"...трусости, верно? Знаешь, по-моему, ты так стремишься проникнуть в
Храм вовсе не потому, что это нужно Движению, - просто тебе не терпится
свести с Отцом счеты. Разве не так? Несчастный ты человек, Андр, никого ты
не любишь. Ты себя не любишь".
"Не твое дело! - резко сказал Андр. - Куда лезешь?"
"Думаешь, я тебя зондировал? - грустно спросил Андрей. - Ошибаешься,
я только делаю выводы. Или нельзя?"
"Сколько угодно, - ответил Андр. - Делай. А я пока прогуляюсь в
молельню. Каждому свое".
Скоростным лифтом Андр спустился к проходной, за которой уже изнывал
от нетерпения Стэн, меряя широкими шагами улицу. Переглянувшись, они
зашагали по широкому тротуару мимо заброшенных, разграбленных домов, в
тени которых еще белели кое-где кости, оставшиеся с тех первых, самых
страшных месяцев узаконенного Культа, когда противников режима убивали
прямо на улицах, без суда и следствия. Лишенный жителей, город умирал.
Только немногие здания, из числа самых добротных, использовались под
монастыри, да еще в нескольких местах, наспех расчищенных от старой
застройки, теснились уродливые бараки работников.
Внезапно Стэн нарушил дистанцию комфорта, определяемую их взаимным
доверием, и Андр подобрался, помня о тех неспровоцированных нападениях,
которые храмовник время от времени предпринимал с коварством и
настойчивостью самца-бабуина, оспаривающего у вожака власть.
- Может, все-таки завернем на окраину? - негромко спросил Стэн,
положив руку Андру на плечо. - Развеемся как следует, а?
В его глубоко посаженных глазах чистым и невозмутимым пламенем горела
неистребимая жажда убийства: в окраинные молельни было проще пронести
оружие.
- Убери лапу! - велел Андр. - И катись хоть в ад!
Ухмыльнувшись, Стэн отступил, беспечно поддел носком сапога
выкатившийся на середину тротуара череп, чуть подбросил его и хлестким
ударом ноги отправил в темную дыру окна.
- Ладно, - сказал он, - уговорил. Идем в "Центральную".
По мере приближения к главной молельне Столицы тротуар заполнялся
Служителями. По двое-трое возникали они из переулков, направляясь в ту же
сторону, что и Андр со Стэном. У последнего их появление вызывало
воодушевление. Гогоча, он обменивался громогласными непристойностями с
товарищами по ордену, изобретательно и злобно издевался над другими
монахами, но те предпочитали отмалчиваться: храмовников побаивались.
У входа в молельню Стэн, двинув мощным плечом, отшвырнул от двери
рослого Служителя в рясе оружейного надсмотрщика, злорадно гоготнул и
нырнул в узкий лаз. Рассвирепевший надсмотрщик выхватил клинок и ринулся
было следом, но Андр рефлекторно бросил руку наперерез. Детина врезался в
стену и осел на ступеньки, ошалело тряся головой и с трудом выталкивая
ругательства из разбитого рта. Его товарищи, враждебно ворча,
посторонились, и Андр вступил в молельню.
Сдав служкам оружие и плащи - в обмен на банальные жетоны, храмовники
протиснулись мимо четырех здоровенных, вооруженных секирами привратников,
цепко ощупывающих глазами, а иногда и руками, все подозрительные
неровности на одежде входящих, и очутились в громадном кольцеобразном
зале, пол которого сначала полого спускался к центру, а затем вдруг круто
вздымался к далекому потолку, образуя грандиозный, увитый лестницами
конус.
Оглядевшись, Стэн подкрался к приглянувшемуся ему столику,
оккупированному полудюжиной окраинных монахов, вышиб ногой стул из-под
одного из них и вызывающе захохотал. Он мало чем рисковал: в "Центральной"
всегда было полно храмовников, а клановая взаимовыручка в орденах
соблюдалась свято, забывались все внутренние распри. Монахи убрались, и
Стэн самодовольно расселся, взмахами громадной руки подзывая Андра. Нехотя
тот подошел и опустился рядом.
В пространстве зала уже ритмично бухали басы негромкой пока музыки,
ноздри дразнил аромат бодрящего газа, рассеянного в воздухе. Зал
постепенно заполнялся нетерпеливой, шумной, драчливой толпой, возбужденной
предвкушением сильных ощущений. Среди всех выделялись габаритами и
буйством храмовники - горилловое племя, признавшее своим и Андра.
Почувствовав, как в нем снова вскипает ненависть, Андр отвернулся к
стенам, где на множестве ярких экранов томно танцевали и умело
раздевались, демонстрировали прелести и полное отсутствие стыдливости -
создавали настроение - многочисленные неоновые красотки с чувственно
искаженными пропорциями. Но и это красочное изобилие сейчас раздражало
Андра.
Вдруг экраны потухли - все разом, и наступившая темнота обозначила в
потолке, по периметру исполинской колонны, бледные пятна люков. Гул толпы
оборвался, Служители запрокинули головы, цепенея в ожидании. Свет в люках
постепенно усиливался вместе со звуками жутковатой мелодии, нарастающий
ритм которой почти физически ударял по нервам. Внезапно свет ненадолго
померк, заслоненный выползающим из люков облаком, клубы которого медленно
и тяжело покатились по склону конуса и накрыли людей, расползшись по залу
белесым туманом. И сразу ярче стали краски, зажигательней музыка,
возбужденней толпа. Вот уже кто-то стал напевать музыке в такт, кто-то
заливисто хохотал, кто-то испускал бессмысленные пронзительные вопли.
"Начинается! - прошептал Андрей. - Ты хотел знать, в чем сила Отца?
Вот тебе и ответ: он сумел разбудить в людях зверство. Ты не пробовал
сразиться с многоголовой гидрой?"
Вытянув шею и почти перестав дышать, Андр завороженно следил за
сатанеющей толпой, чувствуя, как изнутри поднимается что-то темное и
страшное: всплывает, почуяв слабину клетки, его персональный Зверь. Рядом
бешеным быком ревел Стэн, остервенело колотя пудовым кулаком по столешнице
и сотрясая ножищами пол. Остальные тоже стремительно теряли остатки
человеческого, приходя в дикое исступление, когда хочется рвать, бить,
насиловать, когда полностью снимаются внутренние запреты и вырываются на
волю темные страсти.
"Подменить?" - осторожно спросил Второй.
"Обойдусь", - с усилием ответил Андр.
Вспыхнули прожекторы, залив слепящим светом лестницы, по которым уже
спускались навстречу ликующему реву толпы, пританцовывая и нестройно
подвывая гремящей музыке, вереницы одурманенных, полубезумных
Служительниц.
"Ну, дальше без меня, - предупредил Андрей. - Насмотрелся - хватит".
Этот чистоплюй всегда оставлял на долю Андра самую грязь.
На этот раз Андрей отыскал зону твердости почти сразу. Он только
начал свое обычное осторожное кружение вокруг исполинской сферы, еще не
зная, что предпримет сегодня, как вдруг эта казавшаяся неколебимой
твердыня ринулась на него - невероятным, мгновенным скачком. Но удара он
не ощутил, только сознание на миг затуманилось.
Когда мир восстановил четкость, Андрей обнаружил себя в небольшой
круглой комнате. Он стоял спиной к стене, голыми лопатками ощущая шершавый
камень и пытаясь обуздать страх и ярость, распиравшие нутро. А посередине
комнаты, на возвышении, на чем-то пушистом и упругом, похожем на огромную
смятую подушку, удобно расположилась тонкая смуглая девушка, в которой все
было слегка чересчур: пугающе правильное лицо, слишком длинные ноги и шея,
неправдоподобно узкая, будто стянутая невидимым корсетом талия, неприлично
тяжелая грудь и огромная копна иссиня-черных волос. И однако же в этом
постоянном переборе ощущалась завораживающая гармония, безупречное,
идеальное равновесие. Она была прекрасна - без преувеличения, но почему-то
это обрамленное легкой бижутерией великолепие вызывало у Андрея гадливый
ужас, словно под роскошной оболочкой он угадывал что-то отвратительное,
чужое, змеиное.
Покусывая губу, девушка разглядывала гостя с безучастным интересом,
будто диковинного зверя. Андрей чувствовал себя парализованным,
распластанным по стене немигающим взглядом ее огромных глаз, затененных
пушистыми ресницами, - будто два провала в ничто.
- С прибытием! - наконец промурлыкала незнакомка с радушием
поднаторевшей на людоедстве тигрицы. - Надоело ждать, пока ты на что-то
решишься.
Отвечать Андрею не хотелось, словно он надеялся спастись, выдав себя
за труп. С трудом он заставил себя отлепиться от стены и шагнуть вперед,
ощутив при этом некоторое облегчение: худо-бедно, но его психоблоки
действовали, сейчас он способен был себя контролировать.
- Где это я? - промямлил он и поморщился: начало куда как
оригинальное!
- У меня, - ответила девушка. - Разве неясно?
Их глаза находились на одном уровне, что не мешало ей смотреть на
Андрея, будто на копошащегося далеко внизу муравья. Он пожал плечами и
огляделся. Кругом серый грубый камень. Ни дверей, ни окон, ни углов.
- Какая программа? - спросил он, избегая ее глаз. - Развлекай,
хозяйка!
- Я? - удивилась девушка. - И кто же тебя сюда звал?
- Только не говори, что в первый раз вход разблокировался случайно, -
проворчал он неуступчиво.
Девушка шевельнулась, и под атласной кожей заструились мышцы - не
по-женски сухие, но изумительной формы и упругости.
- Соскучился по лабиринту? - ее нежные припухлые губы искривила
улыбка, долженствующая, по-видимому, означать веселость. - Можно повторить
игру.
- Можно, - согласился Андрей, теряя осторожность. - Только поменяемся
ролями. Хотя куда тебе - с таким-то бюстом!..
- Ты неучтив, - заметила она бесстрастно. - Это поправимо.
Пронзительная боль вдруг обожгла все его тело, судороги вывернули
суставы. Захлебнувшись в крике, он опрокинулся на пол, корчась, как
раздавленный червяк.
Боль схлынула так же внезапно, как и захлестнула. С минуту Андрей
лежал неподвижно, дыша тяжело и прерывисто, затем уперся дрожащими руками
в неправдоподобно пушистый ковер, тяжело сел, вытер со лба холодный пот.
- Достаточно? - осведомилась девушка мелодичным голосом. - Усвоил
урок?
- Идиотка! - с трудом разжал губы Андрей. - Плевал я на твои...
Боль снова скрутила его - он вцепился зубами в руку, чтобы не
кричать.
- Ну как? - спросила она с вялым любопытством.
- К дьяволу!..
И опять выворачивающая душу боль.
- Что ж, поиграем, - сказала девушка. - Ты ведь не торопишься?
Андрей рванулся к ней, но при первом же шаге судороги швырнули его на
пол. Сцепив зубы, Андрей не издал больше ни звука, игнорируя вопросы и
замечания. Но каждый раз, когда боль отпускала его, он бросался вперед -
на шаг, на сантиметр, почти не надеясь, не веря, что достигнет цели, что
сможет вцепиться в свою мучительницу. Он забыл все, боль вытравила все
мысли и чувства, остались только ненависть и упрямство.
Андрей сам не ожидал в себе столько силы, и прошло немало времени,
прежде чем он не смог подняться. Оскалив зубы, он неуклюже ворочался перед
грациозно свернувшейся в кресле девушкой, пытаясь встать, но пол под ним
качался, будто палуба в шторм, руки подгибались. Кажется, он почти мечтал
о смерти, избавившей бы его от унижения.
- Ну нет! - возразила девушка. - Зачем портить игру?
Внутри его черепа словно разорвалась бомба, и Андрей полетел в
бездонную пропасть забвения.
Тянулись годы, века, тысячелетия - Он ждал, почти без надежды. Жизнь
едва теплилась в Нем, мысли дремали, питая себя воспоминаниями и неясным
предчувствием грядущего. Иногда - Он не знал, как часто - мозг пробуждался
и разбрасывал на сотни километров незримую сеть сенсоров, ища ростки
постороннего разума. И, не находя их, вновь засыпал - все глубже, все
прочнее, медленно погружаясь в небытие.
Последний Его сон, почти равный смерти, длился, наверное, сотни
тысячелетий, ибо когда Он очнулся, то сразу ощутил, как словно множество
тончайших игл впилось в мозг - бесспорный признак вновь народившегося
разума, многочисленного и уже достаточно развитого. Уколы невидимых игл
вызывали раздражение, но, в то же время, вливали в Него жизнь, толкали на
поиски и уничтожение источников беспокойства, обещали новые века
разрушительной активности. Постепенно Он оживал, копя холодную ярость
против своих невольных мучителей, регистрируя особенно яркие всплески
мозговой деятельности, которые необходимо было пресечь в первую очередь.
И, накопив достаточно сил, Он двинулся на людей. Его появление, сам
вид Его исполинской шестирукой фигуры, перемещавшейся со стремительностью
тысячекратно увеличенного тарантула, Его безмолвие и беспощадность, Его
неодолимость - все это наводило ужас на жителей предгорья. Он приводил в
запустение целые районы, безраздельно властвовал на огромной территории.
Люди были наблюдательны, они догадались соотнести набеги чудовища с
деятельностью своих выдающихся умов, но - как это часто бывало и будет -
выводы сделали ошибочные, возложив ответственность за все беды на
собственных же мудрецов, преследуя и уничтожая их, тем самым помогая Ему в
исполнении Предназначения.
Но люди были куда агрессивнее и жизнеспособнее тех видов разумных, с
которыми Ему доводилось иметь дело до сих пор. Все чаще оказываемое Ему
сопротивление становилось опасным, все чаще Ему приходилось отступать,
залечивая раны, регенерируя утраченные конечности. Скоро на Него устроили
настоящую охоту, проводившуюся с неослабным упорством и
изобретательностью.
И Он снова удалился в горные пустыни, ибо после страсти к разрушению
главной Его побудительной силой был инстинкт самосохранения. Долгие годы
провел Он вдали от людей, терпеливый как всегда, скрупулезно переплавляя
свое тело в человеческую форму, изучаемую по трупам случайных путников,
неосторожно забредавших в Его владения - предусмотрительные Создатели
наделили Его и способностью к мимикрии. Только таким образом Он смог бы не
только выжить, но и продолжить главное, единственное дело Его жизни.
И когда Он вернулся, люди приняли Его за своего, может быть, топорно
сработанного, но вполне заурядного соплеменника. И Он оказался в родной
стихии. Пригревшее Его племя было молодым, яростным и жестоким - с ходу Он
окунулся в нескончаемую череду войн и набегов. Кругом пылали города,
умирали люди - Он шагал сквозь дым, вопли и смерть с вросшим в руку,
проржавелым от крови клинком, наливаясь силой и свирепой радостью от
великолепного обилия повсюду злобы и страха, познавая новый для Него мир
людей, совершенствуясь, организуя вокруг все большие отряды себе подобных,
сея ужас и разрушение в несравнимых с прежними масштабах, почти всегда
побеждая, но иногда спасаясь бегством или укрываясь среди трупов, сам
превращаясь в холодное безжизненное тело и терпеливо снося глумления
врагов, чтобы затем возродиться снова - победоносным и неистребимым,
словно демон зла.
Это была Его растянувшаяся на тысячелетия молодость - беспечная и
буйная. Однако Он взрослел, набирался опыта и знаний, а вместе с Ним росло
и углублялось Его понимание Предначертания. Теперь Он не видел смысла в
уничтожении всех, помня, какой бесконечной мукой это обернулось для Него
однажды. Да и вряд ли Он был на это способен - один против неисчислимого
множества, хотя иногда неослабевающее упорство людей в уничтожении себе
подобных наводило Его на мысль, что уцелел еще кто-то из Многоруков. И с
веками все большее, гурманское наслаждение находил Он в мучениях не тела,
но духа, и поэтому постепенно стал склоняться к психологическому террору -
тем более, что средства уничтожения непрерывно совершенствовались и
соответственно росла вероятность Его гибели. А жить Он хотел больше чем
когда-либо - эта Его потребность с возрастом только прибывала. И еще
долгие века Он находился в первых рядах врагов свободомыслия, способствуя
созданию мощного аппарата подавления, пугая даже религиозных фанатиков
своей беспощадной непримиримостью к любым отклонениям от церковных догм, в
полной безопасности пытая и сжигая еретиков, иноверцев, просто
инакомыслящих.
Но чем дальше, тем больше Его удручала тщетность собственных усилий.
Мощная река человеческого прогресса безостановочно катила вперед, играючи
снося воздвигаемые Им преграды, какими бы прочными они Ему ни казались,
преодолевая пороги вспыхивающих то там, то здесь рецидивов средневекового
зверства, медленно, но неуклонно отходя от первобытной свирепости в
сторону всеобщего гуманизма. И, экстраполировав в будущее подмеченные
тенденции, Он всерьез забеспокоился о том времени, когда люди изживут в
себе звериное настолько, что Ему не на что будет опереться, и Он зачахнет,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг