- Гм... - заговорил задумчиво артист, - и как вам не надоест, я не
понимаю? Все люди, как люди, ходят сейчас по улицам, наслаждаются весенним
солнцем и теплом, а вы здесь на полу торчите в душном зале! Неужто уж
программа такая интересная? Впрочем, что кому нравится, - философски
закончил артист.
Затем он переменил и тембр голоса, и интонации и весело и звучно
объявил:
- Итак, следующим номером нашей программы - Никанор Иванович Босой,
председатель домового комитета и заведующий диетической столовкой.
Попросим Никанора Ивановича!
Дружный аплодисмент был ответом артисту. Удивленный Никанор Иванович
вытаращил глаза, а конферансье, закрывшись рукою от света рампы, нашел его
взором среди сидящих и ласково поманил его пальцем на сцену. И Никанор
Иванович, не помня как, оказался на сцене.
В глаза ему снизу и спереди ударил свет цветных рамп, отчего сразу
провалился в темноту зал с публикой.
- Ну-с, Никанор Иванович, покажите нам пример, - задушевно заговорил
молодой артист, - и сдавайте валюту.
Наступила тишина. Никанор Иванович перевел дух и тихо заговорил:
- Богом клянусь, что...
Но не успел он выговорить эти слова, как весь зал разразился криками
негодования. Никанор Иванович растерялся и умолк.
- Насколько я понял вас, - заговорил ведущий программу, - вы хотели
поклясться богом, что у вас нет валюты? - и он участливо поглядел на
Никанора Ивановича.
- Так точно, нету, - ответил Никанор Иванович.
- Так, - отозвался артист, - а простите за нескромность, откуда же
взялись четыреста долларов, обнаруженные в уборной той квартиры,
единственным обитателем коей являетесь вы с вашей супругой?
- Волшебные! - явно иронически сказал кто-то в темном зале.
- Так точно, волшебные, - робко ответил Никанор Иванович по
неопределенному адресу, не то артисту, не то в темный зал, и пояснил: -
нечистая сила, клетчатый переводчик подбросил.
И опять негодующе взревел зал. Когда же настала тишина, артист
сказал:
- Вот какие басни Лафонтена приходится мне выслушивать! Подбросили
четыреста долларов! Вот вы: все вы здесь валютчики! Обращаюсь к вам как к
специалистам - мыслимое ли это дело?
- Мы не валютчики, - раздались отдельные обиженные голоса в зале, -
но дело это немыслимое.
- Целиком присоединяюсь, - твердо сказал артист, - и спрошу вас: что
могут подбросить?
- Ребенка! - крикнул кто-то из зала.
- Абсолютно верно, - подтвердил ведущий программу, - ребенка,
анонимное письмо, прокламацию, адскую машину, мало ли что еще, но
четыреста долларов никто не станет подбрасывать, ибо такого идиота в
природе не имеется, - и, обратившись к Никанору Ивановичу, артист добавил
укоризненно и печально: - Огорчили вы меня, Никанор Иванович! А я-то на
вас надеялся. Итак, номер наш не удался.
В зале раздался свист по адресу Никанора Ивановича.
- Валютчик он! - выкрикивали в зале, - из-за таких-то и мы невинно
терпим!
- Не ругайте его, - мягко сказал конферансье, - он раскается. - И,
обратив к Никанору Ивановичу полные слез голубые глаза, добавил: - Ну,
идите, Никанор Иванович, на место!
После этого артист позвонил в колокольчик и громко объявил:
- Антракт, негодяи!
Потрясенный Никанор Иванович, неожиданно для себя ставший участником
какой-то театральной программы, опять оказался на своем месте на полу. Тут
ему приснилось, что зал погрузился в полную тьму и что на стенах выскочили
красные горящие слова: "Сдавайте валюту!". Потом опять раскрылся занавес и
конферансье пригласил:
- Попрошу на сцену Сергея Герардовича Дунчиль.
Дунчиль оказался благообразным, но сильно запущенным мужчиной лет
пятидесяти.
- Сергей Герардович, - обратился к нему конферансье, - вот уже
полтора месяца вы сидите здесь, упорно отказываясь сдать оставшуюся у вас
валюту, в то время как страна нуждается в ней, а вам она совершенно ни к
чему, а вы все-таки упорствуете. Вы человек интеллигентный, прекрасно все
это понимаете и все же не хотите пойти мне навстречу.
- К сожалению, ничего сделать не могу, так как валюты у меня больше
нет, - спокойно ответил Дунчиль.
- Так нет ли, по крайне мере, бриллиантов? - спросил артист.
- И бриллиантов нет.
Артист повесил голову и задумался, а потом хлопнул в ладоши. Из
кулисы вышла на сцену средних лет дама, одетая по моде, то есть в пальто
без воротника и в крошечной шляпке. Дама имела встревоженный вид, а
Дунчиль поглядел на нее, не шевельнув бровью.
- Кто эта дама? - спросил ведущий программу у Дунчиля.
- Это моя жена, - с достоинством ответил Дунчиль и посмотрел на
длинную шею дамы с некоторым отвращением.
- Мы потревожили вас, мадам Дунчиль, - отнесся к залу конферансье, -
вот по какому поводу: мы хотели вас спросить, есть ли еще у вашего супруга
валюта?
- Он тогда все сдал, - волнуясь, ответила мадам Дунчиль.
- Так, - сказал артист, - ну, что же, раз так, то так. Если все сдал,
то нам надлежит немедленно расстаться с Сергеем Герардовичем, что же
поделаешь! Если угодно, вы можете покинуть театр, Сергей Герардович, - и
артист сделал царственный жест.
Дунчиль спокойно и с достоинством повернулся и пошел к кулисе.
- Одну минуточку! - остановил его конферансье, - позвольте мне на
прощанье показать еще один номер из нашей программы, - и опять хлопнул в
ладоши.
Черный занавес раздвинулся, и на сцену вышла юная красавица в бальном
платье, держащая в руках золотой подносик, на котором лежала толстая
пачка, перевязанная конфетной лентой, и бриллиантовое колье, от которого
во все стороны отскакивали синие, желтые и красные огни.
Дунчиль отступил на шаг, и лицо его покрылось бледностью. Зал замер
- Восемнадцать тысяч долларов и колье в сорок тысяч золотом, -
торжественно объявил артист, - хранил Сергей Герардович в городе Харькове
в квартире своей любовницы Иды Геркулановны Ворс, которую мы имеем
удовольствие видеть перед собою и которая любезно помогла обнаружить эти
бесценные, но бесцельные в руках частного лица сокровища. Большое спасибо,
Ида Геркулановна.
Красавица, улыбнувшись, сверкнула зубами, и мохнатые ее ресницы
дрогнули.
- А под вашею полною достоинства личиною, - отнесся артист к Дунчилю,
- срывается жадный паук и поразительный охмуряло и врун. Вы извели всех за
полтора месяца своим тупым упрямством. Ступайте же теперь домой, и пусть
тот ад, который устроит вам ваша супруга, будет вам наказанием.
Дунчиль качнулся и, кажется, хотел повалиться, но чьи-то участливые
руки подхватили его. Тут рухнул передний занавес и скрыл всех бывших на
сцене.
Бешеные рукоплескания потрясли зал до того, что Никанору Ивановичу
показалось, будто в люстрах запрыгали огни. А когда передний черный
занавес ушел вверх, на сцене уже никого не было, кроме одинокого артиста.
Он сорвал второй залп рукоплесканий, раскланялся и заговорил:
- В лице этого Дунчиля перед вами выступил в нашей программе типичный
осел. Ведь я уже имел удовольствие говорить вчера, что тайное хранение
валюты является бессмыслицей. Использовать ее никто не может ни при каких
обстоятельствах, уверяю вас. Возьмем хотя бы этого Дунчиля. Он получает
великолепное жалованье и ни в чем не нуждается. У него прекрасная
квартира, жена и красавица любовница. Так нет же, вместо того, чтобы жить
тихо и мирно, без всяких неприятностей, сдав валюту и камни, этот
корыстный болван добился все-таки того, что разоблачен при всех и на
закуску нажил крупнейшую семейную неприятность. Итак, кто сдает? Нет
желающих? В таком случае, следующим номером нашей программы - известный
драматический талант, артист Куролесов Савва Потапович, специально
приглашенный, исполнит отрывок из "Скупого рыцаря" Пушкина.
Обещанный Куролесов не замедлил явиться на сцене и оказался рослым и
мясистым бритым мужчиной во фраке и белом галстухе.
Без всяких предисловий он скроил мрачное лицо, сдвинул брови и
заговорил ненатуральным голосом, косясь на золотой колокольчик:
- Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь привратницей
лукавой...
И Куролесов рассказал о себе много нехорошего. Никанор Иванович
слышал, как Куролесов признавался в том, что какая-то несчастная вдова,
воя, стояла перед ним на коленях под дождем, но не тронула черствого
сердца артиста. Никанор Иванович до своего сна совершенно не знал
произведений поэта Пушкина, но самого его знал прекрасно и ежедневно по
нескольку раз произносил фразы вроде: "А за квартиру Пушкин платить
будет?" или "Лампочку на лестнице, стало быть, Пушкин вывинтил?", "Нефть,
стало быть, Пушкин покупать будет?"
Теперь, познакомившись с одним из его произведений, Никанор Иванович
загрустил, представил себе женщину на коленях, с сиротами под дождем, и
невольно подумал: "А тип все-таки этот Куролесов!"
А тот, все повышая голос, продолжал каяться и окончательно запутал
Никанора Ивановича, потому что вдруг стал обращаться к кому-то, кого на
сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе и отвечал, причем
называл себя то "государем", то "бароном", то "отцом", то "сыном", то на
"вы", то на "ты".
Никанор Иванович понял только одно, что помер артист злою смертью,
прокричав: "Ключи! Ключи мои! " - повалившись после этого на пол, хрипя и
осторожно срывая с себя галстук.
Умерев, Куролесов поднялся, отряхнул пыль с фрачных брюк, поклонился,
улыбнувшись фальшивой улыбкой, и удалился при жидких аплодисментах. А
конферансье заговорил так:
- Мы прослушали с вами в замечательном исполнении Саввы Ивановича
скупого рыцаря. Этот рыцарь надеялся, что резвые нимфы сбегутся к нему и
произойдет еще многое приятное в том же духе. Но, как видите, ничего этого
не случилось, никакие нимфы не сбежались к нему, и музы ему дань не
принесли, и чертогов он никаких не воздвиг, а наоборот, кончил очень
скверно, помер к чертовой матери от удара на своем сундуке с валютой и
камнями. Предупреждаю вас, что и с вами случится что-нибудь в этом роде,
если только не хуже, ежели вы не сдадите валюту!
Поэзия ли Пушкина произвела такое впечатление или прозаическая речь
конферансье, но только вдруг из зала раздался застенчивый голос:
- Я сдаю валюту.
- Милости прошу на сцену! - вежливо пригласил конферансье,
всматриваясь в темный зал.
И на сцене оказался маленького роста белокурый гражданин, судя по
лицу, не брившийся около трех недель. Виноват, как ваша фамилия? -
Осведомился конферансье.
- Канавкин Николай, - застенчиво отозвался появившийся.
- А! Очень приятно, гражданин Канавкин, итак?
- Сдаю, - тихо сказал Канавкин.
- Сколько?
- Тысячу долларов и двадцать золотых десяток.
- Браво! Все, что есть?
Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору
Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие
Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи. В зале перестали дышать.
- Верю! - наконец воскликнул артист и погасил свой взор, - верю! Эти
глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка
заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз.
Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза - никогда! Вам задают
внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду овладеваете
собой и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма
убедительно говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но,
увы, встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в
глаза, и все кончено. Она замечена, а вы пойманы!
Произнеся, и с большим жаром, эту очень убедительную речь, артист
ласково осведомился у Канавкина:
- Где же спрятаны?
- У тетки моей, Пороховниковой, на Пречистенке...
- А! Это... постойте... Это у Клавдии Ильиничны, что ли?
- Да.
- Ах да, да, да! Маленький особнячок? Напротив еще палисадничек? Как
же, знаю, знаю! А куда ж вы их там засунули?
- В погребе, в коробке из-под Эйнема...
Артист всплеснул руками.
- Видали вы что-нибудь подобное? - вскричал он огорченно - да ведь
они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо ли таким людям доверить
валюту? А? Чисто как дети, ей богу!
Канавкин и сам понял, что нагрубил и проштрафился, и повесил свою
хохлатую голову.
- Деньги, - продолжал артист, - должны храниться в госбанке, в
специальных сухих и хорошо охраняемых помещениях, а отнюдь не в теткином
погребе, где их могут, в частности, попортить крысы! Право, стыдно,
Канавкин! Ведь вы же взрослый человек.
Канавкин уже не знал, куда и деваться и только колупал пальцем борт
своего пиджачка.
- Ну ладно, - смягчился артист, - кто старое помянет... - и вдруг
добавил неожиданно: - Да, кстати: за одним разом чтобы, чтоб машину зря не
гонять... У тетки этой самой ведь тоже есть? А?
Канавкин, никак не ожидавший такого оборота дела, дрогнул, и в театре
наступило молчание.
- Э, Канавкин, - укоризненно-ласково сказал конферансье, - а я-то еще
похвалил его! На-те, взял да и засбоил ни с того ни с сего! Нелепо это,
Канавкин! Ведь я только что говорил про глаза. Ведь видно, что у тетки
есть. Ну, чего вы нас зря терзаете?
- Есть! - залихватски крикнул Канавкин.
- Браво! - крикнул конферансье.
- Браво! - страшно взревел зал.
Когда утихло, конферансье поздравил Канавкина, пожал ему руку,
предложил отвезти в город в машине домой, и в этой же машине приказал
кому-то в кулисах заехать за теткой и просить ее пожаловать в женский
театр на программу.
- Да, я хотел спросить, - тетка не говорила, где свои прячет? -
осведомился конферансье, любезно предлагая Канавкину папиросу и зажженную
спичку. Тот, закуривая, усмехнулся как-то тоскливо.
- Верю, верю, - вздохнув, отозвался артист, - эта сквалыга не то что
племяннику, черту не скажет этого. Ну, что же, попробуем пробудить в ней
человеческие чувства. Быть может, еще не все струны сгнили в ее
ростовщичьей душонке. Всего доброго, Канавкин!
И счастливый Канавкин уехал. Артист осведомился, нет ли еще желающих
сдать валюту, но получил в ответ молчание.
- Чудаки, ей богу! - пожав плечами, проговорил артист, и занавес
скрыл его.
Лампы погасли, некоторое время была тьма, и издалека в ней слышался
нервный тенор, который пел:
"Там груды золота лежат и мне они принадлежат!"
Потом откуда-то издалека дважды донесся аплодисмент.
- В женском театре дамочка какая-то сдает, - неожиданно проговорил
рыжий бородатый сосед Никанора Ивановича и, вздохнув, прибавил, : - Эх,
кабы не гуси мои! У меня, милый человек, бойцовые гуси в Лианозове.
Подохнут они, боюсь, без меня. Птица боевая, нежная, она требует ухода...
Эх, кабы не гуси! Пушкиным-то меня не удивишь, - и он опять завздыхал.
Тут зал осветился ярко, и Никанору Ивановичу стало сниться, что из
всех дверей в него посыпались повара в белых колпаках и с различными
ложками в руках. Поварята втащили в зал чан с супом и лоток с нарезанным
черным хлебом. Зрители оживились. Веселые повара шныряли между театралами,
разливали суп в миски и раздавали хлеб.
- Обедайте, ребята, - кричали повара, - и сдавайте валюту! Чего вам
зря здесь сидеть? Охота была эту баланду хлебать. Поехал домой, выпил как
следует, закусил, хорошо!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг