юноша, вы в советском военном городке...
Эта ночь своей веселой жутью, наверное, запомнится навсегда. Мэлсдорж
привел его в какую-то мастерскую, где два монгола только что откупорили
водку, совершенно по-русски распотрошив на газете "Унэн" селедку и
плавленые сырки. Однако, увидев Мэлсдоржа, они поклонились чуть ли не до
земли, убрались в уголок, враз забыв про водку, и пулей выскакивали
оттуда, едва Мэлсдорж коротко отдавал непонятные распоряжения. Они
разожгли огонь в горне, притащили инструмент и снова пристроились в
уголке, испуганно таращась на Сварога - ему явно перепала доля суеверного
почтения.
- Ты тут в законе, я смотрю, - сказал Сварог, неловко топчась
посередине и все время натыкаясь на ржавые железяки.
- Много будешь знать, генералом не станешь, - сказал преобразившийся
Мэлсдорж, вдруг ставший ловчее, проворнее, даже, похоже, моложе. - Садись
туда и пей водку. Вон водка стоит.
- Да как-то... - зажеманился Сварог.
- Ничего. Им на работе нельзя, не хотят они водки.
Он что-то каркнул через плечо, и безымянные монголы подались из угла,
отчаянными жестами показывая Сварогу, как им не хочется водки и как они
рады его угостить. Сварог без церемоний уселся на пыльный ящик и взялся за
водку. В целях успокоения расстроенных нервов.
Но он не дождался никакого колдовства с заклинаниями и таинственными
тенями. Тени елозили по стенам самые прозаические - от занятого работой
Мэлсдоржа, время от времени помогавших ему безымянных монголов и самого
Сварога. Правда, Мэлсдорж все время бормотал себе под нос, но выглядело
это вполне обыденно.
Он работал без устали - плавил золото, разливал его в крошечные
формы, бормотал над формами. Сварогу все же порой становилось жутковато -
то глаза у безымянных монголов закатывались в ужасе под самую черепушку,
то из-под стола маячила посторонняя тень, то как-то по-особенному
посвистывал ветер, - и он наливал себе еще на два пальца, как истый янки,
только содовую, понятно, не лил, откуда здесь содовая? А Мэлсдорж работал,
как ювелир. Похоже, здесь помимо прочего делали еще и женские украшения -
иначе откуда все эти тигельки и замысловатые инструменты, красивые,
неуместные в мастерской, как две капли воды походившей на обиталище
советского слесаря.
Когда в бутылке осталась треть, а крохотные отливки остыли, Сварог
сообразил, что мастерит Мэлсдорж: пули под макаровский патрон, две штуки.
Мэлсдорж, видимо, сделал главную работу - он сел на ящик рядом со Сварогом
и выпил водки, а безымянные монголы вытаскивали из Свароговых патронов
коричневые пули и осторожненько вставляли на их место золотые, следя,
чтобы не просыпать пороха и не помять гильзы.
- Стреляй все равно куда, - сказал Мэлсдорж.
- Ну, спасибо...
- Ладно, чего там. Дело не в тебе, майор, хоть мужик ты и хороший.
Порядок должен быть. Если ты мертвый - лежи, а не скитайся по чужим векам.
У нас от своих не продохнуть, скоро и в степи будет тесно, а тут еще и
китайцы плодятся...
Сварог осторожно покачал пули кончиком пальца. Они сидели в гильзах
крепко, словно генералы из "райской группы" в московских кабинетах.
Мэлсдорж разлил остатки водки в два стакана, зашвырнул свою в рот, не
коснувшись губами посуды (Сварог завистливо крякнул), пососал селедочный
хвост, держа его за плавники, привычно вытер пальцы о голенище мягкого
сапога, подумал и спросил:
- А чего ты, если подумать, ерепенился? Был бы уважаемым человеком,
на лошадке скакал, города брал... Все лучше, чем сейчас.
- Да привык я здесь как-то, - сказал Сварог. - Прижился.
Он подозревал, что лукавит - в первую очередь перед собой. Видимо,
все дело - в голой степи. Окажись на месте молодого честолюбивого степняка
король из высокого замка (водопровод и канализация не обязательны), все
прошло бы не в пример легче. Но степь выглядела очень уж пустой,
необставленной, скучной. А Сварог был неистребимо городским. Степь (пусть
и называвшаяся иначе) старательно и яро пыталась убить его и в стране
Аллаха, и в стране Льва, в степи пропал без вести отец, степь уже два года
держала его здесь в плоской тюрьме без стен. Степь меняла облики и
названия, степь ни разу не задела ни осколком, ни пулей, но всегда
оставалась злокозненной плоскостью, богатой лишь необозримыми горизонтами
да изредка - горами.
Он шумно вздохнул, защелкнул патроны в обойму, обойму в рукоятку,
спросил:
- А еще водка есть?
Безымянные монголы, мешая друг другу, торопливо полезли в шкафчик.
Назад Сварог возвращался тепленьким, бодрым и совершенно бесстрашным.
Он передернул затвор, вдобавок еще взвел курок, чтобы не полагаться на
самовзвод. Сие было чревато - случалось, "Макар", лежа в кобуре или в
кармане, сам собой срывался с предохранителя, бабахал самостоятельно, и
хозяин получал пулю - в соответствии с присущим ему везением или
невезением. Но Сварог хотел подстраховаться.
Он шагал, браво покачиваясь, держа курс на скудные огни военного
городка и услаждая себя песней из французского репертуара:
Его отец был арлекином,
а мать наездницей была.
И с колыбели был подкинут
он в мир добра и зла.
А колыбель его висела
над самой клеткой льва,
и слышал мальчик то и дело
судьбы своей слова:
"Ты был рожден акробатом,
твой долг - менять города..."
Когда-то, в полузабытые времена больших несбывшихся надежд, он пел ее
под гитару по-французски, а сейчас помнил только вариант на языке родных
осин. Земля под ногами оставалась твердой, разве что норовила, стерва, то
и дело вздыбиться и заехать под коленки. Нохор не появлялся. Под луной
замаячил справа сутулый, чутко присевший снежный человек алмасты - но этот
перебросками во времени не занимался и вряд ли сам знал точно, в каком
времени живет. Для ученых он был загадкой, для читающей публики сенсацией,
а для местных жителей - неопасной вонючей тварью, обитавшей поблизости с
незапамятных времен и потому столь же привычной, как закат или понос.
Белые люди в военной форме поначалу принимали его за алкогольную
галлюцинацию, но потом тоже пообвыклись, если не считать озверевшего от
безделья особиста, полагавшего здесь замаскированные китайские происки.
Сварог поднатужился и гаркнул:
- Зашибу, сука!
Алмасты отпрыгнул не сгибая колен и припустил во мрак, в котором
благополучно и растворился. Он уже успел понять, что от белых людей в
военной форме нужно спасаться галопом.
- Это нормально, - сказал сам себе Сварог голосом то ли Горбачева, то
ли Кашпировского, идиотски захихикал и пошел дальше под огромными
звездами.
В эту ночь его так и не потревожили. Утречком он отпился холодной
водой и поскорее убрался подальше от семейного очага, пока жена не
обнаружила исчезновения золота. Насколько позволяли служебные обязанности
и распорядок дня, он то и дело уединялся, откровенно нарываясь. Да так и
не нарвался. Начал даже подозревать, что удрученный провалом эксперимента
шаман умер от инфаркта или был сгоряча укорочен на голову.
Домой возвращаться как-то не тянуло. Он без всякого удовольствия
забрел в гости к замполиту Ульянову (ни с какого боку не родственнику).
Ульянов без всякой фантазии кушал водку и был мрачен, как никогда, - в
голову ему стукнуло, что в нынешние бурные психопатические времена его под
горячую руку причислят к родственникам вождя трудящихся всего мира и, чего
доброго, положат в Мавзолей. Симптомчики были знакомые, означавшие, что к
ночи из холодильника полезет Карл Маркс, и придется бежать за доктором
Зуевым, который Карлу непременно прогонит, если только сам не будет гонять
друидов. Правда, если подумать, для замполитовой печали были все основания
- ходили стойкие слухи, что в ближайшее время замполитов ликвидируют как
класс, а ничего другого Ульянов как-то не умел, да и не особенно-то
порывался учиться, честно говоря. На сковородке у него догорал разодранный
по страничкам партбилет - но Ульянов, как выяснилось, к демократам
примыкать вовсе не собирался, просто разочаровался в родной партии,
разучившейся делать перевороты. Сварог выпил водки, пожелал Ульянову
приятной беседы с Карлом Марксом и направился к археологам.
На полдороге его и достало - и качественно. Он вошел в сухую твердую
землю, как утюг в ведро с водой, чисто по привычке побарахтался немного,
но потом опомнился, зачем-то поднял руки над головой, решив, что так
пойдет легче, - и провалился из солнечного дня в ночь. Поблизости жарко
пылали высокие костры, ржали лошади, вокруг стелился странно тяжелый,
устойчивый дым из причудливых курильниц на затейливых ножках, и шаман,
целехонький и здоровехонький, разразился столь радостными воплями, что
голова его, похоже, еще миг назад и впрямь висела на волоске.
А Нохор смотрел на Сварога с нехорошим удовлетворением, как на
желанную долгожданную игрушку, улыбался во весь рот, и у висков
покачивались черно-бурые лисьи хвосты и еще какие-то плоские золотые
висюльки, дракончики и кони. Сварог медленно и плавно, как во сне, опустил
руку, дернул большим пальцем клапан кобуры.
- Ну и пришлось же за тобой побегать, - сказал Нохор. - Как за
капризной девкой, право слово. Ничего, все позади... - И приказал, не
оборачиваясь: - Приведите ему коня.
Кто-то, невидимый за пламенем костров, припустил прочь, отчаянно
стуча сапогами. Все так же медленно и плавно Сварог поднял руку, отводя
большим пальцем ребристый язычок, он успел еще испугаться, что по
неведомым законам колдовства перенесенный в другое время порох не
вспыхнет, а пружина не распрямится, - и тут же, в некий растянутый на
долгие минуты миг, ощутил, как освобожденный ударник пошел вперед, и
кусочек свинца в обтекаемой медной оболочке ввинтился в нарезы,
подпираемый упругим, удлинявшимся цилиндром раскаленного газа, коричневая
гильза неспешно ушла вправо по параболе... Кажется, рядом вопили, звенели
оружием, выхватывая мечи на бегу, кто-то проломился прямо сквозь костер
черным чертом в ворохе ало-золотистых искр - но вокруг Сварога уже
смыкалась мутная пелена, и, стреляя второй раз, он уже плыл посреди этой
пелены в непонятном направлении, видел еще, как прямо перед ним, перед
дулом пистолета, возникла в сером тумане дыра с неровными краями, и в ней
виднелись далекие костры с мелькавшими на их фоне черными, неправдоподобно
четкими силуэтами - а потом исчезли и дыра, и туман. Сварог стоял почти на
том же месте, впереди виднелся раскоп, а пистолет был в руке. Чисто
машинально он выщелкнул обойму, большим пальцем вышелушил коричневые
кургузые патроны. Их оказалось пять. Шестой, дело ясное, сидел в стволе,
загнанный туда предыдущим выстрелом, - а две золотых пули остались в
неизвестном прошлом. Значит, удалось. Произошло так быстро, буднично и
скучно, что на душе стало не радостно, а скучно и больно. Сказкам положено
кончаться как-то не так - то ли веселее, то ли необычнее.
Но по дороге к раскопу Сварог пришел к выводу, что сказки всегда
кончаются именно так - скучно и буднично. Никто не заглядывал в те будни,
что простираются за словами "Тут и сказке конец" - а это еще не конец, там
обязательно должно что-то происходить, ведь живы положительные герои и
даже часть отрицательных, и удачливому принцу причитается полкоролевства,
а спасенной принцессе не обойтись без законного брака, она же не
подзаборная какая-нибудь и не кухаркина дочь. Голова дракона (или тролля)
валяется в пыли под забором на заднем дворе, куда ее откатили пинками
кухонные мужики, чтобы не мешала таскать с ледника говядину и запечатанные
жбаны. У царевны (или принцессы) нет ни одного приличного платья, и нужно
ее срочно обшивать, старшие сыновья на стенку лезут от злости, и их вполне
можно понять: они, скорее всего, старательно и серьезно готовились к
восшествию на трон, изучали экономику, финансы и военное дело, пока
младшенький в обществе говорящих серых волков болтался за тридевять земель
(к тому же наверняка без паспорта и подорожной, так что дипломатам теперь
отписываться не одну неделю). Министры ломают голову, как надлежащим
образом разделить королевство пополам, не разрушив устоявшихся
хозяйственных связей, не задев границы баронских имений и общинных
выпасов. Если там есть биржа, она на всякий случай паникует, и курсы
иностранных денежек скачут самым причудливым и идиотским манером.
Простонародье, усмотрев реальные шансы на лишний уик-энд, гуртуется в
кабаках и у дворцовых ворот - вдруг выкатят бочку? Один папаша-король на
радостях надрался и тискает фрейлин. А сам принц сидит в горнице и
понемногу начинает соображать, что начинается скучная будничная жизнь,
потому что спасенная принцесса, став законной супругой, черта с два
отпустит освобождать других принцесс и рубать драконов, ибо женщины
невероятно практичны. В общем, болото, не зря же умница волк предупреждал,
что больше они не увидятся...
Сварог добрел до края раскопа и глянул вниз. Мавзолей был уже вскрыт,
бревна убраны, и гробокопатели в полном составе толпились вокруг,
восхищенно лицезрея скелет, лежавший меж каких-то чаш, ржавых клинков с
уцелевшими тускло-желтыми рукоятями (значит, золотыми) и прочего хлама,
натасканного когда-то в могилу уважения ради. Сварог сначала наблюдал без
всякого интереса, высматривая среди загорелых спин Светину, потом вдруг
встрепенулся, проглотил подступивший к горлу комок, сбежал вниз по хлипким
шатким мосткам и стал проталкиваться ближе под недоуменное оханье тех,
кому вгорячах наступал сапожищами на босые ноги.
На запястье скелета тускло желтел массивный браслет с драконьими
головами. От черно-бурых хвостов, понятно, не осталось и следа, но обок
пустых глазниц лежали плоские золотые висюльки, прикрепленные к шлему, -
золотые дракончики и кони. Сварог стал высматривать пули - должны же быть
где-то, что им, золотым, сделается? - но на него коршуном налетел ихний
главный: бородатый демократ, сидевший на "Огоньке", как наркоша на игле, и
оттого питавший к военным людям биологическую ненависть, какую старая дева
питает к голым кисулям из "Плейбоя" - по определению доктора Зуева, ерника
и консерватора, успевшего с бородатым подраться в зыбкие дни ГКЧП (правда,
не по политике, а из обоюдного пьяного куража). Налетел и стал нудить про
нетленные ценности науки, коей не имеют права мешать пьяными визитами
представители имперской военщины. Сварог к тому времени давно протрезвел,
но, чтобы не огорчать интеллигента, огрызнулся в классическом стиле:
- Если ты такой умный, чего строем не ходишь? Сталина на тебя нет...
Выбрался из раскопа и потащился в военный городок. На душе было
невыразимо мерзко и хотелось переиграть все назад. Как это сплошь и рядом
водится, изничтоженный своими руками шанс казался теперь единственным,
ради чего стоило жить, а собственная решимость избавиться от лучшего
будущего - достойной последнего придурка. При мысли, что он, побывав за
таинственной дверью, сам заколотил ее за собой и обречен отныне на этот
мир, тоскливое бешенство захлестывало мозг. Нестерпимо хотелось иного -
иных миров, иной жизни, иной судьбы.
Неизвестно, успел ли он подумать, что страстные желания имеют
пакостное свойство сбываться.
А может, все произошло так быстро, что и не успел.
Потом пьяный доктор Зуев говорил особисту, что в Англии вот ежегодно
пропадают без вести двенадцать тысяч человек, и ничего, никто не делает из
этого драмы. Трезвый особист послал его подальше и угрюмо сидел над
докладной - он вообще-то привычно узрел в бесследном исчезновении майора
С.С.Сварога китайские происки, но совершенно не представлял, как это
аргументировать на бумаге. Мэлсдорж кое-что чуял, но его никто не
спрашивал.
А в общем, пропавшего толком и не искали - на одной шестой части суши
закручивались такие дела, что остальные пять частей пребывали в паническом
обалдении, и где уж тут помнить о каком-то майоре, пусть даже кавалере
парочки экзотических орденов...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МИЛОРД
1. ОН ИДЕТ
Сначала была боль - обжигающая, пронизывающая, залившая тело от
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг