движется, он словно стал частью пустыни, вплавился в ее поверхность,
намертво и навсегда, даже толчки и тряска не могли развеять этого
ощущения. Гидравлические рессоры работали с полной нагрузкой. Первозданное
лицо планеты так и не пересекли дороги, сделанные руками людей. Хаос,
неупорядоченный тысячелетней работой воды, царил на Реане. Вода здесь
была, но так глубоко, что на поверхность не проникала. Она отсутствовала
везде, кроме одного-единственного места. В долине трескучих шаров.
Вообще говоря, Ротанов хорошо знал, что такие странные исключения из
правил только кажутся случайным капризом природы. За ними почти всегда
стоит неизвестная людям закономерность.
Одна-единственная живая долина, один-единственный холм с этими
развалинами на всей планете, а остальное вот эта пустыня... Тут было над
чем задуматься. Вчерашнюю историю с Дубровым Ротанов старался загнать в
подсознание, вычеркнув из мыслей. Она мешала ему работать, мешала
сосредоточиться и, непроизвольно врываясь в строгий ход его рассуждений,
изнутри взрывала все построения. Полное отсутствие логики могло означать
лишь одно - на поверхность выплыла какая-то ничтожная часть неизвестной и
сложной системы, думать об этом сейчас было бесполезно. В галлюцинации он
не верил. И оставалось лишь накапливать новые факты.
С каждым километром, приближающим их к цели, характер пустыни
менялся. Спрятались под песчаными наносами выходы скальных коренных пород,
исчезли трещины и выбоины, дорога стала ровнее. В конце третьего часа на
горизонте появился холм. Ротанов сразу же узнал его по фотографии, хотя
самих развалин отсюда еще не было видно. На фоне фиолетового неба Реаны
даже издали этот единственный на сотни километров равнины холм казался
величественным, и не нужно было обладать особой фантазией, чтобы
представить, как строго и пропорционально выглядели бы на нем зубчатые
стены, ныне почти исчезнувшие под тысячелетними пластами пыли.
Восхождение на холм началось задолго до того, как они приблизились к
нему вплотную. Холм состоял из широких пластов древнего песчаника,
наслоенных друг на друга и представляющих собой некое подобие лестницы с
многокилометровыми ступенями. Переход со ступени на ступень был довольно
плавен, порой было трудно заметить, когда вездеход преодолевал очередной
подъем. Наверно, сверху все это природное сооружение походило на стопу
блинов различной величины. Самый маленький блин лежал на вершине. До него
оставалось не менее двух километров, когда Ротанов попросил остановить
машину и вышел наружу. Всплеск раскаленного воздуха был похож на удар, и
все же он снял маску и вдохнул воздух Реаны. Здесь, вдали от цветущих
трескучек, это было вполне безопасно, хотя горячий воздух и обжег ему
легкие. Теперь он смог полнее ощутить обстановку этого места, его
настроение. Ему хотелось сделать это прежде, чем они увидят развалины.
Минуты три он стоял неподвижно, слушая такую ватную и плотную тишину,
какая бывает лишь в космосе, даже дыхание ветра не нарушало ее сейчас.
Ротанов повернулся спиной к вездеходу и ушел в сторону от проложенной им
колеи. Ему хотелось вычеркнуть из пейзажа все внешнее, искусственно
привнесенное людьми. И тогда ему показалось, что тишина и ощущение
мертвого покоя в этой пустыне были, пожалуй, слишком полными и от этого
чуть театральными.
Последние километры уже не вызывали в нем никакого интереса. До самых
развалин он сидел, откинувшись на подушках и нахмурив свое скуластое лицо,
рассеченное глубокими складками обветренной кожи. Наконец, подняв целое
облако пыли, вездеход затормозил возле развалин. Как и предполагал Ротанов
с самого начала, развалины не произвели на него особого впечатления. От
стен почти ничего не осталось, а то, что осталось, было скрыто под слоем
песка. Неудивительно, что их проглядели во время разведки планеты.
Они привезли с собой универсального кибера, я теперь водитель
торопливо навинчивал на него необходимые приспособления. Надо было
расчистить песок метра на два в глубину, чтобы обнажить кладку. Ее
характер, размеры блоков, качество цемента могли немало рассказать
опытному археологу. Ротанов не был археологом, но в каких только ролях не
приходилось выступать инспекторам внеземных поселений! Их знания были
универсальны, а мнение ценилось зачастую выше мнения экспертов, возможно,
потому что обширная практика работы на удаленных планетах освобождала их
мысли от готовых шаблонов и стандартов.
Наконец кибер был готов приварить к работе. Со своими навесными
лопатами и скребками он стал похож теперь на большого жука, распустившего
крылья и вставшего на задние лапы. Водитель подключил к нему кабель
питания, и жук решительно двинулся вперед, повинуясь командам выносного
пульта. Работа требовала осторожности, и пришлось отказаться от
автоматической программы.
Постепенно лопаты кибера углублялись в песок, отбрасывая его назад и
в стороны. Траншея вдоль холмика, обозначившего стену, становилась все
глубже. Неожиданно мотор кибера противно заурчал. Кибер рванулся в сторону
и вдруг стал стремительно погружаться в песок, словно проваливался в
какую-то трясину.
- Выключите его! - крикнул Ротанов, но водитель и сам уже догадался
это сделать. В полной тишине, с остановившимися двигателями кибер
продолжал погружаться. Вокруг него образовалась небольшая воронка,
казалось, песок под машиной просыпался в какую-то внутреннюю полость.
Водитель раздвинул лапы кибера как можно шире, стремясь заклинить машину в
провале. Это ему удалось, кибер остановился, и теперь в немом молчании они
смотрели, как песок вокруг машины продолжает просачиваться, утекает как
вода, постепенно обнажая стены трещины. Впрочем, это была не трещина. Уже
сейчас можно было различить правильный прямоугольник отверстия, ведущего
куда-то вниз.
Помещение напоминало ящик. Три метра ширины и два высоты. Когда кибер
снял со стены толстый слой грязи и включил дополнительное освещение,
кто-то заметил, что одна из стен не совсем обычна. Она была сложена
маленькими восьмигранными блоками, плотно пригнанными друг к другу и почти
не поддававшимися разрушительной работе времени. Даже в том месте, где
стена обрушилась, внутренняя часть блоков сохранилась. Восьмигранные
призмы, сделанные из какого-то очень твердого белого материала, уходили в
стену на всю ее толщину. Несмотря на необычность кладки, Ротанов отнес ее
к рэнитовскому периоду, и только когда кибер начал чистить соседнюю стену,
они заметили наконец, что при определенном боковом освещении ровный белый
цвет блоков начинал меняться...
Им потребовалось не меньше часа для того, чтобы протянуть
дополнительные кабели и установить по бокам стены все осветители, какие
только нашлись на вездеходе. Водитель снаружи замкнул рубильник и спросил,
все ли в порядке. Но ему никто не ответил. Они стояли рядом, плечом к
плечу и не могли произнести ни слова. Казалось, минуты текли как
тысячелетия, смотревшие на них сквозь эту стену... Еще раньше, до того,
как включили освещение, Ротанов с помощью радиоизотопного анализатора
определил возраст материала, из которого были сделаны призмы. Едва он
нажал кнопку, как в окошечке прибора зажглись цифры: пятьдесят тысяч лет.
Картина проявлялась постепенно, как фотография, по мере того, как
водитель регулировал свет. Многое зависело от места расположения
источников и от силы света каждого из них. Когда удавалось найти нужный
угол и отрегулировать силу света, где-то в глубине шестигранников, а
иногда у самой поверхности их цвет едва заметно менялся, словно какой-то
невидимый художник трогал их мягкой цветной пастелью. Границы между
различными цветовыми оттенками были нечетки, расплывчаты, и потому картина
не имела определенных сюжетных контуров, это был просто набор цветовых
пятен. Но в их сочетании угадывалось скрытое настроение, какой-то
музыкальный, неполно выраженный тон. И чем дольше Ротанов всматривался в
эти цветные пятна на стене, тем яснее понимал, что это не абстракция, что
на стене изображено нечто вполне конкретное. Они просто еще не поняли, не
нашли способа понять, что именно хотел им поведать неведомый художник
через тысячелетия... Отчего-то Ротанова не покидала уверенность, что
картина адресована именно им, что она, возможно, несет какую-то важную
информацию. Это было нелепое предположение, но совсем недавно он
столкнулся на этой планете с еще более невероятным фактом...
- Мне кажется, картина не в фокусе, - сказал водитель.
- Как вы сказали? Не в фокусе?!
- Я хотел сказать, она не резка, размыта, наверно, время...
- Нет. Вы сказали "не в фокусе"! - Ротанов на секунду задумался. -
Нам нужна планка, линейка, все равно что, нужна достаточно большая ровная
поверхность!
Через несколько минут они уже знали, что поверхность стены имела
плавную, незаметную для глаза кривизну. Стена представляла собой часть
огромной правильной сферы, и теперь уже нетрудно было рассчитать ее фокус.
Через час, убрав обломки породы и песок, они обнаружили, что помещение
удлинилось на добрых четыре метра. Кривизна была рассчитана так, чтобы
фокус находился на уровне глаз человека, стоящего вплотную к
противоположной стене. Только один человек одновременно мог видеть
картину, словно она несла в себе некую тайну, не предназначенную для
посторонних глаз...
Почему-то никто не решался первым встать в это заранее рассчитанное
бортовым компьютером место. Нечто величественное и тревожное угадывалось в
том, с каким упорством, последовательностью и целеустремленностью была
задумана неведомыми конструкторами эта стена, задумана так, чтобы пронести
через тысячелетия некий образ, поведать потомкам о чем-то таком, ради чего
стоило создавать все это сооружение...
Нужно было сделать всего лишь шаг, один шаг. Ротанов вздохнул, провел
по лицу рукой, словно прогоняя неведомое сомнение, и шагнул к точке
фокуса.
Картина не была объемной. В первую секунду Ротанову показалось, что
она не была даже цветной, и только потом он различил очень блеклые, едва
уловимые цветовые оттенки. Зато здесь, в точке фокуса, картина наконец
стала резкой. Отчетливо проступили все линии, штрихи, детали...
Впечатление разбивалось, дробилось на отдельные, не связанные сюжетно
части. Вначале он увидел кусок планетного пейзажа, в центре картины, то,
несомненно, была Реана. Реана в глубокой древности, когда здесь еще не
было пустынь. Все пространств заполняли огромные, гордые, словно летящие
навстречу небу шары трескучек... Планета трескучек? Кто же тогда создал
это полотно, какой неведомый художник? Вдруг он заметил в правом нижнем
углу картины знакомый холм, на котором они нашли развалины. Он сразу же
узнал его, может быть, потому, что башни и зубчатые стены строений на фоне
блеклого фиолетового неба выглядели так, как он пытался их себе
представить еще там, в пустыне.
Весь холм и эта старинная, защищенная высокой стеной крепость
выглядели в пейзаже чужеродным телом. Они смотрелись как остров в зеленом
море со странными белыми гребешками волн... Трескучки окружали замок со
всех сторон, жались к стенам, гнездились в расселинах скал. Когда Ротанов
едва заметно менял угол зрения, часть картины сразу же тускнела, словно
пела, зато высвечивалась новая часть, и он никак не мет найти положения, в
котором мог бы увидеть ее сразу всю целиком. Впрочем, такое разбитое на
отдельные фрагменты впечатление его пока устраивало, оно помогало полнее
усваивать информацию. Неожиданно для себя он установил, что светлое
округлое пятно над поверхностью планеты вовсе не солнце, а человеческое
лицо. Лицо женщины с огромными, чуть разнесенными глазами, смотрящими
пристально и тревожно. Чуть позже он увидел ее руки, словно простертые над
планетой в немом призыве, в попытке защитить, спасти раскинувшийся под ней
зеленый мир от какой-то угрозы. Пожалуй, это было его собственное,
субъективное впечатление. Проследив за направлением ее рук, он заметил на
поверхности планеты еще одну человеческую фигурку, совсем маленькую и как
бы устремленную навстречу женщине. Несколько мгновений Ротанов никак не
мог поймать в фокус лицо этой фигуры, по общему облику он не сомневался,
что это мужчина, и невольно удивился диспропорции в размерах: огромное
летящее над планетой лицо женщины, а на поверхности под ней крошечная
фигурка мужчины... Он все еще старался поймать в фокус лицо мужчины, когда
заметил у его ног целую шеренгу каких-то загадочных и совсем уж маленьких
лохматых существ. Он долго старался понять, что они собой представляют. И
вдруг забыл о них, потому что после какого-то непроизвольного движения вся
картина стала наконец резкой. Ощущение тревоги и безысходней тоски
навалилось на Ротанова с неожиданной силой. За спиной женщины появились
пятнышки звезд, они сплелись в незнакомые созвездия. Казалось, женщина
летит откуда-то из темных глубин космоса, летит к планете, хочет обнять
ее, защитить от неведомой грозной опасности и не успевает... На ее лице
ясно видны отчаяние и почти безнадежная мольба о помощи. Какие-то темные
могучие силы сминают, разрушают перед ней поверхность планеты. В
открывшуюся взору Ротанова воронку голубоватой грязи рушатся скалы и самые
стены замка, в ней без следа исчезают белые шары трескучек и беспомощные
лохматые существа, сбившиеся у ног мужчины. Ротанову казалось, он слышит
некую грозную мелодию разрушения. Мелодию, не затерявшуюся в бездне веков,
грозящую неведомой опасностью им самим... Сегодняшнему дню планеты... На
самом краю воронки, наполненной голубой грязью, стояла фигурка человека с
поднятыми навстречу женщине руками. Но грязь, растекаясь по всей
поверхности планеты, отделяла их друг от друга. В лице мужчины Ротанов
ясно видел отчаяние, и вдруг это лицо показалось ему знакомым... Ротанов
узнал тяжелый разлет бровей, широкий лоб с характерной сеточкой морщин...
Картина обладала поразительной способностью передавать мельчайшие детали.
Но лица людей часто бывают похожи, к тому же картина ничего общего не
имела с фотографией, это было прежде всего художественное произведение, и
все же... Сознание отказывалось принять противоречащий логике факт, упорно
подыскивало более правдоподобное объяснение. Хотя он больше уже не
сомневался в том, что узнал человека, изображенного на картине.
Пока водитель готовил вездеход к обратной поездке, Ротанов и Крамов
спустились метров на сто по склону холма. Они шли рядом молча довольно
долго. Ротанов был благодарен Крамову за то, что тот дает ему время
обдумать все происшедшее и не пытается навязать собственных суждений, не
задает ненужных вопросов, просто ждет решения, и все.
Солнце клонилось к закату, и в цвете пустыни наступило странное
изменение. Может быть, оттого, что лучи фиолетового светила падали на
землю слишком косо, они окрасили ее в голубоватый цвет, очень похожий на
тот, что так поразил Ротанова на картине.
- Голубая грязь... Вам не кажется, что в почве планеты все еще есть
ее остатки, и именно поэтому она так безжизненна?
- Но ведь анализы...
- Анализы! Анализы не всегда улавливают нюансы, да и химики не всегда
ищут то, что нужно. Это придется проверить. Во всяком случае, место то
самое... Где-то здесь прямо под нами был центр воронки.
- За десятки тысячелетий слишком многое изменилось.
- Да. Кроме Дуброва, пожалуй. - Они внимательно посмотрели друг на
друга.
- Вы его хорошо знали? С самого рождения?
- Да. Мальчишкой он был непоседливым, энергичным, довольно способным,
а взрослым... Даже не знаю, что сказать... Была в нем одна черта. Я бы
назвал ее повышенным чувством справедливости и еще, пожалуй, замкнутость.
- Сейчас я хочу знать другое. Были ли такие периоды, когда Дубров
оставался вне сферы вашего наблюдения? Оставался один на достаточно долгий
срок?
- Мы здесь не следим друг за другом. Планета безопасна. Такие периоды
бывают у каждого из нас. Конечно, и Дубров вел самостоятельную работу. Мне
кажется, ваша версия ошибочна. Даже сейчас в нем мало что изменилось.
- Я обязан проверить любые возможные версии, - сухо возразил Ротанов.
- Надеюсь, вы поняли, насколько все стало серьезней после этой картины.
Меня не покидает мысль о самом помещении. Это не зал для демонстрации. Это
вообще не зал. Просто каменный параллелепипед. Он чересчур функционален. С
одной-единственной задачей - нечто вроде почтового ящика...
- И в нем послание, адресованное именно нам?
- Вполне возможно... Эвакуацию вашей колонии придется отложить до
прибытия специальной экспедиции. Хотя я не буду настаивать на такой
экспедиции.
- То есть как?
- Я считаю, что у вас в колонии есть все необходимые специалисты. Вам
просто нужно перестроить работу. Ориентировать людей на совершенно новые
задачи и сделать это немедленно, еще до прибытия транспорта со специальным
оборудованием. Меня не покидает мысль, что у нас очень мало времени, может
быть, слишком мало... Мы должны разобраться в ситуации, прежде чем она
полностью выйдет из-под контроля.
- Вы предполагаете такую возможность?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг