почему-то успокоился окончательно.
В конце концов, если "его" нет, то чем "он" может угрожать? И поэтому
Конан спросил:
- Тогда объясни мне все-таки, что тебе нужно?
- Давай отвлечемся от этой темы, - предложил собеседник. - Расскажи
лучше ты мне, что тебе здесь нужно, что ты здесь делаешь?
- Я здесь становлюсь воином, - гордо проговорил Мак-Лауд.
- Как это?
- Меня оставил здесь мой учитель. Он спросил, что я вижу вокруг себя,
а потом ушел. Поэтому я и принял тебя за него. Так что я сижу здесь,
смотрю... Только ничего не вижу. Ты вот пришел, то есть, извини, не
пришел, то есть... Ну, ты понял.
- Так я помешал твоим размышлениям? Я не нарочно. Просто ты уже думал
о конкретных вещах, и я решил...
- Да нет! Ни о чем я не размышлял и ничего еще не почувствовал.
Только тебя...
- Как ничего? Разве ты не почувствовал, насколько это странное место?
Разве это не чудо, что этот пень теплый и на ощупь напоминает шерстяное
одеяло, разве не чудо, что он греет и защищает тебя от холода и холодного
тумана и прохлада не может пересечь его границ? Разве не чудо, что ты
здесь уже почти сутки и тебе не хочется ни есть, ни пить?
- Я об этом как-то не думал, - растерянно признался Конан, и ему
стало стыдно, что все это увидел кто-то без тела и из другого мира, а он,
сидя собственной задницей на этом чуде, ничего не заметил.
- В вашей легенде говорится, что из этого дерева были сделаны круглый
стол и трон короля Артура, который был воином, рыцарем без страха и
упрека, без ненависти. Ты понял, почему так рассказывают?
Горячий воздух висел над землей, размывая очертания деревьев вокруг
поляны. Птичьи голоса стихли, расплавленные жестоким солнцем, и только
звон вибрирующих солнечных лучей наполнял лес. Взгляд Конана упал на
землю. Под стеблями высокой травы ползали муравьи. Там, в тени, они не
страдали от испепеляющего жара полуденного солнца. Занятые своими
муравьиными делами, они не обращали внимания на то, что над ними травяной
купол, который помогает им выжить.
И вдруг перед его глазами пронесся нескончаемый поток птичьих гнезд,
мышиных нор и человеческих домов, мелькали какие-то странные животные,
которых он никогда не видел, их дома, опять дома людей, но сделанные
почему-то из снега или из каких-то листьев, как будто... Поток жизни омыл
душу и умчался, но он мог вернуться.
"Да, я понял, - подумал Конан. - И еще я понял, что это только
легенда".
- Ты будешь воином, - тихо сказал голос.
- Я буду воином, - согласился Конан. - Потому что пришло мое время
встать под удар вражеского меча во имя того, кто назвал день моего
появления в этом мире, кто послал мне учителя, кто сам является моим
учителем и кто показал мне силу, которая поддержит меня всегда и везде,
где бы я ни был. Мне надо еще научиться ею пользоваться, но я стану
воином.
Оранжевые блики ложились на траву. Уставшие после трудного дня
солнечные лучи пробивались сквозь плотную шапку листвы косыми нитями,
вышивающими мягкие тени на зеленом бархате поляны. С каждым стежком они
теряли свою силу, потому что клубок золотого солнца катился все дальше и
дальше, убегая за горизонт.
Фиолетовые клубы сумерек обняли пушистый лес. Ночной холод опускался
резкими бодрящими волнами, оседая крупными каплями вечерней росы на
широких травинках. Полукруг луны выплыл из лесного мрака, и тусклый
желтеющий свет боязливо повис над верхушками деревьев. Поляна
преобразилась. Желтый сверкающий ковер лесным озером лежал перед Конаном,
а пень, словно белый остров, стоял посреди этого великолепия.
Наклонившись, Конан увидел перед собой только одну капельку,
замершую, скованную страхом под великим и бескрайним небом на дне лесного
колодца. В капельке отражался полумесяц, такой же желтый и великолепный,
как и на небе; и он точно так же дарил свет своему маленькому миру. В
капле отражался какой-то город. По его улицам ходили маленькие человечки с
крылышками и без них, маленькие барышни в высоких островерхих шапочках.
Они что-то пели, играли на маленьких дудочках и танцевали.
Конан прислушался. Ноты капельками упали в бездонное небо. Звуки,
льющиеся из росинок, сливались в тоненькие трели, которые сплетались в
музыку. Она гремела на весь лес, она гремела везде, где росли потомки
великого дерева жизни.
Тело Мак-Лауда, повинуясь этому ритму, задвигалось в странном танце.
- Пойдем домой, мой мальчик...
- Ты уходил отсюда стариком, Рамирес.
- Это было давно. Целую жизнь назад. Пойдем домой.
- И ты опять молод.
- И я опять старик. Пойдем домой.
- А разве мы не дома?
- Конечно, дома. Пойдем домой.
- Пойдем.
Бой был изматывающим. Рамирес наносил удары с неимоверной быстротой.
Конан сдерживал атаки испанца, каждый раз стараясь отбросить противника
хоть на несколько шагов, чтобы получить вожделенное мгновение передышки.
Парируя прямой выпад Рамиреса, шотландец отлетел в сторону, словно листок,
подхваченный ураганом. Лезвие клейморы лязгнуло о скальную плиту и
застряло в узкой трещине в камне.
Времени для извлечения оружия из ловушки не было. Беспощадный испанец
поднес меч к горлу Конана.
- Ты снова мертв, - проговорил он спокойным ровным голосом.
Мак-Лауд опустил меч и выпрямился, тяжело дыша.
- Я опять что-то не так делаю, - прохрипел он, - но никак не могу
понять, что именно.
- А что тебя смущает?
- Неужели я слабее тебя?
- Нет.
- Но тогда почему же я не могу остановить твои удары, а ты
останавливаешь мои не глядя. Почему через несколько минут боя я устаю, а
ты, упражняясь часами, дышишь так же ровно, как и в первые минуты
тренировок, и не чувствуешь усталости?
- Я рад за тебя. И горд, - сказал Рамирес. - Ты видишь то, что должен
видеть. Ты научился видеть, но ты не умеешь дышать.
- Разве можно не уметь дышать?
- Разве можно так быстро забыть, что с тобой только что произошло?
Дело все в том, что ты не умеешь дышать и держаться на ногах. А для того,
чтобы этому научиться, тебе нужно совсем немного. Ты просто должен
чувствовать каждый вдох вот здесь, - Рамирес постучал кулаком по пряжке
пояса, на котором висел его меч. - Представь себе, что у тебя здесь
волынка. И ты играешь на ней. Ты надуваешь воздухом мягкий кожаный мешок,
который, наполняясь, становится упругим и может звучать. Только это ты
звучишь своими движениями. Чем сильнее сдавишь воздух в мешке, тем громче
будет музыка. Ты сам волынка и волынщик. Попробуй. Смотри, вдыхай коротко
и быстро носом, а выдыхай медленно, словно поешь, через рот. Ну, что ты
чувствуешь?
- Внутри появляется какой-то упругий теплый шар. Что это?
- Это ты, но это еще не все. Попробуй почувствовать, что дышишь всем
телом, что воздух в тебя поступает и через ноги, и через руки, и через
кожу. На это уйдет чуть больше времени, но это необходимо. Почувствуй
ногами землю, представь, что это шар, большой и тяжелый, и ты его не
можешь поднять. Он лежит на земле и дышит своей поверхностью, и земля
отдает ему свою силу. Этот шар - ты. Этот шар - ты и твой меч. Возьми его,
и попробуем. Но почему теперь ты стал двигаться медленнее?
- Я стал дышать так, как дышишь ты.
- Когда твое тело привыкнет к нужному ритму и ты сможешь себе
позволить не следить за формой своего тела, не думать об этом, а просто
дышать движениями, ты сможешь двигаться так быстро, как тебе будет угодно.
Ведь в одном выдохе волынки может быть один долгий звук, а может быть и
множество коротких. И чем более искусен волынщик, тем быстрее он
перебирает руками, поднося к губам дудочки, тем быстрее меняется звук.
- Почему ты опустил меч, Мак-Лауд?
- Мы деремся с тобой целый день, - Конан посмотрел на Рамиреса
исподлобья.
- Ты устал? - Рамирес положил меч в ножны и подошел к нему.
- Любой бой не может продолжаться так долго.
- Ты болен.
- Что? Я здоров.
- Ты хочешь знать, почему до сих пор я не победил тебя, хотя мог бы
это сделать уже не раз?
- Да. Я думаю, что ты этим унижаешь меня.
- Ты сам унизил себя.
- Нет, мне надоело, что ты издеваешься надо мной.
- Ты болен.
- Я здоров.
- Почему ты опустил меч, Мак-Лауд? Ты не хочешь жить? Да. Я говорил.
Я говорил, что нет ни жизни, ни смерти, ни победы, ни поражения. Я
говорил, что надо идти туда, куда зовет тебя твое сердце. Но я никогда не
учил тебя гордыне. Я говорил тебе, что меч должен думать тобой, а не ты
должен думать мечом. Не ты его хозяин, а он твоя душа. До тех пор, пока ты
держишь его в своих руках, ты жив. Таково твое предназначение. Потому это
не бой продолжается так долго. Неужели ты подумал, что твое предназначение
- бессмыслица?
- Учитель...
- Ты болен. Болезнь - это навязчивая идея. Ты хочешь узнать, когда же
наконец ты сможешь победить меня?
- Учитель...
- Ты уже можешь победить. Но сначала надо избавиться от этого
желания. Желания победить. И от желания показать свои знания. И от других
желаний. И даже от желания избавиться от всех желаний. Если хоть одно
желание, хоть одна идея завладеет твоим разумом, он потеряет свободу и не
сможет бесконечно двигаться. А с ним остановишься и ты. Ты задумаешься и
не сможешь сражаться.
- Рамирес, - простонал Конан, - я никогда этого не пойму. Что же
делать?
- Это очень хорошо. Это не нужно понимать. Нужно быть. Быть в том
состоянии, как будто тебя нет вообще. Ты этого не поймешь и не
почувствуешь, но это почувствует твой меч. Твой меч соединится с твоей
душой - и тогда ничего уже не будет стоять между твоим мечом и твоим
предназначением. Даже ты сам. Пусть когда-нибудь меч почувствует твою
руку, Мак-Лауд.
Два всадника поднимались по узкой тропинке на широкое плато,
затерянное в самом сердце величественных гор. Площадка, поросшая густой
ярко-зеленой травой и миниатюрными, истерзанными ветром кустами, уходила в
пропасть буро-серым утесом, нависшим над глубиной огромным куском омытого
дождями и вылизанного воздушными потоками камня.
Спешившись и оставив коней на траве, где те замерли, послушно
уткнувшись в зеленый ковер, люди прошли к обрыву и долго смотрели, как
из-за большой гряды напротив выплывала огромная грозовая туча. Солнце,
испугавшись ее свинцовой мощи, поспешило сдаться в плен, нырнув за серые
решетки плотных облаков.
Только черные полоски бесстрашно парили в небе. Это птицы, чувствуя
приближение грозы, купались в беснующихся в вышине потоках. Почти не
шевелясь, птицы то резко меняли направление, послушные воле
разбушевавшейся стихии, то вдруг начинали отчаянно бороться с ней,
исступленно дергая крыльями.
Понаблюдав за бесконечным танцем пернатых, стоявшие на краю пропасти
люди пошли обратно. Свист ветра в ушах нарастал, вытеснив все остальные
звуки. Поэтому, когда сталь ударилась о сталь, ничего не изменилось. Так
же выл ветер, так же носились в серой пустоте черные полоски.
Фигурки двух сражающихся на мечах людей протанцевали по плато, а
после, оставив траву ненасытным лошадям, перешли на голый утес,
возвышающийся над горной страной. На мгновение даже солнце выглянуло из
своей темницы. Взглянув на дерущихся, оно сразу же потеряло к ним интерес
и скрылось обратно, жалуясь на головную боль от перемены погоды.
Внезапно из рук одного из людей выпал сверкающий меч и, кувыркаясь,
полетел в оскаленную пасть каменного провала. Солнце замерло, решив
пронаблюдать исход поединка. Меч падал. Подойдя к обрыву, люди склонились,
глядя вслед падающему оружию. Так и не дождавшись, пока закончится этот
долгий полет, один из стоящих - тот, у которого выбили меч, - рванулся за
ним в пропасть.
Оставшийся стоять наверху поступил еще глупее. Открыв в удивлении
рот, он закричал:
- Рамирес! - и, бросив свой меч в пропасть, с минуту помедлил и тоже
ринулся вниз.
Головная боль у солнца разразилась с новой силой. Оно прорычало
сквозь огненные зубы:
- Идиоты!
И, плюнув дождем, убежало за серую стену туч отдыхать от безумств
этого мира.
Они шли по песчаному берегу, усыпанному мелкими ракушками и корявыми
сучьями деревьев, принесенных сюда приливом.
- Каким ты теперь себя чувствуешь, Мак-Лауд?
- Мир, который вокруг меня, теперь во мне. И я тоже в нем, - ответил
Конан, падая на песок. - Я счастлив.
Рамирес расстегнул застежку плаща, и тот бесформенной массой упал с
его плеч. После чего испанец сел рядом и принялся стаскивать с ног
промокшие сапоги.
- Нам остается запомнить совсем немного, - улыбнулся он.
По ступеням поросших кустарником шхер спустился огромный олень с
раскидистым деревом ветвистых рогов на голове. Он грациозно подошел к
большему кусту и, беспечно шевеля ушами, начал объедать сочные листья.
- Ты видишь его? - тихонько спросил Рамирес, стараясь не шевелиться и
указывая взглядом на благородное животное.
Конан медленно приподнялся на локте.
- Это вожак, - прошептал он.
Рамирес покачал головой и приказал:
- Вставай.
Олень встрепенулся, заметив присутствие незнакомцев. Подняв голову,
он спрыгнул на пляж и, не останавливаясь, побежал туда, где виднелась
тропинка, по которой можно было подняться наверх, на спасительные уступы
шхер. Выбивая из земли сильными копытами небольшие камни и положив рога на
спину, он бежал прочь так вдохновенно, словно уходил от настигающей его
стрелы.
- Представь, Конан, что ты стрела. Ты начинаешь уходить назад. Ты
уходишь назад все дальше и дальше, чувствуя внутренностями пружину тетивы.
Это та сила, благодаря которой ты сможешь быть тем, кем ты должен быть. И
ты уходишь назад, а сила растет, - Рамирес положил руку на плечо Конана. -
Но быть стрелой может любая железка. Представь себя, Конан, вот этим
оленем. Ты видел, как он победил. Он обогнал стрелу, потому что его сила -
это сила, сохраняющая жизнь. И он быстрее, чем стрела. Вперед, Мак-Лауд!
Рамирес рванулся с места и полетел, подымая тучи брызг, по полосе
воды, облизывающей пляж.
- Я чувствую его! Я слышу!.. - закричал Конан и побежал следом.
Легкое гибкое тело стелилось по воздуху, не ощущая собственного веса,
словно его несла вперед неведомая сила.
Конан и Рамирес прошли по изнывающему от зноя лугу и, миновав
поросший вереском и тоненькими чахлыми кленами холм, углубились в
прохладный полумрак леса. Миллиарды листьев плотным занавесом закрывали
солнце, не давая ночной прохладе и сумраку уйти из-под их мягкой тяжелой
защиты. Ковер из густой травы и широких листьев папоротника, украшенный
камнями, скрытыми целиком под бархатом мха, был влажен. Рамирес поднялся
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг