себе под нос, типа "завтра пойду".
- Куда?
- Вот и я спросила, - Офелия испытующе поглядела на меня, словно
только что загадала загадку, - куда? А он посмотрел на меня, как на
незнакомого человека, повернулся и пошел. До свидания даже не сказал.
"Завтра пойду"... Вдруг я все понял.
- Ты думаешь?..
Она, не глядя на меня, утвердительно качнула головой.
Почему все реже побеждает его природная веселость?
Это дед, заметив, что его любимый внук имеет некоторые способности к
музыке, постарался насколько возможно развить их. Своими глазами видел он,
как стоило политике лишь коснуться такой, казалось бы, далекой от нее,
"чистой" науки - генетики, как она превратилась в глупую пародию на самое
себя. И этот оборотень извергнул его - талантливого ученого - из своего
лона. На задворки. Его и многих его коллег.
Деда Слава решил, что обеспечит внуку, как минимум, спокойную жизнь,
если сделает его музыкантом. Откуда ему было знать, кого эпоха изберет в
козлы отпущения завтра?..
На первом курсе музыкального училища Джон собрал самую крутую в
городе группу - "Легион". "Мы себе давали слово не сходить с пути
прямого..." - кричал он, подражая дефектам дикции курчавого столичного
кумира.
Но вот на песни, которые по нынешним временам кажутся такими
беззубыми, упала "Комсомолка". "Рагу из синей птицы". Нашумела статья. И
на одном собрании все вдруг одновременно подняли руки. "Кукол дергают за
нитки, на лице у них улыбки, вверх и в темноту уходит нить..." И, как это
не дико, Джону, как "проводнику чуждой идеологии" вкатили строгий выговор
с занесением.
Играть любимую музыку "Легион", естественно, не перестал. Кого-то в
"верхах" он стал раздражать. И чем популярней он становился у местных
подростков, тем сильнее становилось раздражение. А Джон уже начал писать
сам. И на одном "смотре-конкурсе" ВИА он спел нечто уже довольно зрелое:
Заложники за идею
Счастливы тем, что знают
Самый правильный цвет и
Самый надежный грош;
Если свобода - это
Осознанная необходимость,
То правда - это, наверное,
Осознанная ложь?..
В общем-то, ничего особенного, по-моему. Но тогда мои прыткие коллеги
(я-то, правда, учился еще) навалились на Джона всею мощью "гражданского
гнева". Три номера подряд "молодежка" хлестала его "письмами читателей".
Заголовки: "Нужны ли нам такие песни?", "Чей это "Легион"?" и т.п. А под
завязку появилась статья. "Наслушавшись "голосов"..." Как бы между прочим
упоминалось в ней, что дед оскандалившегося лидера рок-группы в свое время
был выслан из Ленинграда...
С треском вылетел Джон из училища. Из комсомола, конечно, тоже.
Немного "пообтеревшись" в армии, хлебнув там дедовщины и муштры,
вернулся он домой. "Мы себе давали слово... Но - так уж суждено..." В
училище он восстановился и даже серьезно взялся за занятия. Но параллельно
собрал-таки новую "команду". А назвал ее так: "Молодые сердца". В
репертуаре - ни нотки предосудительной. Они делали деньги.
Женился Джон на втором курсе.
На четвертом - разразился скандал. Сейчас это называется "хозрасчет";
тогда же по обвинению в незаконной продаже билетов "Сердца" пошли под суд.
Джон отделался легко - двумя годами условно; диплом училища он получил. Но
о "консе" смешно было и говорить. Да и стремления его все куда-то
улетучились.
Если хочешь быть на сто процентов уверенным, что застанешь Джона
дома, и он при этом будет один, зайди к нему ранним утром буднего дня. Все
нормальные люди (и Светка в их числе) в это время на работе, а рестораны
открываются только вечером.
Дверь, конечно же, не заперта. Джон спит. Почему-то на полу. Я сел
перед ним на корточки и потряс за плечо. Он моментально открыл глаза,
секунд пять потаращился на меня, затем перевернулся на живот - ко мне
затылком.
- Джон, - позвал я и еще раз потряс его, - подъем.
Он резко сел:
- Ну?
- Баранки гну... - я немного волновался. - Когда идешь к Заплатину?
Вопрос застал его врасплох, но его реакция была прямо противоположной
той, на которую я рассчитывал. Не скрывая волнения, он вскочил и начал
суетливо одеваться, собирая по всей комнате разнообразную одежду. При этом
он бормотал:
- Что вы привязались? Туда ходи, туда не ходи. Дайте мне самому
решать...
- Чего ты? Иди куда хочешь. Наоборот, расскажешь потом, интересно
ведь.
В этот момент Джон отыскал наконец левый носок и почему-то разозлился
еще пуще:
- Что вам рассказывать? Интересно, да?! Интересно, как человек
загибается? Может быть, материальчик черканешь? Мораль - налицо: живите,
ребята, правильно. Томатный сок пейте. Не курите и не изменяйте, ребята,
женам. И работайте, ребята, работайте, а не на пианинах бренчите, потому
что это - не работа... - Он пытался одеть носок, прыгая на одной ноге, а
сесть никак не мог додуматься. - Мойте руки перед едой. Писайте перед
сном. И с вами не случится того, что случилось с Евгением Матвеевым, по
кличке Джон. - Так и не сумев натянуть носок, он в сердцах скомкал его,
бросил на пол и заметался по комнате, шлепая босой ногой. - Все вы...
- Хватит! - прикрикнул я на него.
Он остановился, обмяк. Сел на диван, понурившись.
- Верно. Никто ни при чем. Сам виноват.
- Да в чем?
- Во всем, - он неопределенно кивнул.
Помолчали.
- А рассказывать я тебе ничего не буду. Говорил с ним по телефону.
Кое-что понял. Самую малость. Но главное, понял, если не идешь к нему
совсем, лучше и не знать ничего. Я тебе честно, как другу советую: забудь
про него. Забудь вообще всю эту историю.
- А ты? - я тянул время, а сам старался сообразить, как же поступать
дальше.
- Я? - он встал на четвереньки и потянулся под диван. Сел и напялил
наконец этот проклятый носок. - Я сегодня иду. В семь. "Предварительная
встреча", вроде как. Переговоры.
Именно эти его последние слова и развязали мне руки.
- ...Если честно, противно мне, - сказала Офелия, - он же в меня
влюблен. Он даже, может быть, из-за меня-то и мучается, правда? - Она
передернула плечиками. Мы прятались под зонтом за деревом в конце
институтской ограды.
- И что делать? - напористо спросил я. - Все бросить? Вернуться с
половины дороги?
- Я же так не говорю. Я знаю, что надо. Только привкус неприятный,
понимаешь?
- Понимаю, маленькая. Но ведь он еще не совсем идет. Если мы хотим
помочь ему, мы должны знать все. - Это я не столько ее убеждаю, сколько
себя. В то, что задуманная мной подлость - вовсе не подлость, а средство
для достижения благородной цели... Хотя, вообще-то, так оно и есть.
Взглянул на часы: без двух минут семь. Где же он?
- Вот он, - еле слышно произнесла Офелия.
- Поехали, - я вынул из сумки сетку с пакетом, наощупь нажал в нужном
месте и, услышав щелчок, подал ей. И повторил, подбадривая, - поехали.
...Она спешит к остановке. Она очень спешит к остановке: кому охота
мокнуть. Плащ ее не застегнут, и одной рукой она придерживает его, чтобы
не распахивался, а другой прижимает под плащом к груди пакет. Мужчина
пригнулся бы, спасая лицо и подставляя холодным струям затылок; Офелия же
- красивая девушка, и она идет, расправив плечи, дождь лезет в глаза, бьет
по щекам, и она почти ничего не видит, но она улыбается. Просто от того,
что она - Офелия - красивая девушка.
Она спешит и натыкается на Джона. Я вижу, как с полминуты они говорят
о чем-то, потом он берет из ее рук сетку. Я вижу, как Офелия чмокает Джона
в щечку и, махнув ему рукой, быстро идет дальше. Он смотрит ей вслед,
поворачивается и тяжелой походкой движется к институту. Я перехожу через
дорогу и иду к остановке по противоположной стороне улицы. Вижу
троллейбус, бегу и успеваю заскочить на площадку вместе с Лелей.
...Дома - сухо и уютно. Мы валяемся на полу, постелив на ковер
одеяло. В наших телах - истома, в глазах - эхо. Слова пусты. Но у нас есть
о чем поговорить, кроме любви. Сейчас это "кроме" - главное.
Она поворачивается лицом ко мне:
- Он придет, да?
- Явится, как миленький.
- Тебе жалко его?
- Я пока не знаю, за что его жалеть. Даст бог, сегодня и узнаю. А
может быть, ему, наоборот, завидовать нужно?
- Не думаю. Что у них со Светой?
- Это сложная история. Я в их жизнь никогда не лез. Что они не пара,
сразу было ясно.
- А мы - пара?
- Наверное, только со стороны можно увидеть.
- Почему же ты ему об этом не сказал? Тогда.
- Не знаю. Не доверял себе. Мало ли, что может казаться. Не такой уж
я огромный специалист.
- Я в чем-то виновата?
- Опять же не знаю. Если объективно, то нет.
- А как еще?
Я сел по-турецки, продолжая перебирать ее волосы. Может быть, я
поступаю неправильно? Сказать ей, мол, совесть твоя чиста, и все тут. Нет,
это нечестно.
- Представь: перед тобой человек, он держит в руке бритву и говорит:
"Скажи, что ты дура, или я себе вены вскрою". Ты знаешь, что он на это
способен. Как ты поступишь?
- Конечно, скажу, что я - дура.
- Это же неправда. Ты так не считаешь.
Офелия села напротив меня.
- Здрасьте. Но ведь он убьет себя, так?
- А ты разве виновата? Он сам это выдумал. Ты же его не заставляешь.
С какой стати из-за его идиотских выдумок ты должна врать? На себя же
наговаривать.
- Он делает глупость. Он сам неправ, и меня заставляет унижаться. Но
мне-то это не будет стоить почти ничего, а ему - жизни. Правильно?
- Все поняла?
- Ничего не поняла.
- Это схема; в ней ложь - явно правильнее, чем правда. И в жизни все
время такие ситуации, но намного сложнее. Перевес в одну из сторон бывает
совсем маленький, почти незаметный. И трудно решить, что же важнее: твоя
правота и принципиальность или жизнь, чувства другого, пусть даже
неправого человека.
- И как же тогда решать?
- У человека есть специальный орган.
- Какой?
- Совесть. А что ты смеешься?..
В дверь позвонили.
- Тихо, - я поднялся и пошел открывать.
На пороге стоял Джон.
- Привет, заходи.
- Нет, Толик, некогда. - Он казался испуганным и в то же время очень
спокойным. - Офелию встретил. Вот. - Он протянул мне сетку с пакетом.
Сейчас нужно сыграть. Кровь стучалась в висках, и мне казалось, он
может заметить это. Я внимательно осмотрел пакет и сказал раздосадованно:
- Из "Авроры". Рассказы. Не приняли, черти, раз рукопись возвращают.
Интересно, что написали. Да ты проходи.
- Нет, старик. Пойду я.
- К Заплатину ходил? - спросил я так, словно это совсем не важно.
По-моему, вышло очень ненатурально.
- Нет, раздумал, - соврал Джон и вовсе поскучнел. - Ладно, пока.
Офелию увидишь - привет ей.
Он повернулся и пошел вниз по лестнице.
- Леля, - позвал я, входя в комнату, - привет тебе от Джона.
- Он что - знал, что я здесь? - почему-то испугалась она.
- Нет-нет, успокойся.
Тут она углядела у меня в руках пакет, вскочила, выхватила его и,
содрав сургучную печать (знал бы кто, сколько душевной энергии и обаяния
стоило мне убедить молоденькую почтовую работницу шлепнуть ее, якобы для
розыгрыша товарища) и принялась рвать бумагу. Воистину, никакие муки
совести не способны заглушить здоровое женское любопытство.
Очистив диктофон от ваты, мы снова улеглись на пол. Включен; благо -
"made in Japan" - автостоп четко сработал, когда кассета кончилась. Я
перемотал на начало и нажал на кнопку воспроизведения.
...Слышится какое-то бессмысленное шебуршание, потом мой голос тихо
произносит: "Поехали". Снова небольшая пауза, приглушенный гул машин,
вдруг всплеск - возглас Лели:
- Ой! Это ты, Женя. Как я испугалась... - вот у нее почему-то
получается очень даже натурально.
- Чего испугалась? - судя по интонации, он улыбается.
- Просто. От неожиданности. А ты куда? К нам, да?
- Я случайно здесь. Просто мимо шел.
- Ой, Женя, я тут с тобой промокну насквозь. Слушай, ты сегодня к
Толику не зайдешь?
- Не собирался. А что?
- Ему пакет из Ленинграда пришел. Вдруг что-то важное. Я взяла,
решила занести. Может быть, ты занесешь? А то у меня с собой даже зонтика
нет.
- Ладно, давай. Зайду на обратном пути.
- Спасибо, Женечка... - она с такой нежностью произнесла его имя, что
меня кольнула иголочка ревности. - Ты очень милый, Джон. До свидания.
- До скорого.
Леля закрыла глаза ладонью:
- Стыдно ужасно... Как стыдно.
- Перестань, Леля, - я обнял ее, снял руку с лица и поочередно
коснулся губами прикрытых глаз.
А диктофон молчал. Вернее, текли из него какие-то нелепые звуки -
стук (возможно, дверей), шаги, неразборчивое бормотание где-то в
отдалении. И так - добрых семь или восемь минут. Я уже решил с
разочарованием и, в то же время, с облегчением, что Джон оставил пакет
где-нибудь в раздевалке. Но вдруг раздался четкий голос. Я сразу узнал его
- уверенный, ироничный и немного усталый:
- Добрый вечер, Женя. Простите, что заставил вас ждать. Трудный был
сегодня день, как, впрочем, и все наши дни. Так значит, решились? Не ждал
так скоро. А не праздное ли любопытство привело вас сюда?
Я так разволновался, что перехватило дыхание. Я почувствовал, как
Офелия еще крепче прижалась ко мне. Весь последующий диалог мы выслушали
не шелохнувшись.
Д_ж_о_н (нервно, путаясь в словах). Не знаю. Решился или не решился.
На что решился? Мне плохо. Легко говорить это вам - вы намного старше. И с
дедом было легко. А он написал, чтобы я шел к вам.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг