особым надзором?
У-Яфнаф возводит очи: ой, какой вы странный, господин менестрель, ну
зачем вам спрашивать такие пустяки, мы же не маленькие дети, у нас же
серьезные дела, важные дела, такие дела требуют серьезного обеспечения,
так что давайте не будем говорить о такой мелочи, как тихий провожатый на
громкой улице, все для вашей же безопасности, господин менестрель, случись
с вами что, он бы помог тут же, а так вы взяли и куда-то ушли, и знаете? -
мальчику таки было очень неудобно, он просто ужасно огорчен, но хватит об
этом, потому что у Нуфки есть-таки интересные новости...
Он замолкает. И, хотя заговорив, не оставляет своего ернического,
утрированно-каффарского говорка, я понимаю, что не так уж прост этот
Нуфка. Не люблю людей с такими спокойными глазами.
- Знаете, что я вам скажу? Ваш перец уже у меня в сундуке и вы дадите
мне еще десять раз по столько, потому что старый Нуфка хорошо поработал,
пока вы себе туда-сюда гуляли. И не советую уже темнить, господин, потому
что очень большой человек имеет сильный интерес встретиться с вами и тихо
поговорить. И если он не поможет, значит, уже никто не поможет. Но думаю,
он поможет, он давно ищет встречи с кем-то, от чьего имени вы, юноша, тут
стоите... И знаете, еще что? Как раз Нуфка имеет полномочия обговорить с
вами, как и что...
Короткий жест, и за спиной Нуфки, словно отлипнув от стены, возникает
громоздкая фигура; перед собой она катит дребезжащий столик. У-Яфнаф
указывает на кувшины и кувшинчики. Не откажетесь? Отчего же, с
удовольствием. Нуфка лично разливает по бокалам пряно пахнущий напиток,
отпивает первым, закатывает глаза. Ого! Северное вино! Господи, да за кого
ж он меня принимает?!
Молчаливый слуга подходит поближе, ловко нарезает фрукты. О,
приятель, привет! Ну, как тебе шутка на улице? Мой давешний провожатый
бросает пламенный взгляд исподлобья. Сгореть можно. Потом смотрит на
хозяина и кивает.
- Да чего ж ему за пустяки сердиться? - хихикает Нуфка. - Наш Текко и
так ваш старый должник. Да вы присмотритесь, господин менестрель,
присмотритесь, представьте, что мальчик с бородой... а ты, детка, нагнись
пониже, не сломаешься, ну давай, давай, сынок...
Мы смотрим друг на друга. И я вспоминаю: "Тихий приют", треск двери,
щеколда летит со скобы, сдавленные матюги, "мельница" и это лицо - не
румяное, как сейчас, а блекло-серое, обрамленное черной бородкой; зрачки
закачены. Он лежал третьим в аккуратном рядке. Вот как? Я, не скрывая,
разминаю пальцы. Что дальше?
- Как что? - изумляется Нуфка. - Дальше мы таки-да будем говорить об
наших делах. Я ж вам сказал, что человек есть! Только не надо перца, там
своего больше, чем всем нам когда-нибудь вообще приснится, там надо
другое...
И вдруг голос Нуфки становится совсем иным, ясным и твердым.
- Впрочем, полагаю, что ерничество можно оставить. О ценах следует
говорить серьезно. Вы согласны со мною, сеньор дан-Гоххо?
Теперь я знаю, почему каффаров не любят в Империи. Нельзя любить тех,
с кем невозможно торговаться. Я говорил с Нуфкой долго, и предложил цену,
и удвоил ее, и удвоил удвоенную, а потом услышал его цену, деланно
возмутился и чуть не врезал каффару по морде; но он только пожал плечами и
сказал, что это, собственно, но его условия, а того лица, которое он
представляет. И что, в конце концов, не эту ли цену предполагал предложить
тот, кто послал меня? Он указал пальцем на потолок, и я понял, на кого он
намекает, как понял и то, что для меня этот вариант - наилучший. И для
задания тоже. Тогда я попросил уточнений. Получил их. А, получив,
согласился на все условия, потому что другого выхода не было, а за ценой
стоять уже не приходилось.
Я вышел и побрел в ближайшую корчму, низкопробную, как и все первое
попавшееся. Я заказал огнянку, полный кувшин; мерзейший местный первач
обжег горло, в висках чуть загудело, но не больше.
Сеньору плохо? Пшел! Закуски? К черту... огнянки. Живо!
Итак, я мразь. Вот уж не думал. Мразь. Подонок.
Госссподи...
Стоп. Пре-кра-тить. К черту слюни и сопли. Есть задание. И гори все
синим огнем, потому что есть благо и Благо. Я работаю во имя него.
Куда идти? К Арбиху теперь нельзя. Засвечен. Эй, хозяин! Найдется ли
комната? Звенит о стол серебряный. Хозяин кланяется, словно марионетка.
Комната есть. Хорошо... Я падаю на влажный тюфяк. Пронзительно звенят
комары. Нет сил даже думать. Спать. Спать. Спать:
ДОКУМЕНТАЦИЯ - VI. АРХИВ ОСО (копия)
Из "Временной хроники вечнолюбивого и
светлопрославленного Братства рыцарей Вечного Лика"
В лето 248 от основания Братства. Выступили братья-рыцари на юг, дабы
вразумить мятежных тассаев. И одолели.
В лето 251 от основания Братства. Выступили братья-рыцари на запад,
дабы отразить набег эррауров. И одолели.
В лето 257 от основания Братства. Приняли братья-рыцари вызов
прегордого дан-Ррахвы. Выступили в поход. И одолели.
В лето 259 от основания Братства. Оклеветанные гнусными наветчиками,
отказали братья-рыцари в покорности владыке до тех пор, пока не будут
признаны их законные права. Когда же двинул владыка дружины на южные
рубежи, скорбя, оказали сопротивление. И одолели.
В лето 263 от основания Братства. Встав на границе южных песков,
заслонили братья-рыцари Империю от орд зломерзостного Джаахааджа.
Схватились с ним. И одолели.
...И одолели.
...И одолели.
...И одолели. Источник: Сборник "Цивилизации третьего уровня:
проблемы аналогий. Документы и материалы". Издание Галактического
Института Социальных Исследований. Земля - Валькирия - Тхимпха-два. Том
22. Раздел IX. Страницы 699, 701, 713.
10
Ни отцу, ни деду императора не доводилось выставлять в поле подобного
войска. Только прадед, еще державший сеньоров в руках, собирал под
черно-золотым стягом столько кованой рати, да и то, если верить летописям,
лишь единожды, в час наистрашнейший, когда с юго-запада хлынули через
пески орды синелицых.
Тяжелым, слегка сужающимся на челе клином выстроилось рыцарство
Империи - все двадцать с лишним тысяч всадников, чьи имена значились в
Шелковых Книгах семи провинций. Все гербы и все цвета перемешались в
шеренгах. А за конницей плотным квадратом сбилась пехота: сеньорские
дружинники с гладкими треугольными щитами, и пестро наряженные наемники
императора, и орденские полубратья в фиолетовых военных рясах.
Невиданная сила. Невероятная. Всесокрушающая.
Но и вилланская рать, стоящая по колено в медленно испаряющемся
тумане, густилась, словно серая туча, ощетинившаяся ровными рядами
склоненных пик. Сто дней боев научили вчерашних хвостокрутов стоять
намертво, по-солдатски. А с левого фланга, вытягиваясь серпом, все быстрее
и быстрее выдвигаясь вперед, мчалась наперерез железногрудому клину
мятежная конница. Впереди, под синим флажком с колосьями, на громадном
караковом жеребце несся Вудри, ни с кем не поделившийся честью начать этот
бой.
- За мнооой!
Ах, как стелется небо! Плещется лоснящаяся грива Баго: стоном, гудом
отзывается земля. Воют за спиной всадники, гордость и надежда Багряного
Владыки, несчитанные, яростные. Изготовив к удару мечи, плотно охватив
древки копий, раскручивая кольца арканов, распластались конники над
мечущимися гривами; травяная подстилка, припущенная недорассеявшимся
туманом, мягко отдается в стременах.
Мощно идет лава, Вудри, не глядя, чувствует ее слитный полет; легко
катится, набрав разгон на невысоком холме. Легкость испытывает и сам
Вудри, но не только телом, словно бы парящим над гудящим полем, а и душой:
ясно видно - уже не исправить господам свою оплошность, не успеют они, не
приостановятся, не развернутся, а и развернувшись, не сумеют набрать
нужный бег; и уже ноет плечо, предвкушая мгновение первого удара...
Но господа недаром господа. Они рвутся вперед сквозь дождь стрел, они
сминают заслоны лучников, не оглядываясь на пронзенных собратьев; они
замечают угрозу! - и вот, отколовшись от ударного клина, целящегося в лоб
мятежной пехоте, навстречу всадникам Вудри рассыпаются закованные в
сплошную броню истуканы на переливающихся разноцветным шелком копях.
Хлещет в глаза алым и черным. Каданга! Впереди, под двухвостой хоругвью,
высокий рыцарь; от остальных не отличается ничем, однако - вожак:
подсказала уверенно поднятая рука, направляющая ход заслона. Привет тебе,
эрр! Вперед - и наперерез! Дурея от шпор, криков и гуда земли, рвется
из-под седла Баго: нет, шалишь, брат, держись!
Светло-серый иноходец под ало-черной попоной нарастает стремительно.
Оторвался от плотной стены своих корпусов на десять; за ним, у хвоста,
прижавшись тесно, еще двое, на гнедом и на белом. Оруженосцы, личная
стража. Эти не отстают. А светло-серый уже близко: под взвихряющейся
попоной мелькают мохнатые коричневые бабки. Поверх гривы забрало,
спокойные зрачки в прорези забрала. Не бережется, что ж, противник
достойный, от поединка не уклонится. Все-таки эрр! Так даже лучше. В этом
бою сеньоры должны оценить, кто таков Вудри! Невольно подобравшись, ощутил
прилив азартной злости, меч опустил к стремени. Размах клинка пойдет в
полный круг, чтобы наверняка!
Уже ясно видя ту точку на еще непримятой траве, где выпадет сойтись,
Вудри вдруг ощутил тяжелый удар в сердце, такой, что даже пальцы,
охватившие рукоять, дрогнули. Не глазом, чутьем уловил: опасность! Что
такое? Вот он, уже почти рядом, светло-серый под черным и алым; рыцарь,
оскалившись, заносит меч; бугром вздувается черный плащ.
Ах, вот как...
Двое, на гнедом и на белом, не отстали, успели подтянуться, словно бы
даже сбились кучнее, прикрыли эрра; ясно: выдвигаются в ряд, прикрывают,
сейчас зажмут. Трое на одного... Влип, Вудри!
С левого бока окатило плотной гудящей волной воздуха. Вудри вскинулся
в седле, занося меч. Ох, молодцы, ох, черти! Тоббо успел подобраться, даже
немного опередил и берет на себя левого кадангца. Хор-р-рошо, теперь
увидим, как вы нас и кто кого... краем глаза засек, как сползает с коня,
пробитый, почитай, насквозь, тот, что шел на гнедом... древко пики прыгает
вверх и конь рвет в сторону, отвалив от черно-алого, чуть обнажая бок
эрра. А-ах! Вудри клином вбивает бесящегося Баго в прореху меж конскими
боками. И с выдохом, колесом, во всю руку. Неудачно! - угодил клинком по
клинку, не зацепил шею: от толчка свело руку. Разворот! И снова! И еще!
Еще! Получи, эрр! Ааааааааа! Мясо!!
Черно-алый исчез. Нет его. Вообще нет.
Красное, паркое липнет на лезвии. Вопят кадангцы.
Бряцая, лоб в лоб, сталкиваются подоспевшие лавы.
Вой, скрежет, ржание...
Фланговый удар конницы не остановил, но ослабил напор броненосного
клина, а ослабив, спас мятежную пехоту: она не рассыпалась надвое, как
предполагал магистр, она только подалась чуть назад, прогнулась и вязким
серым комом облепила сверкающие бока тысячеконного монстра, вспоровшего и
перекромсавшего первые ряды. Пики и копья, алебарды и булавы на длинных
древках взметнулись и обрушились на полированную сталь шлемов; взвились
багры и арканы, сдирая рыцарей с седел, сбрасывая под ноги пехотинцев.
Только что всесокрушающая, неостановимая в разбеге, конница застряла, а
застряв, превратилась в стреноженного быка, чья дикая мощь бессильна перед
медленно подходящим мясником.
На выручку гибнущим сеньорам, повинуясь знаку магистра, двинулась,
опустив копья в проемы меж сдвинутыми щитами, скорая и умелая имперская
пехота.
И сошлись! И закопошились, размазывая красное по зеленому! Сминая
ряды, покатились вперед, и назад, и снова вперед, неповоротливо колыхаясь,
растаптывая упавших, перетирая мягкое с мягким в единую жижу, глухо
чавкающую под оскальзывающимися ногами. Железом - в лицо; ножом - под щит;
кто упал, пока еще не растоптали, - зубами за ногу, визжа, хрипя, давясь
черной жильной кровью. Серое - на разноцветное, разноцветное - на серое, а
вскоре уже и не различить, кто есть кто.
Битва закончилась. Началась резня. Масса давила массу и победить
могло уже не тонкое искусство, не умение, не храбрость даже, а презренная
численность, тупое бесстрашие и угрюмое лапотное упрямство. И хотя
наемники умели многое, хотя дружинники сеньоров, спешенные для битвы,
стояли накрепко, хотя приоры сурово подгоняли полубратьев, все яснее
становилось, что серая лавина сомнет, раздавит, изгложет остатки
разноцветных отрядов. А совершив это, устремится к воротам Новой Столицы,
и ворота распахнутся под натиском давящих друг друга, рычащих, утративших
людское обличье, перемазанных бурой жижей вилланов.
Все поняли это. Горожане и беженцы, сгрудившиеся на стенах, - с
содроганием; император у бойниц наблюдательной башни - с тоской. Понял и
магистр, стоящий и окружении последней фиолетовой хоругви. Уже утративший
нить управления боем, он покачал головой и поправил на боку короткий
тоненький стилет, обещавший избавить от глумления и позора. А ранее всех
осознал неизбежное Вудри...
Подбоченясь, сидел он на свежею коне поблизости от холма, на котором
в кольце стражи багряной статуей возвышался король; конь, сменивший
взмыленного Баго, косил глазом, прядал ушами и пытался рвануть,
возбуждаемый криками и терпким запахом битвы. Но, осаживая его жилистой
рукой, Вудри улыбался. Со всех сторон к командиру подтягивалась конница.
Разгром заслона завершился, кадангцев измотали и вырубили почти вчистую.
Не без потерь - так что ж? Теперь можно было отдохнуть. Всадники сделали
свое дело. У них будет еще одна работа: сомкнуться в клин и ударить в
спину разноцветной пехоте, уже обреченной, замкнуть кольцо, высечь - и
тогда уже, не раньше, рассыпаться по долине частой сетью, настигая тех
сеньоров, что уцелеют в схватке и попытаются уйти под защиту своих замков.
Это задумано Вудри. Он, не кто-то иной, вынянчил план последней
битвы. Он шлифовал его долгими бессонными ночами, прикидывал, взвешивал,
отбрасывал невозможное. И никто не возразил, когда Степняк доложил свой
план Совету. А король, как обычно, молча наклонил голову. П-хе! Хороший
король, удачливый. А главное - молчаливый. Командиров слушает, не
самовольничает...
Вудри доволен королем. Вернее, был доволен, пока не появился этот
Ллан. Черная ворона! Просквозил уши своим Царством Солнца, задурил голову
Багряному. Равенство... Выходит, он, Вудри, даже после победы будет равен
какому-нибудь Тоббо? Он, Вудри! - без которого не было бы великой победы,
что вершится сейчас в минуте конского хода отсюда...
Ну нет! Большую игру играет сегодня Вудри, очень большую, больше
некуда. Проиграет - на кону голова. Но не должен проиграть. Все обдумано.
Все просчитано. И об этом, рассчитанном, не сообщил Степняк Совету.
Господам известны дела Вудри. Есть у Степняка золото, но никаким
золотом не откупиться, не вымолить прощения. Но как смешно! - в Царстве
Солнца золото тоже ни к чему, там все равны. Равны! Ха! Кто с кем? Все со
всеми, говорит Ллан. Дуррак.
Вудри оглянулся. Все больше и больше всадников вокруг. Они
пересмеиваются и смотрят на командира с обожанием. Отчего бы и нет? Вудри
заботится о коннице, не дает своих в обиду. И не даст.
Ближе других - сотня конных в запыленных лазоревых плащах, в шлемах с
одинаковыми гребнистыми навершиями. Это - близкие, особо доверенные. Их
Вудри держит при стремени. Их нужно беречь; это - то, что дороже золота.
Большинство - еще из степных, из тех, с кем Вудри начинал. Они не
продадут, не усомнятся. Прикажи - и пойдут, куда угодно. Будь их пару
тысяч, разговор с Лланом был бы коротким. А так - приходится таиться. Но
сегодня прятки закончились. Конница Вудри, никто больше, прищучила
сеньоров. И есть еще в запасе у Вудри козырь, который не бьется. Одна на
колоду бывает такая карта, да и не во всякой колоде попадется. Там, в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг