Кобелей из бронелета вынули, построили и на городище - типуном. А
навстречу чугуны, гремят своим литым косолапьем, а в клещах вилы. Ну как
мужики, токмо лектрические.
- Фугари на прямую наводку! - суетил всех Дрызг. - На переплавку их,
челядей недовинченных!
А чугуны у лябдей - последняя отрада по хозяйству. И чем бы все
кончилось, неведомо, но грянул гром с небес.
Огневищем пырхая, спускался "Шиш".
- Хряпс? Хряпс!!! - лопнуло в супротивных войсках.
Государева дезертира знали все. У Дрызга его вид был приколот для
опознания - с глядла и в ухо. А уж "Шиш" был самым выдающимся бронелетом
армады, пока не слямзили. Промеж алых горохов уж пыркошвары навострились -
фугари им в долю не падали...
Понял Дрызг: дело - труба. И затрубил отход.
Лябди на луг высыпали - в хороводы с радости.
- Мля воротился! - громче всех пела Зеля.
Заприметил ее главповитух и через брехлай громово осватал:
- Эй, холера, пойдешь за меня в жены?
И видит же, наркозный, не до замужев ей!
- Гельдыпа тебе лысого! - отбрила Зеля и расхохоталась вприпляс - от
дерзости, от Хряпсовой близины.
- Так алкай же, палиндром! - отвел брехлай и пальнул в голубу из
плазмоля. И в люк нырнул, убивец.
Свора царева шмыгнула в облака, наискосок...
Вышли из "Шиша" архаровцы. Тырло и Фиську зацеловали, а перед Хряпсом
дорожку к Зеле слезами выстелили.
И лежала она неживая, улыбая, ручки белы в росе - навраскидку...
Пал на колени Хряпс, в губки индивеющие поцеловал.
- Карать буду, мля! - рыкнул. Слезу утер - и в бронелет. Наперсники
за ним.
Воротились через ночь. Зелю схоронили на трагичной памяти полянке.
Деревце посадили, чтоб не скучала. Хряпс холмику поклонился напослед и
канул в избу топить тьму-печаль. На расспросы Фиська невесело отмахивал:
- Одного пыркошваром не добили. Утек, мля...
Наутро, тишком-нишком, никого так и не проведав, снялись архаровцы в
смутном направлении.
Лябди грешным делом порешили, что насовсем.
СЛЯП 4
А век - валил пень через колоду, - и навалял: дела в царстве катили
кубарем.
Победно завершилась война с аспидом. В одночасье стали их запросто и
фугари, и пыркошвары дырявить, да так успешно, что за недельку царевы
войска одержали викторию и воротились домой. Генералы скребнули затылки и
триумф приписали к отчетам гения мысли своей. Хоть и чуяли: дело темное -
сколько лет в конфузиях как в шелках хаживали. Ломать голову, однако ж, не
стали.
И тут карачун прибрал Гельдыпа I.
Для многих небо с овчинку показалось, и они, вторя, околели - пред
страхом неизвестности. Ведь потомства Гельдып не оставил, ежели не в счет
байстрючок от фрейлины, что после впрыска отворотного имела высочайшую
честь под канделябром. И понесла.
Байстрючок рос блажным, бзикастым - то падун свалит, то изо рта пена
- буруном, то из ноздри на манер кистеня - сопелька...
Злы языки брехали, что дофин чудит от бабаед-травы - имелся на то
пример в простолюдье. Да выбор невелик, байстрючка-то к родовому древу
кое-как прищепили, нарекли Гельдыпом II и помазали на царство. Но
обиделась соседняя ветка - великие князья Гаплык. Удумали переворот. Но
кондуит-служба бдила справно - обошлось малой пальбой во дворце, даром
только царевича напугали - в стельку обмочился. Князьев, не глядя на титлы
- в кишлаг. Но с тех пор царевич, как проснется, на взвод:
- Чу! Чу! Гаплык чу! Ы-ы-а-А!..
И - в корячки.
Как престольный покой оберечь? Плохо раскрываете - поставили на вид
кондуиту, ну, заплечники и наладили товар - по заговору к завтраку. Головы
корнали ежедневно и пунктуально - на дворцовой площади - хоть часы сверяй.
Так и пошло: "без четверти гаплык", "гаплык ноль-ноль"...
И без этого гарниру дела в царстве шли колченогим косоходом: повитухи
за военный период потрудились на славу - уж который год ни единого
женского ребеночка не народилось и в ближайшем обозрении не заикалось. С
бабаедом пересол вышел, да и царь-папаша Указом страху в кость нагнал. Не
могут бабы баб рожать, хоть тресни. Война давным-давно минула, а они все
солдатиков, да солдатиков. Не дети - дураки петые, ведь иным царевым
маткам по ведру бабаеда, а то и более, угораздило. Заговор налицо. И в
гаплык-час на площади всех повитухов, как одного, ампутировали. Подумали,
и трахбаты по тому же месту - за разбазаривание женского семяфонду.
А еще в народе завелись болезни - обычные и дурные. Ну, обычные, те
ладно - больше двух не пристанет, с болюном и отвалятся, а вот дурные...
Недовольством пучить начало народ-то. В провинциях крамолия дурноцветом:
"Царек - умом поперек, так себе, недостругок..."
Кондуит с ног сбился. Кишлаг от переизбытка трещит.
А у Гельдыпа II, надобно справедливо отметить, ум все же был. Когда
некуда девать стало, Гельдып его и высунул:
- Войну, - говорит, - чу.
Министры - ура! Застоялись, мол. Пора фугарем-то пошипарить. Веди,
батькин сын! А вот с кем воевать-то? Ясно дело - с заговорщиками! За
сплочение!
Обчество струхнуло. Побежало. А кто побежал, тот себя и выдал.
Грянула сплочевная война.
Народ - сволочь. Верить никому нельзя, поэтому Гельдып II решил:
- Чу!
Стали чугунами армию усилять. Склепали немыслимое количество - по
мужицкому образу и подобию, только покрепче, помоторнее и похолоднее. И
пошли давить заговоры по околоткам. Где мужик схоронился, баб за антибабий
уклон - в кишлаг. Там женки дурнели и, поскольку все песни про миленького
были под запретом, мерли от неизбывной тоски. Авторитет Гельдыпа II рос -
еще б чуток, и сровнялся бы с батиным.
Той грозной порою сплочильный разлет заприметил полузабытую Лябду.
СЛЯП 5
Бронелет наискосок боднул лябдянскую атмосферку и, схлопотав поддых,
кувыркнулся в эфир. Разлетный Пеняй припал к лукошку и ахнул. Преткновение
вышло оттого, что планетная лазурь была инда в пузырь забрана и потому
имела замечательные отбойные качества - как, скажем, жиром обтянутое
брюхо. И действительно, в одном месте ласа сходила на нет - в лунку на
манер пупка, а на опупке той стояла заимка с холостой трубой. Пеняй туда и
указал.
Отбойный пузырь прозрачно стягивался и нырял под забор - в лопухи, а
посреди округлого подворья стояла замшелая изба. Бронелет едва приткнулся
на задворках. Сквозь пузырь лес зеленел, а забор в одном месте размыкали
стоеросовые ворота, почему-то девизом вовнутрь заимки:
"Кто в Лябду лебедем - тому лады, кто либидом - тому лябдык".
Раскудрявостей этих разлет не просек, но созвучность "лябдык -
гаплык" отметил.
Толкнули дверь. Шасть в тишинистый сумрак. И прелюбопытное узрели.
В затхлой горнице стояли два ушата, с гроб размером, дерюгой крытые,
а более - ничего. Дерюжку задрали, видят - мокнет голый мужик - не то в
смальце, не то в маринаде, а рыло одето в хобот, которым он сонные ветры
пускает. Тут оне за хобот его и к ответу.
- Кто таков будешь? - пытают, в пузо фугари уперев.
- Не больно-то рогом... - утер шары мужик. - Не смотрите, что
комолый, супротив вас тоже кой-чего имеем...
Был это Фиська, Хряпсов кореш. Тем часом содрали дерюгу со второго
ушата. Там тоже мужик, еще наваристей, в кисляке примутненном плавает и
пускает бульку.
- То есть кто?
- Тырло-о-о... - зевнул Фиська и хлебнул рассолу из ушата. Тылом
длани утерся. - Вы его лучше не бередьте.
Не послушались. Выволокли Тырло на просушку.
- Так... - сплюнул архаровец и, набрав воздуху, - ...! .....,
........ ...................!!! ..............! .......... ..............
..........!!!!!!!!!
Молчал Тырло всегда до поры до времени. Но когда за суверенку
стебали, дипломатию отвергал напрочь. Такого наваляет!
- ... ......... трах-х-тарарах-х всех! - угомонился, наконец, Тырло.
- Я ж говорил... - развел руками Фиська и, пока гости схлебывали,
перехватил:
- Добро пожаловать на Лябду! - Но, видя опасную тоску, упредил: -
Сперва докалякаемся - Лябда в кумпол непробивный одета, без нас вам туда
ходу нет. А без докладу пущать не велено.
Хотели голышам за ласковы речи по первое число всыпать, но Пеняй, не
будь дурак, смекнул и - в обходку:
- По каботажному делу мы. Негоцианты. Чем сторговаться, чем сменяться
со взаимовыгодой. Пусти, служивый, мзда будет.
- А мундирчик-то царевой войски! - кивнул хмурый Тырло.
- Это для захороны, чтоб дезертир иной разбоем не взял.
- А-а-а... - протянули архаровцы. Переглянулись: "пустим?".
- Ворота вам заговорим! - пообещал Фиська.
- Мзду давай, - пошел на принцип Тырло.
- А обратно выпустите?
- А чего ж, выпустим, - и Фиська уже вполголоса довесил: - Ежль
карачки выдюжат...
И пошли сплочевники под ворота. Кумпол в скобе как мыльный пузырь
раскатился и впустил беспрепятственно. Но только черту миновали, а глазурь
уж внатяжку - и крепка, и булатна.
Бредут царевы лазутчики и во все глаза на ус накручивают: где что
произрастает, к чему тянется и чем дышит. О Лябде они по молодости лет
слыхом не слыхивали, потому изумлялись.
Обочь тракта поля раскинулись злаком. А в севах чугуны, зудя,
полеводят. Идут час, другой - ни души. Вдруг видят - гонит баба на
цепокате. Сплошной концентрат - что лицом, что долу - щеки сытьем надуты.
- А не скажешь ли, красотка, - подбоченился Пеняй, - есть ли у вас
град стольный?
- А как же, и городище, и столовая при нас, - лябдя жемчуг скалит и
наголо мужиков оглядает. - Дорогой прямо, в аккурат и упретесь.
- Вижу - умом сильна, краля, - маслил дальше Пеняй. - А не скажешь ли
- о царе таком, Гельдыпе II, представление складываете?
- Чего ж, складываем. И о батьке, и о сыне, штабельком...
- Очень хорошо, - ободрился Пеняй. - А верность престолу блюдете, не
изменяете?
- Не с кем, милый. Блюдем, делать нечего.
- А к чему тогда, скажи, на планету чехол преткновенный одели?! -
вскричал Пеняй и сердешную за руку - цап!
- Да ну! - у лябди глаза навыдув. - Брешешь небось?
- Да чтоб я сдох!
- Вона, я смотрю, прель в атмосфере и в городище...
- Нук-нук-нук? - навострил уши Пеняй: - Может, и заговор супротив
Гельдыпа намечен?
- Насчет заговоров не скажу, - нахмурилась лябдя, - а наговоров с три
короба представлю. Соседка, к примеру, брешет, что я укроп у нее по ночам
тягаю. Заговаривается... Во! Стало быть - заговор! Ну, этого добра у нас -
в каждом дворе по кучке. Ну, пусти, пусти, сладенький, мне на хутор пора -
маслобоить...
А разлетным уже грудь распирает - для медалей. Коли заговор сыщут -
прибавка к жалованию и приплюс к побывке, как и положено дружинникам -
целых три дня.
Затрусили бодрым цугом в столицу. А лябдя, переждав - цепокат в
лопухи, а сама - огородами - в ту же степь.
Когда до околицы оставался гак с маковкой, из города высыпала прорва
женского народу и, с гиком окружив разлетных, повела в главную престольную
избу.
Посреди светлицы на лохани сидел мужик в мокрой простыне и люто
клацал очами.
- От Гельдыпа, мля?
- От него... - оробели от такого кворума лазутчики. Врать не смели: -
Заговор искать направлены.
- Гы... - подобрел бугай. - Доброе дело, мля...
Но бровю задрал:
- Токмо смотрите... Хвори какие срамные имеете?
- Какие, извиняюсь? - не понял Пеняй.
Лябди за спиной ухнули со смеху. Мужик вздохнул.
- Ну, эта, эта... - глаза ниже опустил. - Охвостье, мля, строевое?
- Комиссию перед вылетом прошли, а что?
- Щас узнаешь, мля, - и бабам знак сделал. - В перекат их, ток не до
смерти! Гоньба-а-а, мля...
И в лохань полез, мордюк хоботом зачехлив.
А лябди на служивых налетели и понесли, трепетных, на сеновал. С
песнями, вприпляс...
Через недельку, истерханных и скукоженных, на пуповок выкинули и
манатки вдогонку.
- Добрая терка? - крикнул под лазоревый занавес Фиська.
- Лафа! - откликнулись лябди. - Тебе спасибо, огурчик! Сам-то скоро в
гости?
- Не срок. Напитаюсь, тогда.
- Ждем!
И занавес опустился. Тырло обмылков в бронелет под прицелом
спровадил, да под курдюк ногой - чтоб жизнь медом не казалась.
А все оттого, что Хряпс в свое время разразился геройским подвигом. В
тоске однолюбной проводив Зелю на вечный покой, отправился в самое пекло
тогдашней войны, прямиком в косяк к аспидам. А поскольку из людей он
первым такую наглость сморозил, аспиды его в штаб допустили и выслушали
как могли. А Хряпс - крагу в морды и объявил поединок. А ведь аспиды к
рыцарству прямое отношение имели - вызов приняли и обещали биться
по-честному, безо всяких охранных хитростей. Посмеялись змеино и, чтоб
человечинкой побаловаться, машинку свою отключили. Архаровцам того и надо
было. Фиська вьюном к устройству и слямзил, пока аспиды на трибунах за
своего болели. Хряпс тогда своего супротивника за ноздри и к "Шишу"
веригой, а Тырло - на полный форсаж. Едва от погони оторвались. На
укромной планетке аспиду хвоста выкручивали, в дугу ломали, но о секретах
всех дознались и отпустили к родной гадской маме. А охранной такой машинки
аспид больше не имел - вот так, натурально, войне и был дан главный излом.
А наперсники, воротясь на Лябду, затянули ее непробивным лазоревым пузырем
- гадов секрет ядреной силой планеты питался.
Так и повелось у Лябды - что царству наперекосяк, то себе в заначку.
Вскрылась ошибочка главповитуха Дрызга. Понесли солдатки от архаровцев
первый женский молодняк - сработал запрет на пацанву. Но Фиська, всех
пощуплее, первым тревогу забил.
- Ежели еще привесок обещается, то отгрохают нас бабоньки одним
только количеством. А у меня крайняя плоть засуху обещала. Надо бы
как-нибудь с передыхом, для устойчивого вдохновения.
Вот тогда-то лябди и соорудили им питательный рассол - коль
помариноваться с полгодика, выйдешь крепким как малосольный огурец. Да и
омоложение явное прослеживается. Так и зажили: бабы в поле клопочут, в
труде геройствуют, передовиков выявляют, а как срок прийдет (к урожаю) -
архаровцев из кадки долой и пенки именно отличницам лябдянских нив и
весей.
Бывало, ударницы так Фиську изъегозят, что после смены он ни ручкой
ни ножкой - и только те, кто не трудом, а сметкой богаты, вылущивали у
него твердинку мужского настроя. Хоть в том гуже Тырло и Хряпс были
подюжее, бабы Фиську любили и жалели больше - за веселый нрав и выдумку,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг