- Говорил - не распускать языки? Говорил?
Берта резко, отрывисто рассмеялась. Потом сказала: - Да брось ты
придираться, Валент. Ведь все это рано или поздно
раскрывается. Надоели эти ваши тайны. Расскажи ему. - А ты молчи...
- ...дура, - закончила она. - Слышала уже. Сегодня дважды слышала.
Придумай что-нибудь новенькое. Вы все тут такие умные, что просто
противно. Все-то вы знаете, всему-то вас жизнь научила. А поглядеть на вас
со стороны, так волосы дыбом встанут.
- Ты что ли со стороны поглядишь? - сквозь зубы спросил Валент. -
Тебя что ли мало здесь научили?
- Научили... Тебя, Валент, хорошо очень научили. Занимаешься теперь
черт те чем, сам молчишь и другим рта раскрыть не даешь. Ученый, тоже мне.
И Ковров тоже таким был. Что это, помогло ему? Или кому-то еще? Сам погиб
и еще троих с собой утащил. А он ведь не первым был, верно Крис? И при
таких делах - не последним.
- Да, уж, - Крис осторожно потрогал свою голову.
- Та-ак, - Валент шумно задышал. - Выходит, я один тут во всем
виноват? Так?
- Да бросьте вы, Валент, - вступил в разговор я. - Виноват - не
виноват - в этом разве дело?
- А в чем же, по-вашему, дело? - резко спросил он.
- Хотя бы в том, что, судя по официальному отчету, который я читал,
знакомясь с делом, группа Коврова погибла при аварии, случайно.
Следственная реконструкция указывает на то, что водитель не справился с
управлением при отключенной автоматике, вездеход съехал вниз по склону, а
их всех попросту выбросило на камни, поскольку никто не был пристегнут
фиксаторами.
- До фиксаторов ли им было, - сказал себе под нос Рашид и вздохнул.
- Но, насколько я понял, на самом деле все обстояло иначе. На самом
деле они подверглись нападению онгерритов.
- Кто говорит про онгерритов?
- Откуда вы это взяли?
- Говорю тебе, Валент, брось ты это дело, - снова вступила в разговор
Берта. - Все равно же теперь. Может и к лучшему, если он узнает.
Валент исподлобья взглянул на нее, но на этот раз промолчал.
- Я все-таки умею сопоставлять очевидные вещи, Валент, - сказал я, -
Достаточно было посмотреть на ваше поведение, пока мы карабкались вверх по
склону, чтобы понять, что к чему. Вы же расслабились, отложили излучатели
и вспомнили о еде, как только мы поднялись выше уровня тумана. И потом
этот аммиак там, у разрушенного участка. И вообще, кто еще, кроме
онгерритов, мог напасть на нас на Кабенге?
- Вы бывали на биостанциях, инспектор, - спросил Валент, посмотрев
мне в лицо.
- Нет. Но побываю. Только не надо ловить меня на слове - я достаточно
хорошо изучил материалы по Кабенгу, чтобы понять, что здешняя биосфера
таит много опасностей. Но все это там, внизу, где есть бета-треон. Здесь
могут быть лишь онгерриты. Или я ошибаюсь?
С полминуты он не отрываясь смотрел мне в лицо - так, будто это он
задал вопрос и ждал ответа. И я смотрел на него и никак не мог отрешиться
от сомнений. Другие сомнений во мне не вызывали, их поведение было вполне
понятным и оправданным. Но он был лидером, лидером не только формальным -
и в то же время производил впечатление человека ведомого, управляемого,
действующего вопреки своим установкам, вопреки тому даже, чего ждали от
него - пусть и неявно, пусть и неосознанно - те, с кем он работал и
общался. Если бы я мог получить доступ к его психограмме... Но нет,
надежды на это не было. Тем более здесь. Тем более сейчас. Даже на базе
мне пришлось бы полностью раскрыться и войти в систему с наивысшим
приоритетом, чтобы получить эту информацию. Или попытаться действовать
через Катю, которая тоже могла оказаться ведомой.
Наконец, он отвел глаза и проговорил:
- Не понимаю, инспектор, зачем вам это нужно?
- Что именно?
- Зачем вам нужно знать кто, зачем, почему на нас напал? Живы-здоровы
- и радуйтесь.
- Это моя работа, Валент.
- Да бросьте вы - работа, - он взглянул на меня, затем снова отвел
взгляд. - Ваша работа - проверить и составить отчет. Что мы, мало
инспекторов всяких здесь повидали? Насмотрелись, по горло сыты, верно,
Крис?
Тот ничего не ответил, сидел с совершенно безучастным видом и,
опустив глаза, водил ложкой по клеенке. Рашид тоже был совершенно
безучастен, но это ни о чем не говорило, это был его обычный вид. И только
Берта, сжав зубы так, что выступили резко очерченные скулы, неотрывно
смотрела в лицо Валенту, и он, чувствуя этот взгляд, старался не
поворачиваться в ее сторону.
- А что, по-вашему, в моем отчете не должно фигурировать сегодняшнее
происшествие?
- Ну разумеется.
- Интересный у вас взгляд на работу инспектора.
- Скажем так - реалистичный. А вот ваш взгляд, если это действительно
взгляд, если я вас правильно понял, меня удивляет. Вы давно работаете
инспектором?
- Достаточно давно. А какое это имеет значение?
- Извините, но вы производите впечатление новичка.
- Почему?
- Ну потому хотя бы, что опытный инспектор должен знать, что он может
увидеть лишь то, что ему поручено увидеть. И не более того.
- Вы это серьезно?
- Абсолютно. Так вот, я не знаю, разумеется, зачем вас сюда посылали,
но никто из тех, кто мог вас послать, не заинтересован в том, чтобы вы
вдруг увидели нападение онгерритов. Уж в этом вы можете быть уверены - или
я ничего не понимаю в ситуации.
- Скорее последнее, - ответил я, доставая из нагрудного кармана свою
карточку. - Ознакомьтесь. Он взял ее - не так, как Граф, не двумя
пальцами, а привычно спрятав в ладони от ветра - быстро пробежал глазами
первый параграф, присвистнул, потом, взглянув на меня, внимательно дочитал
до конца. Потом протянул ее - не мне, а Рашиду. Тот прочитал и, совершенно
не изменившись в лице, молча передал ее Крису. Берта зашла ему за спину,
обняла за шею и тоже стала читать. Дочитав, засмеялась - снова резко,
отрывисто. Потом сказала с каким-то торжеством в голосе:
- Достукались?
- Д-а-а, - Валент потер левую щеку тыльной стороной ладони. - И что
же теперь будет?
- Зависит от того, что есть, - ответил я.
- Знать бы, что есть, - буркнул он себе под нос. - Ладно, потом
договорим, ехать пора, - он поднялся и пошел к вездеходу. Не спеша пошел -
но пока я брал карточку из рук Криса, пока засовывал ее обратно в карман,
он сумел забраться внутрь.
А там лежали наши излучатели.
Но ничего не случилось. Мы собрали в мешок посуду, сложили клеенку и
тоже забрались в вездеход. Валент сидел на своем месте, обхватив голову
руками, и не обратил на нас ни малейшего внимания. Нет, он не был ведомым.
И конечно, он не был зомби. Что, разумеется, не означало, что на Кабенге
не было ни тех, ни других.
Мы снова поехали вверх по склону. Но перевал был уже близок, и всего
через десять минут мы оказались в пологой седловине между тремя горами. А
потом начался спуск. В одном месте, как и говорил Рашид, действительно
пришлось нелегко, потому что склон справа, совсем рядом, переходил в
обрыв, куда беззвучно улетали потревоженные псевдоколесами камни. Слева
была скала, и минут пятнадцать, наверное, мы пробирались по узкой террасе
между ней и обрывом, с трудом находя опору для псевдоколес. Но зато потом
все было просто - даже проще, чем по пути наверх. Только вот скоро мы
снова вошли в туман, и пришлось сидеть настороже, ожидая нападения
онгерритов.
Потом, когда мы выехали на дорогу и помчались по ней с невообразимой
скоростью километров тридцать в час, я попытался снова заговорить с
Валентом. Но он даже не обернулся, только бросил в ответ:
- Потом.
Примерно через час дорога стала постепенно спускаться вниз, пересекла
пару ручьев по аляповатым, наспех возведенным пластиформовым мостам и
наконец выехала на ровную, хорошо утрамбованную площадку. За туманом по
сторонам угадывались круто вздымающиеся вверх скалы, и, когда Рашид
повернул направо и, снизив скорость, подъехал вплотную к отвесной скальной
стене, я увидел, наконец, Каланд-1.
Теперь я знаю, что уже тогда решение было совсем рядом. Того, что я
успел узнать, было вполне достаточно, чтобы понять, что же происходит на
Кабенге. Временами мне кажется, что сумей я остановиться, сумей отбросить
мысли о необходимости как можно больше успеть увидеть за отпущенные мне
шесть суток, необходимости не упустить ничего существенного, сумей я
задуматься над происходящим - и я бы все понял. И, быть может, сумел бы
хоть что-то предотвратить.
Но это, конечно, только кажется.
Озарение не возникает на пустом месте. Оно подспудно готовится всей
предшествующей жизнью, всем тем неявным обобщением поступающей в мозг
информации, которое незаметно для нас самих идет с момента нашего
рождения. И на него не влияет простая доступность информации - иначе все
могли бы стать гениями, просто подключив свое сознание к единой
информационной системе вместо индивидуальных мнемоблоков. Но информация
для нас имеет смысл лишь тогда, когда ее можно охватить сознанием, а
сознание всегда остается ограниченным. И для того, чтобы пришло озарение,
чтобы какое-то случайное наблюдение, оброненное кем-то слово,
сопоставление казалось бы никак не связанных фактов и событий вдруг
воплотилось в четкую схему, по-новому объясняющую окружающую
действительность, необходимо, чтобы каркас этой схемы уже существовал в
нашем подсознании. Чтобы схема заработала, все ее элементы должны быть
расставлены по местам. И потому наивно было бы ждать озарения тогда, на
Каланде - то, что я успел к тому моменту узнать о Нашествии,
воспринимается как Нашествие сегодня. А тогда - тогда это новое знание еще
не вызывало во мне никакого отклика. Возможно, будь я историком, я быстрее
нашел бы разгадку. Но я, наверное, вовсе не нашел бы ее за отпущенный мне
- и Зигмундом, и самим Каландом - срок, если бы ни Джильберта. Пусть
неявно и неосознанно, но в конечном счете опыт, полученный там, позволил
мне понять происходящее на Кабенге.
И еще, наверное, опыт, за который меджды заплатили самим
существованием своей цивилизации. Мы были предупреждены, и мы не прошли
мимо этого опыта.
Людей по-разному задевает то, что происходит вокруг них. Есть
счастливцы, которые способны пройти, не заметив, мимо чужой беды, и глупо
и смешно было бы винить их за это - такими их создали природа и окружение.
И в их существовании есть определенный смысл, ибо они - гарантия
жизнеспособности всего вида, они способны уцелеть там, где люди более
чувствительные обречены на гибель. Уцелеть и дать начало новым поколениям,
как не раз бывало в человеческой истории. Но в этих новых поколениях
неизбежно рождаются те, кто более открыт и незащищен от своего окружения,
кто самой природой обречен на несчастную судьбу, кто ценой своего личного
счастья и благополучия, независимо от своей воли способен предупредить вид
о грозящей ему опасности. Я уже давно понял, что Зигмунд отбирал себе в
сотрудники только таких. Таких же несчастных, как и он сам. Таких же
обиженных судьбой.
Появлялись и другие. Но они быстро уходили - уходили сами по себе,
потому что им нечего было делать в нашем отделе. Потому что они не
чувствовали. Потому что существует лишь одно чувство, способное
предупредить об опасности - боль. И не всякому дано ее испытывать. И не
всякий захочет этого.
Я попал к Зигмунду, потому что мне стало больно, когда я ознакомился
с третьей категорией данных о Нашествии. И вместе с этой болью пришел
страх. И боль, и страх - чувства глубоко личные, они касаются лишь самого
человека - но неизбежно переносятся на весь мир, который ты в себе
вмещаешь. Какое-то время, наверное, около года, я не мог понять, что же со
мной происходит, а когда понял, поздно было что-то менять. Да и незачем.
Мы жили тогда с Хэйге в прекрасном коттедже на берегу озера Тана, и
какое-то время мне казалось, что мой дом остается неприступным убежищем,
где можно отдохнуть душой от мира ужасов, в который вводил меня Зигмунд.
Но так казалось мне одному. Пришел день, когда Хэйге сказала: "Ущербный ты
какой-то, Леша". И ушла. А я не стал ее возвращать. Потому что она была
права. Все мы, работающие с Зигмундом, ущербные, и он сам прежде всего.
"Во многом знании много печали".
Хотя печаль эта шла от незнания, которое было для нас очевидным. И
которое грозило непоправимыми последствиями.
Когда становишься таким, каким стал Зигмунд, поневоле меняется само
отношение к людям. И я не в обиде на него за то, что он рассматривал всех
нас в качестве неких инструментов для достижения своих целей - у него
просто не было иного выхода. Но мы не были готовыми, отлаженными и
настроенными инструментами, нас надо было создавать - и он блестяще
справлялся с этой задачей. Год на Престе, три года на Скорпионе, полет к
Т-ОРШ, умело и вовремя поданная сверхсекретная информация - все это
многому меня научило. Зигмунд сумел заполнить во мне брешь, пробитую
третьей категорией данных о Нашествии. Но он, конечно, не сделал меня
снова нормальным человеком. Для нашего дела это совсем не нужно. Я стал
таким же, как он сам. И точно так же готов был использовать других для
достижения своей цели. Использовать всех, с кем сталкивался. Графа, Катю,
ребят, с которыми ехал на Каланд-1. Мне нужна была информация - любой
ценой.
Мы встретились с ними вновь часа через два, когда стало уже темнеть,
в холле гостевого блока. Пока они разгружали вездеход, пока Берта
устраивала Криса с переносным медблоком в одной из спальных секций, я
успел написать и отправить на базу шифрованный отчет для Зигмунда,
договориться с начальником Каланда-1 Хироти о завтрашнем спуске к
онгерритам и перекусить. Каланд-1, через который велись все контакты с
онгерритами и, прежде всего, с самим Великим Каландом, был очень мал.
После станции Галлау, построенной с размахом, почти достойным самой базы,
в полутора сотнях километрах к югу, Каланд-1 поразил меня своей теснотой и
переполненностью. Известное дело - нельзя почувствовать, что есть что, не
побывав на месте, и только здесь я в полной мере ощутил контраст между
условиями на Галлау и на Каланде, хотя разница между ними - в сравнении с
их относительным значением в работах по контакту - бросалась в глаза уже
при изучении материалов.
Я, конечно, не думал, что это как-то может быть связано с Нашествием.
В холл размером два на два с половиной метра дизайнеры - наверное,
кто-то из местных - сумели каким-то образом втиснуть довольно удобные
диваны, портативную кухню, складные столики на каждого из обитателей
секции - всего шесть штук - пару проекторов и аппаратуру связи. Стены были
расписаны красно-зеленым орнаментом, что после монотонности окружающего
пейзажа было даже приятно. Доступ к спальным боксам, встроенным вдоль
длинных стен, был удобен и прост, и не приходилось, как на иных станциях,
просить кого-то из сидящих подвинуться, чтобы вылезти с нижнего яруса, или
же валиться кому-то на голову, выбираясь с верхнего. На станции было шесть
таких блоков, расположенных по сторонам от центральной секции, еще один
блок-лаборатория и два складских. Где-нибудь на орбите или же на
поверхности безжизненной, лишенной атмосферы планеты, освоение которой
только началось, такая станция была бы вполне уместна. Но здесь, после
базы, после Галлау теснота и скученность поначалу шокировали.
- Насколько я понял, инспектор, - сказал Валент, садясь напротив
меня. - Вы желаете задать нам некоторые вопросы.
Я отключился от информационного канала станции - все равно ничего
важного раскопать мне пока не удалось - проверил, заблокирован ли вход,
потом сказал:
- Да. Во-первых, меня интересует, почему онгерриты стали нападать на
людей?
- Нас это тоже интересует, инспектор. - Валент вдруг засмеялся, и
Берта подхватила его смех, Рашид, севший рядом со мной, лишь слегка -
одними губами - улыбнулся.
- Ну хорошо, - сказал я, подождав, пока они кончат смеяться. - Тогда
расскажите, когда это началось.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг