- Александр Александрович. Сан-Саныч. Химик. Точнее биохимик.
Заведующий лабораторией. - Он был похож на киноактера Бронислава
Брундукова, только тот всегда алкоголиков играет, Сан-Саныч же вполне
благообразен. - Я считаю так: мы находимся в идиотской ситуации. А значит,
и причина идиотская. Мой директор отправляет меня в командировки чаще
всего не для дела, а исключительно чтоб от меня отдохнуть. Я же его
замучил. Может быть тут все такие же проныры, как я? Если да, то кое-что
тогда вырисовалось бы. Только как это выяснить?.
- Проще пареной репы, - заявил Борис Яковлевич. - Поднимите руки те,
кто считает себя неугодным своему начальству. - Сказав это, он поправил
очки и первым демонстративно вытянул руку. За ним руки подняли практически
все.
- Ну вот, - удовлетворенно кивнул Сан-Саныч, - компания у нас
подобралась прелестная. Значит, так. Сюда сослали "лишних людей" и будут
смотреть, какой это даст экономический эффект. Так сказать,
экспериментальное подтверждение эффективности сокращения штатов.
- Ерунда, - встал рыжий небритый мужчина. И сел.
- Обоснуйте! - задиристо выкрикнул Сан-Саныч. Рыжий снова встал:
- Как подсчитать экономический эффект, если мы все работаем в разных
местах, в разных отраслях, да еще и не производим никакой конкретной
продукции? Да при нашей-то системе. Невозможно. Как специалист заявляю. Я
экономист. Павленко. - И снова сел.
- А по-моему, мы торопимся, - свесился сверху голубоглазый парень лет
двадцати пяти. - Никуда они не денутся. Сегодня-завтра придется им самим
нам все объяснить.
- И что же вы предлагаете? Ждать милости от природы? Долго ждать
придется. Меня, простите, зовут Борис Яковлевич. Рипкин водрузил на нос
очки и, скрестив руки на груди, сердито огляделся.
- Есть версия, - распевно прозвучал голос сверху. Стараясь не сесть
кому-нибудь на шею, вниз сполз полный моложавый брюнет и втиснулся в ряд
сидящих на койке. - Я занимаюсь социологией. Мне кажется, все это, - он
по-балетному плавно обвел рукой спальное помещение, - грубый, но занятный
социологический эксперимент. Именно социологический. Есть такое понятие -
"психология коллектива", один из объектов исследования - так называемые
"замкнутые группы". Они встречаются часто - в армии, на кораблях, в местах
заключения, в экспедициях... Каков механизм возникновения таких феноменов
поведения, как солдатская "дедовщина" или тюремное "паханство"? Каким
образом происходит расслоение на лидеров и аутсайдеров? Чем обусловлен
характер взаимоотношений - общей культурой? Образованием? Степенью
свободы? Условиями быта? Очень интересно понаблюдать, как поведет себя
группа лишенных свободы, если это не балбесы призывного возраста, а зрелые
интеллигентные люди. Я думаю, нам нужно ожидать самых неожиданных
изменений параметров. Например, ухудшится качество питания до полной
несъедобности, какой будет коллективная реакция? Заставят трудиться, как
отреагируем?.. Все это, повторяю, очень занятно.
- Ну, вы же волки, социологи, - сказал Жора и сплюнул в сердцах.
- Как вы, в таком случае, объясните что здесь собраны сплошь
"неугодные начальству?" - агрессивно возопил Сан-Саныч, не желавший
расставаться со своей версией.
- Это-то как раз ясно, - принял огонь на себя майор Юра. - Во-первых,
у нас чуть не каждый чувствует себя "неугодным начальству". А во-вторых,
наши начальники просто спихнули "что поплоше", когда их попросили
"выделить товарища".
- И что же из всего этого следует? - не выдержал я.
- Следует жить, - засмеялся Юра, - шить сарафаны и легкие платья из
ситца...
- Допустим вы и правы; примем, так сказать, за основу вашу версию, -
подчеркнуто официально говорил Борис Яковлевич. - В таком случае, как
специалист, вы, по-видимому, можете и определить, хотя бы приблизительно,
продолжительность этого опыта.
- От двух-трех месяцев до полугода.
Все смолкли, переваривая сообщение. А потом также одновременно
загомонили. При этом Жора подкрался вплотную к социологу и кричал ему
прямо в ухо: "Ну, вы ж волки, ну, волки!..", а тот самый голубоглазый
парень, который только что советовал нам не торопиться, шумел теперь
больше всех: "Да как же, - кричал он, - да что же?! У меня ж жена на
седьмом месяце!.."
- Тихо! - зыкнул Юра. - Ты вот что, мил-человек, разъясни: а как они
про нас все узнавать будут?
- Трудно сказать. Не исключено, что нас подслушивают и записывают для
последующего более подробного анализа.
- А телекамеры?
- Туфта, - вмешался Жора, - контора-то нищая.
- С чего вы взяли? - возразил социолог. - Очень может быть, что весь
этот казарменный антураж - лишь необходимое условие для эксперимента.
Лично я склонен думать, что эта контора, напротив, очень богата. Более
того, я склонен думать, что она пользуется покровительством самых высших
инстанций, иначе вряд ли кто-нибудь решился бы пойти на такие, явно идущие
вразрез с законом, действия.
- Ну, волки, волки, - все не унимался Жора...
- Это невиданное попрание прав человека, - яростно взъерошил редкие
волосы Борис Яковлевич. - И вы слышали: письма - только в открытых
конвертах. Выходит, мы даже не можем никуда сообщить!
Я предложил:
- Давайте, для начала, заявим свой протест руководству этого
дурацкого института.
- Толку-то? - буркнул Жора.
- Ну, не знаю. Вдруг подействует.
- Дело Славик глаголит, - вдруг поддержал меня Юра. - Нужно
попробовать - чтоб бумага, и все подписались. А уж если по-хорошему не
выйдет, тогда уж мы...
- Не надо! - прервал его рыжий экономист. - Нас ведь могут
подслушивать.
- Верно, - задумчиво погладил усы Юра. - А давайте-ка, хлопцы,
микрофоны пошукаем.
Мы разбрелись по помещению, кое-кто закурил, но Юра решительно пресек
это дело и выставил курящих в коридор - "не положено". Мы ползали под
кроватями, тщательно обнюхивая каждую щелочку между половыми рейками,
забирались на спинки второго яруса, осматривая потолок, развинтили
светильники и электрические розетки. Но так и не нашли ничего мало-мальски
предосудительного. И все же, самые важные сообщения (если таковые будут
иметь место) условились передавать друг другу письменно.
Собравшись снова, принялись за составление петиции Зонову. Мы долго и
бесплодно спорили, пока нас не прервал звонок на обед. И в столовой за
каждым столиком продолжались бурные дебаты, в итоге которых выяснилось,
что все эту петицию представляют по-разному. Решили так: пусть каждый
желающий напишет свой вариант и зачтет его, затем голосованием выберем
лучший, коллективно доработаем его, и все подпишемся.
Весь процесс этот занял добрых два послеобеденных часа. Все-таки не
случайно создалось у меня мнение о Рипкине, как о самом въедливом среди
нас мужике; именно его вариант оказался самым лаконичным, самым полным и,
в то же время, не слишком уж оскорбительным (чего не скажешь о большинстве
остальных:
"Мы, группа научных сотрудников, обманом собранные в помещение т.н.
НИИ ДУРА, считаем действия названного учреждения антинаучными,
антигуманными, противозаконными, противоречащими основам Конституции СССР.
Мы выражаем свой протест и официально заявляем: если в течении трех суток
все мы, без исключения, не будем освобождены, при первой же возможности мы
добьемся возбуждения против руководства названного института уголовного
дела, а по окончании следствия - суровейших наказаний в отношении его
сотрудников. Кроме того, по истечении трехдневного срока с момента
передачи данного документа сотрудникам НИИ ДУРА, мы снимаем с себя всякую
ответственность и не гарантируем им сохранность их жизней и здоровья".
Была в последней фразе сдержанная, но явно ощутимая угроза. И это
всем понравилось. Каждый расписался под двумя экземплярами текста. Только
слово "Собранные" в начале его заменили словом "заключенные".
А ночью мне приснилась армия - первые дни службы. "Дедами" там были
Зонов и Борис Яковлевич. Они заставляли меня стирать носки, я отказывался,
а они били меня. И когда я "сломался", стал кричать, что согласен, они не
слушали меня, а все били и били.
Я проснулся с ног до головы липкий от пота. Хоть я и понимал, что это
только сон, тяжесть внутри осталась. И мысль: не нужно никаких телекамер,
достаточно всего лишь одного "стукача".
Я еле заснул снова. И только тогда все стало на свои места.
Приснилась Элька.
Зонов появился в расположении часов в двенадцать дня, и нота протеста
была торжественно ему вручена. Он прочел, аккуратно сложил листок и сунул
его во внутренний карман. На лице его не отразилось и тени какого-либо
чувства.
Всеобщее состояние в течении трех дней можно выразить одним
единственным словом - "томление". Мы окончательно перезнакомились друг с
другом, наметились даже небольшие товарищеские компании. Мы маялись от
безделья и до одури обкуривались в туалете; и, в то же время, ухитрялись
не высыпаться, потому что до двух-трех ночи не умолкали анекдоты,
житейские (в основном - армейские) байки и сопровождающий их хохот.
Наверное, каждый из нас минимум один раз попытался подойти поближе к
КПП или хотя бы просто завести беседу с часовыми, носившими, кстати,
погоны внутренних войск. Но те службу несли четко: неуставных "базаров" не
допускали, только - "стой, кто идет?" и "стой, стрелять буду!" А однажды
даже был произведен положенный предупредительный выстрел в воздух, после
чего белый, как ватман, камикадзе-Жора пулей влетел в расположение,
плюхнулся на табурет, сломал, прикуривая, несколько спичек, затянулся,
наконец, и сказал: "Настоящий!.." (патрон? автомат? часовой?)
К концу третьего дня нас лихорадило. Должна же быть, в конце концов,
хоть какая-нибудь реакция на наш опус. Ночью меня разбудил Жора и
предложил вместе готовить побег, если в течении нескольких дней нас не
отпустят по-хорошему. Я согласился. Но когда он вознамерился разбудить еще
майора Юру и Бориса Яковлевича, я отговорил его. Юра по натуре своей -
ярко выраженный реформист. Он будет только тормозить. Что же касается
Рипкина, я просто не доверял ему. Да, без всяких к тому оснований. Но,
вот, не доверял. Жора вяло поспорил со мной и признал: чем меньше людей
будет готовить побег, тем больше шансов на успех.
На сей раз Зонов был одет в спортивный костюм и куртку-аляску. Но при
кобуре.
- Так, - сказал он, вновь собрав нас в коридоре, - вижу, вы не
слишком-то удручены отсутствием работы: ни одной заявки на оборудование.
Впрочем, мне же меньше мороки.
- А мы о вас и заботимся, - съехидничал Сан-Саныч, - отец вы наш
родной. - Но Зонов замечание проигнорировал.
- Вы наш протест начальству передали? - напористо спросил Борис
Яковлевич.
- Не посчитал нужным, - бросил Зонов и пошел к выходу.
Мы ожидали чего угодно, только не этого. Не передал?! А на кой черт
он нас сейчас строил?!
- Сволочь, - емко выразив общий порыв, послал ему вдогонку Жора.
- Возможно, - обернулся и пожал плечами Зонов. Потом поговорил о
чем-то с заспанной комендантшей и удалился.
Страсти кипели весь день. Одни предлагали взять охрану штурмом,
другие - подкупить дежурного на КПП, третьи - устроить лежачую
забастовку... Пыл охладил Юра:
- Нужно хорошенько обсосать все варианты. Затея с протестом,
например, лопнула. Теперь нужно бить только наверняка. А пока... - Он взял
ручку и написал на листке: "Давайте попробуем сорвать эксперимент. Беру на
себя роль старшины. Будем дисциплинированны. Если надо, будем строиться,
ходить в ногу и т.п. Если даже ничего не придумаем, через неделю-две они
поймут, что никаких интересных вещей у нас не происходит, что исследовать
нечего и отпустят нас". Когда бумажка прошла по кругу, он спросил вслух: -
Кто "за"?
Сразу или помедлив, "за" проголосовали все.
- Кстати, анекдот, - влез Жора. - Офицер у своего друга-гражданского
спрашивает: "Правда, что вы, гражданские, всех военных тупыми считаете?"
Тот: "Да нет, что ты..." "А если честно? Я не обижусь". "Ну, если честно,
то считаем". "Вот так, значит, - говорит офицер, - но если вы все на
гражданке такие умные, что же вы строем-то не ходите?"
В эту ночь я не успел как следует досмотреть свой любимый сон, потому
что меня опять разбудил Жора, и мы принялись разрабатывать план. Две
недели - слишком долгий срок.
2
После ужина, выходя из столовой, мы чуть задержались и отозвали в
сторону майора Юру.
- Земляк, - начал Жора, - ты нас на проверке не ищи, мы тут чуток
задержимся. - Надо сказать, что два дня после общего "секретного
соглашения" все вели себя образцово и ежевечерне строились на проверки
(хотя, казалось бы, куда мы отсюда денемся?). - Это почему это так? -
насторожился Юра.
- Да мы тут договорились... - я кивнул в сторону протирающих столики
поварих.
- Мужики мы, или кто? - напористо задал Жора риторический вопрос.
- А-а, - заулыбался Юра (у нас уже начали входить в обиход смачные
эротические воспоминания и шуточки после отбоя), - это дело святое. Жалко,
двое их, я бы и сам с вами остался, - он игриво подкрутил усы. Ладно, ни
пуха вам, хлопцы, ни пера; расскажите после.
Оставшись одни, мы немного отступили в коридор, чтобы женщины не
увидели нас раньше времени. Через пару минут они - румяная дородная, лет
тридцати пяти Наташа (Жора при виде нее каждый раз мурлыкал: "Я свою
Наталию узнаю по талии: там, где ширше талия, там моя Наталия") и
сухопарая лошадь Варвара - покрикивая друг на друга, вошли в подсобку. Мы
выждали еще немного, и, только услышав лязг железных тарелок, пробежали в
ту же дверь и свернули в посудомойку.
- Вот что, бабоньки, - сказал Жора, - кхе-кхе, короче, это...
раздевайтесь.
- Вы чего это, дураки, удумали? - всей своей талией грозно двинулась
на нас Наталия. Жора растерянно попятился к двери. И все дело было бы
загублено на корню, если бы я, убоявшись провала, не выхватил из
умывальника огромный хлебный нож и не заорал, вспоминая на ходу все
виденные когда-либо детективы:
- Стоять, шампунь блатная! Век воли не видать, порешу, как котят! -
На том мой запас уголовных выражений иссяк, и я добавил только последнее
известное мне "блатное" слово: - В натуре.
Но Наташе этого вполне хватило. Она остановилась и, торопливо
расстегивая ворот блузки, нерешительно, с какой-то полувопросительной
интонацией крикнула:
- Ой?..
А потом еще, с тем же выражением:
- Насилуют?!
- Размечталась, - буркнул осмелевший Жора, Помогая ей стянуть блузку.
Я даже не ожидал, что женские тела могут быть такими некрасивыми.
Одно - жирное, бесформенное, другое - костлявое, угловатое, с обвисшими
худыми грудями. Я стал смотреть в сторону и попытался представить мою
стройную загорелую Эльку, но не смог. Однако, Жора, кажется, моих чувств
не разделял. Собрав одежду в охапку, он потоптался нерешительно на месте и
спросил меня:
- А может того... задержимся, а?.
- Иди, иди, ядерщик ядреный, - подтолкнул я его к двери.
- Эх, - с нескрываемым сожалением вздохнул он, - вы уж нас, женщины,
извините. - А за что извиняется - за грабеж ли, за раннее ли отбытие,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг