корней волос до ногтей на пальцах ног. Боль стала столь невыносимой, что
вдруг исчезла, оставив тело в полной одеревенелости, и Сварог,
оцепеневший, скорченный, увидел, как сквозь окружающий мрак проступают
смутно-голубые и смутно-алые линии, наливаются красками, становятся
ярко-синими и ярко-алыми, продлеваются, простираются в беспредельность,
выгибаются, закручиваются в спирали, синусоиды и кривые, и все это - лишь
крохотная часть заполнившего необозримую Вселенную необозримого
переплетения.
Он попробовал закричать, но не смог зачерпнуть и глотка воздуха.
Правда, и удушья он не ощущал. Тело просто-напросто стало камнем, в
котором жило только сознание. Одного он не мог понять: это его несет вдоль
разноцветных линий (к синим и алым незаметно добавились зеленые и
фиолетовые), кружа и вращая, - или он висит неподвижно посреди этой
загадочной необозримости, а разноцветные линии водят вокруг затейливые
хороводы? Как бы там ни обстояло, головокружения он не ощущал. Но что он
вообще ощущал? Что это не может быть сном, что он прекрасно помнит все
предшествующее... И только.
Следовало бы испугаться, но этот то ли полет, то ли висенье посреди
кружащейся разноцветной паутины тянулось так долго, что Сварог, как ни
удивительно, не испугался, а заскучал. Он долго ругался, но истощил
изобретательность и все старые запасы, пробовал читать стихи, но исчерпал
боезапас еще быстрее, потому что ругаться гораздо проще, нежели вспоминать
стихи. Принялся мысленно разбирать - в строгой последовательности и до
последнего винтика - сначала "Макаров", потом "Манурин" МР-73 "Комбат", но
запутался в винтиках, плюнул мысленно...
Мысленно?! Нет, самым натуральным образом. Губы шевельнулись, с языка
сорвалась слюна и канула во мрак ртутно сверкнувшим комочком. Сварог
осторожно вздохнул. Дышалось. Теперь можно было и кричать, вот только
зачем? Он протянул руку, попытался коснуться оранжевой (уже появились и
такие) линии.
Руку плавно отвело в сторону. Линии вокруг стали шире, напоминали
ленты, и с них срывались искры того же цвета, словно высекаемые невидимым
ветром, угасали в черноте, и это прибавляло уверенности, что движутся все
же линии, а сам Сварог висит неподвижно.
Насколько он помнил, Бог в такой ситуации воскликнул: "Да будет
свет!" Однако Сварог чувствовал, что эпигонство здесь неуместно - на
всякий случай стоит воздержаться, - а из исторических афоризмов годится
лишь краткий и энергичный, изреченный наполеоновскими гвардейцами при
Ватерлоо.
Тут его начало кружить, словно насаженного на булавку жука - вокруг
булавки, то по часовой стрелке, то против, то вовсе уж небывалыми
виражами, и стало ясно, что движется все-таки он. Линии стягивались в
сужавшуюся воронку с радужными стенами, где темноты убавилось настолько,
что она сама стала лишь узенькими угольно-черными лентами, и в эту воронку
засасывало Сварога.
И втянуло головой вперед. Показалось даже, будто воронка явственно
булькнула, цинично и торжествующе. И дальше его несло сквозь
серо-белесоватую мглу, кувыркая, швыряя и подбрасывая, тыкая под ребра -
то чем-то тупым и твердым, то чем-то мягким, упруго поддававшимся, а
вокруг мелькали цветные пятна и смазанные силуэты то ли предметов, то ли
живых существ.
Хлынул звук - словно врубили клавишу. Выло, свиристело, ухало,
скрежетало. Щемяще нежные ноты, обрывки песен на непонятном языке,
чудесные мелодии перемежались с отвратительным хрупаньем и волчьим воем.
Звук накатывал тугими волнами, уши и мозг едва это выносили.
Потом его швырнуло, бесцеремонно приложило в твердо-упругую
поверхность - затылком, лопатками, всем телом. И на этом, кажется, полеты
окончились, он стал неподвижен. Вокруг царила темнота, поодаль светились
силуэты, отдаленно напоминающие человеческие, - светились бледным,
призрачным гнилушечьим сиянием.
Сварог шевельнул руками, ногами, приподнял голову. Казалось, совсем
близко, всего в нескольких сантиметрах над ним, висела неощутимая плита,
чуточку поддававшаяся, но тут же замиравшая броневым листом. Ветвистые
фиолетовые молнии, шипя и свистя, сорвались откуда-то сверху, впились в
лицо, в голову, в грудь, он дернулся, заорал, но тут же осознал, что
никакой боли не испытывает. Страха не было, крепла злость. Он понимал, что
его вновь настигли невероятные странности, что это наяву и он заброшен
неведомой силой неведомо куда, неведомо зачем. И не было ни сил, ни
желания ни пугаться, ни удивляться. Сварог перешел в какое-то иное, не
прежнее состояние души - попросту воспринимал окружающее, как оно есть, и
не более того. Хотя воспринимать особенно и нечего, окружающее не баловало
его впечатлениями. Только темнота и маячившие вокруг немые силуэты,
походившие молочно-белесым цветом на бледные поганки. Небогато и скучно,
даже уныло. Но была во всем этом некая мрачная неотвратимость, убеждавшая,
что это - всерьез и надолго. Отчего-то Сварог был в этом уверен. И
почему-то ничуть не грустил по этому поводу. Но и не радовался - чему,
Господи? Ничего пока не произошло...
Силуэты шевельнулись и словно бы подступили ближе. Сварог дернулся -
невидимая преграда держала по-прежнему, равнодушно и надежно.
- Скажи свое имя, - услышал он голос, самый обычный, тусклый и
равнодушный до бесполости.
Сварог шевельнулся. Все это было всерьез, окружающее проявляло
признаки чего-то разумного, разговаривало с ним членораздельно, одним
словом, вступало в игру, в какие-то отношения, а в любой игре есть игроки
- и есть спортивный инвентарь. Каковым Сварог становиться никак не хотел.
Пусть и не прятал в рукаве пока что никаких козырей, даже правил игры не
знал.
- Воспитанные люди сначала представляются сами, - сказал он в
темноту.
- А если они хозяева? - бесполым голосом спросила темнота.
- Тем более, - сказал Сварог.
И зажмурился, охнув, - темнота полыхнула багровыми языками пламени,
огонь был со всех сторон, жар стягивал кожу, вот-вот, казалось, затрещат и
вспыхнут волосы, займется одежда. Это было страшно. Но Сварог,
подергавшись в тщетных попытках освободиться, очень скоро определил -
огонь словно бы замер на некоем рубеже и дальше не распространяется. Лицо
и руки пекло, часы с браслетом охватили запястье жарким кольцом, один
нательный крестик на цепочке приятно холодил кожу. Но пламя не переступало
границы. Прищуренными глазами Сварог наблюдал колыхание огненных языков
вокруг. Багрово-золотистые, они сплетались и дергались, вздымались и
опадали и отчего-то ничуть не походили на вырвавшийся на волю пожар.
Скорее на дерганье и ломанье марионетки, управляемой ловким и умелым
кукольником. Их пляска не повторялась механически - но и кукла в
сноровистых руках способна на многое и может показаться живой дикарю, ни
разу в жизни не видевшему марионеток. Так вот, огонь был мертвый, как
марионетка.
- Назови свое имя, - требовал назойливый голос. - Ты стыдишься своего
имени? Ты трус? Твое имя слишком позорно звучит, чтобы произнести его, да?
Ты трус! Ты боишься!
Хохот нескольких глоток сопровождал арию невидимого солиста. Хохотали
наглые, сытые, уверенные в себе, и Сварог рявкнул в ответ, выкрикивая
оскорбления, несравненно более обидные, чем те, какими его награждала
невидимая свора. Этот дурацкий поединок длился недолго. Голоса умолкли,
исчезло пламя, остался неведомо откуда идущий свет без теней.
И в этом свете над Сварогом склонилось чудовище.
Бледно-синее, безволосое, морщинистое. Лысая голова склонялась к лицу
Сварога, ровным желтым светом сияли глаза с вертикальными кошачьими
зрачками, щелкала треугольная клыкастая пасть, омерзительно вонявшая
гнилью и падалью. Ссохшиеся пальцы с черными когтями тянулись к горлу
Сварога и никак не могли до него добраться, словно невидимая преграда
исправно работала на обе стороны, сковывая Сварога, но и защищая. Узкий
язык, красный, острый, дергался в слюнявом зеве. Чудище раскачивайтесь,
брызжа слюной, орало:
- Скажи свое имя! Имя!
Но напугать оно могло разве что таежного отшельника, не приобщенного
массовой культурой к хрипящим монстрам и воющим покойникам. А Сварог, мало
того что многого насмотрелся на экране, еще больше жути пережил наяву - и
сам творил эту жуть. Чем дальше, тем больше отдавало самой вульгарной
комедией, детскими страшилками.
- Пошел вон, - сказал Сварог.
- Это все зря, зря, зря... - забубнили вокруг голоса, словно
перекликались.
- Время уходит, уходит, его нет совсем...
- А мы бессильны, бессильны...
- Но мы не можем быть бессильными...
- Не имеем права...
Голоса искажались странным эхом, плыли, слова растягивались, тягучие
гласные и резко, как выстрел, звучавшие согласные превратили шумевшие
вокруг разговоры в сущую абракадабру, и Сварог ничего уже не понимал.
Чудовище исчезло - незаметно, словно повернули выключатель, только что
дергалось и хрипело над самым лицом - и вот его нет. И никто не пришел ему
на смену. Ровный неяркий свет без теней поблек, сквозь него там и сям
стали проступать непонятные контуры, путаница наливавшихся четкостью и
чернотой линий проявлялась в нечто знакомое. Голова ощутила мягкую
прохладу податливой подушки, тело - легкое свежее одеяло. Сварог лежал в
постели. Белая комната, мирное голубое небо за окном, сирень на столике у
изголовья. Человек в белом халате сидел у постели, лицо у него было доброе
и заботливое, он радостно, ободряюще улыбнулся, склонился к Сварогу:
- Ну и задали вы нам хлопот... Знаете, сколько вы здесь лежите и
бредите? Долгонько...
Сварог медленно расслаблялся, вытянул руку вверх - ну конечно же,
никакой невидимой преграды. Пальцы дрожали - ничего удивительного.
- Бред, - сказал он.
- Бред, - торопливо подтвердил врач. - А теперь напрягитесь-ка, вам
следует все вспомнить. Сколько вас было в вертолете? Ну? Вас накрыло почти
сразу же после взлета... Вы ведь капитан Лаврин?
- Нет, - сказал Сварог. - Я - майор Сварог. Нас в вертолете...
Что-то странное и неладное случилось с глазами. В той точке, куда он
в данный момент смотрел, все виделось резким и отчетливым, но боковое
зрение отмечало, что все, оказавшееся не в фокусе, зыбко колышется,
расплывается...
И еще он совершенно точно помнил - не было никакого вертолета. Он с
полгода не садился в вертолет. Да что же это с глазами такое? Там, куда
переводишь взгляд, все вновь становится четким, стабильным - но
захваченное краешком глаза лицо врача, такое ласковое, такое участливое,
напряженно-внимательное, словно подергивается пеленой раскаленного
воздуха, дергается, гримасничает, нос стекает к подбородку, уши оплывают,
проваливаются внутрь...
Он моргнул, присмотрелся к сирени. От нее совсем не пахло сиренью.
- Ну же, - торопил доктор. - Значит, в вертолете вас было... Вы майор
Сварог... дальше! - В голосе у него промелькнуло что-то визгливое,
скрипучее.
- Не было никакого вертолета, - сказал Сварог.
- Был, - мягко сказал врач. - Он упал. Вы хорошо помните, кто вы?
Назовите себя!
- Вы не знаете, кто я? - спросил Сварог.
- Знаю. Скажите сами. Ваше полное имя.
- Не было никакого вертолета! - сказал Сварог. - Слышите?
Он приподнялся на постели, вскочил рывком, сгреб за халат этого
лучезарно доброго врача с заботливыми усталыми глазами. Врач остался
неподвижен, как манекен, а Сварог ощутил, что его рука вместо
накрахмаленного белейшего халата намертво ухватила что-то жесткошерстное,
мохнатое, горячее, живое, - и оно испуганно рванулось, так, что Сварога
дернуло следом, он врезался головой в грудь застывшего на стуле врача. И
голова прошла насквозь, Сварог свалился с постели, кудрявая шерсть
выскользнула из руки, он барахтался на чем-то твердом и холодном, не мог
вскочить, как ни пытался.
Тяжелая тьма обрушилась сверху под зазвучавший со всех сторон вой,
посвист, визг.
И он провалился в эту тьму, потеряв опору под ногами, под невыносимый
вой и визг, выходивший за пределы слуха, сотрясавший каждую клеточку тела,
летел куда-то вниз, как камень; сердце захолонуло и словно бы перестало
биться от дикой скорости падения и бесформенного хаоса вокруг. Тяжелые
клубы мрака кружили вокруг, метаясь во всех направлениях, - а может, это
его переворачивало и вертело... Призрачно-белый свет прорывался короткими
вспышками неизвестно откуда, и в эта секунды Сварог успевал заметить
вокруг, на косматых и плоских черных облаках, свое многократное отражение,
нелепо распяленную кружащуюся тень, охваченную плотным кольцом дергающихся
нелюдских силуэтов, сопровождавших его с хохотом и воем, писком и
царапаньем, их спутанный клубок напоминал странный венок, то и дело
менявший очертания, но остававшийся отвратительным для глаза.
Он не знал, сколько продолжалось падение в неведомые глубины. Падал
сквозь тьму, сквозь колючие вспышки мертвенно-белого света, отбиваясь от
тянувшихся отовсюду лап, тонких, как сожженные сучья, изгибавшихся самым
невероятным образом, как не способна изогнуться человеческая рука,
царапавших то ли длинными когтями, то ли уродливыми пальцами, оравших и
вывших в уши. Падал сквозь мир двух красок - черной и бедой, - сквозь
странно изменившийся воздух, врывавшийся в легкие волной удушливого сухого
жара, смердящего так, что вонь понемногу перестала ощущаться, застыла в
ноздрях, во рту, в глотке плотными пробками, перехватывавшими дыхание.
Падение оборвалось столь же неожиданно, как и началось, умолкли визги
и вой, уродливые тени отхлынули во все стороны и пропали неизвестно куда.
Остался смрад, окутавший так плотно, что собственное тело казалось Сварогу
пустым мешком, надутым жарким вонючим воздухом. Зато под ногами наконец-то
оказалась твердая поверхность, напоминавшая шероховатый, выветрившийся
камень, покрытый слоем невероятно сухого пепла, в котором ступня утопали
по щиколотку. Пошевелившись и переступив с ноги на ногу, Сварог не услышал
звука собственных шагов - все звуки терялись и глохли в идущем неведомо
откуда то ли вопле, то ли стоне, стоять громком и неумолчном, что он
скорее казался составной частью окружающего воздуха.
Осмотревшись, он понял, что стоит на крутом склоне невообразимо
глубокой пропасти, исполинской воронкой уходившей в бездну, где дна словно
бы и не существовало. Сварог это чуял, хотя и не смог бы объяснить, откуда
знает. Повсюду, куда ни глянь, на фоне прямо-таки космической черноты
отблескивало ало-багровое пламя - оно вздымалось лохматыми языками и тут
же опадало, чтобы через миг вновь взмыть рваными гигантскими лоскутьями,
оно изливалось тяжелыми фонтанами, гнувшимися к земле, струившимися
медленными ручьями, оно светило высокими кострами, рассыпалось на мириады
пожарищ, сливалось в чудовищные омуты. Но светлее от обилия огня не
становилось ничуть - это был мир без теней, без света, мир, состоявший
лишь из мрака и огня. И повсюду, куда ни глянь, корчились, бились,
метались черные человеческие фигурки - словно мураши в охваченном огнем
муравейнике, их было столько в окружающем необозримом пространстве, в
реках и струях пламени, что к горлу подступила дурнота и все чувства,
казалось, вот-вот откажутся служить, растворившись в безумии огня.
Больше всего это напоминало ад - и Сварог боялся подумать, что так
оно и есть. Сознание вяло теплилось, и сам себе он казался песчинкой на
дне колодца - над головой, чуялось, нависли неизмеримые выси, соразмерные
расстояниям меж звездами, еще немного - и расстояние меж ним и голубым
небом станет непреодолимым...
Он держался, отгоняя пытавшееся заползти в душу безумие. Повторял про
себя: это наваждение, мираж, морок, ничего этого нет, а если и есть, не
способно ни одолеть, ни проглотить, вот-вот рассеется, как дурной сон,
время уходит, они сами говорили, что их время уходит...
Оказалось, он не брошен и не забыт - корявые, дергающиеся, хихикающие
тени мелькали со всех сторон меж потоками и озерами дымящегося пламени,
дразнили, смыкали круг, плясали на фоне багрового огня, вставали на
рогатые головы, дразнились высунутыми языками - и все это в совершеннейшем
безмолвии, можно и подумать, что оглох, если бы не долетал отовсюду этот
многоголосый стон.
Тени отпрыгнули, прячась за пламенем, припадая к земле, дикий вой
пронесся над склоном кратера, словно бы колыхнув повсюду пламя. Кто-то
невероятно высокий, черный, неразличимый, окутанный крутящимся маревом
багровых искр, шагнул прямо к Сварогу, навис, жуткий и безликий, сотрясая
землю и вздымая пепел поступью тяжелых лап. И взвыл, оглушая:
- Назови свое имя! Иначе оставлю здесь навсегда!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг