верти, а выходит, что наше спасение куплено ценой его свободы, а может
быть, - и жизни.
Команды носильщиков сменялись через каждые тридцать-сорок минут, и
уже на следующий день отряд достиг крутопутья. На ночлег нас поместили в
большой, тщательно укрепленный лагерь. Здесь я впервые смог переговорить с
Головастиком. Наши корзины вопреки правилам оказались почти рядом.
Возможно, это было сделано с умыслом, и среди развалившихся на траве
служивых был кто-то, внимательно прислушивающийся к нашим словам.
Вид Головастик имел неважный. Пораненная в бою щека воспалилась,
перекосив все лицо. Нельзя сказать, что Головастик обрадовался мне. Кусок
лепешки, который он осторожно жевал, занимал его гораздо больше, чем моя
личность.
- Ну и подлецом же оказался Яган, - сказал я.
Головастик на это никак не отреагировал.
- Ты случайно не знаешь, что с Шатуном? - продолжал я, несколько
озадаченный холодностью друга.
- Вам виднее, - буркнул он.
- Кому это - нам? - опешил я.
- Тебе да Ягану.
- При чем здесь я?
- Хочешь сказать, что вы с ним не заодно?
- Конечно же, нет!
- Хватит притворяться! - Головастик отшвырнул недоеденную лепешку. -
Что я, слепой? О чем вы с ним шептались все время? Только мы отойдем,
сразу шу-шу-шу! В Тимофеи лезешь?
- Был у нас такой разговор, - признался я. - Только Шатуна он никак
не касался. Не собирались мы его выдавать. Яган, наверное со страху это
сделал.
- А он говорит, что это ты ему велел.
- Ну, тварь! - я едва не задохнулся от ярости. - Попадется он мне!
- Попадется, - криво усмехнулся Головастик. - Обязательно попадется.
Править же вместе собираетесь!
И вновь мрачно-серая, уходящая в тучи, обвитая жгутами крутопутья
отвесная стена заслонила передо мной полмира. Сколько же это времени нам
придется карабкаться по ней до пятого яруса - а именно там, как я понял из
разговоров служивых, расположена сейчас кочующая столица. Ну и народ! И
как им не надоест по таким кручам карабкаться. Хоть бы канатную дорогу
изобрели или лифт какой! В тот момент я еще не предполагал, что для особых
случаев на Вершени существует весьма быстрый, хоть и довольно экзотичный
способ передвижения.
Нас троих снова усадили в корзины и понесли куда-то в
противоположный, конец лагеря. Привычные безобразия творились вокруг:
служивые дрались, играли в свои дикие игры, делили награбленное, из
офицерских хоромов доносились пьяный гогот и бабий визг, у повара украли
самый лучший котел, и он истошно вопил об этом, караульные нахально дрыхли
на постах, а посреди этой кутерьмы рыскала парочка огромных, кровожадных
зверюг. Их бешено горящие глаза и оскаленные пасти были хорошо знакомы
мне. Шестирукие! Откуда они взялись здесь, за высоким частоколом? Не
очередная ли это проделка болотников? Хотя нет, не похоже. Служивые хоть и
сторонятся шестируких, но ни страха, ни удивления не выказывают.
Однако самое интересное было то, что шестирукие, похоже, разыскивали
именно нас. Я даже и пикнуть не успел, как был выдернут из корзины и
прижат огромными ластами к твердому колючему животу. Другой жертвой
шестирукого оказался Головастик.
Словно волк ягнят, шестирукий поволок нас к лагерным воротам, створки
которых услужливо распахнулись перед ним. Да что же это такое! Неужели нас
пичкали пышными лепешками и сладчайшими дынями только ради того, чтобы
скормить этим чудовищам?
Шестирукий выскочил на ровнягу и сразу прибавил ходу. Меня трясло и
колотило, как куклу, которую невоспитанные мальчики решили использовать
вместо футбольного мяча. В те моменты, когда мои ноги взмывали вверх, а
голова, естественно, опускалась вниз, я мог видеть второго шестирукого,
следовавшего за нами в кильватере. Этот тащил Ягана и старшего из
сопровождающих нас в дороге служивых. Лица обоих были спокойны, они о
чем-то беседовали между собой.
Что-то густое и сладковатое полилось мне на затылок - молоко, не
иначе. Выходит, мой похититель оказался самкой, да к тому же еще и
кормящей.
- Эй! - крикнул я Головастику. - Объясни, что все это значит! Куда
нас волокут?
- Твой дружок спешит в Ставку. А по крутопутью дорога долгая, да к
тому же еще и опасная. Поэтому ему и предоставили шестируких. Быстрее их
на Вершени никто не бегает.
- Они что - ручные?
- Скажешь тоже... Попробуй приручи таких. Сразу без башки останешься.
Им человечинка самое лакомство.
- Так они же нас сожрут по дороге!
- Не сожрут. Это ведь самки, разве не видишь. Их вместе с детенышами
отловили. Детенышей теперь в клетке держат. А шестирукие скорее сдохнут,
чем свое потомство бросят. Вот и мотаются на посылках ради того, чтобы
щенков сберечь.
- Хитро придумано. А как проверить, что мы доставлены на место в
целости и сохранности? У шестируких спросить?
- Один из нас вернется вместе с ними обратно. Он и подтвердит.
- А что будет, когда детеныши вырастут?
- Как же они вырастут? В клетке? Там же ни сесть, ни встать. Околеют
через полгода. А самок прибьют или отравят. Без детенышей их бегать не
заставишь.
Вот точно так же и мы, люди, подумал я. Вечно тешим себя несбыточными
надеждами.
Шестирукие уже давно покинули торную дорогу и сейчас проворно
карабкались по обильно поросшему папоротниками крутому склону, постепенно
переходящему в вертикальную стену. При этом они почти не сбавили скорости
- ветер свистел в моих ушах. Лапы их вытягивались на неимоверную длину,
изгибались и переламывались в самых неожиданных местах. Всего в полуметре
от моего лица пронеслась шершавая, испещренная трещинами и пятнами мха
кора. Широкие ласты надежно защищали от толчков и царапин. Равномерный
стук могучего сердца, исходящее от зверя тепло и постоянная тряска
мало-помалу сморили меня. Просыпался я только в моменты резких ускорений,
когда шестирукий, наподобие горного козла, сигал с уступа на уступ или
смело перемахивал через пропасти. Иногда мы пересекали крутопутье - и
тогда кормильцы с визгом бросались в стороны, иногда окунались в
прохладные струи водопадов. Лишь однажды за все время пути шестирукие
сделали остановку. Рассадив всех на узком уступе, они умчались куда-то в
сторону, но вскоре вернулись, облизывая перепачканные кровью морды и
выплевывая раздробленные кости. Интересно, кто же это достался им на обед?
Нет, лучше об этом не думать. Слабое утешение, что несчастному не пришлось
мучиться долго.
Сумасшедшая гонка закончилась глубокой ночью на первой же заставе
пятого яруса. Сопровождавший нас служивый что-то долго объяснял на ухо
заспанному и не вполне трезвому десятнику. Шестирукие при этом метались
вокруг и всем своим видом выказывали крайнее нетерпение. После окончания
переговоров нас троих, забыв накормить, заперли в солдатском шалаше, а
шестирукие, прихватив с собой служивого, устремились обратно. На
истоптанном плацу остались две молочные дорожки. Если детенышей не кормить
больше суток, они обязательно подохнут, объяснил Головастик. От этого и
спешка.
- Ну, может быть, нам пора поговорить всерьез, - сказал Яган, когда
мы остались в шалаше одни.
Держался он так, словно это мы были перед ним виноваты, а не
наоборот. Хотя и уселся подальше от нас, у самых дверей.
- Лично я с тобой ни всерьез, ни в шутку говорить не собираюсь, -
ответил я.
- А ты, Головастик?
- Надоели вы мне оба! Ни одному вашему слову не хочу верить! Шатун,
дурак, поверил - и вон где оказался!
- Хорошо, а Другом, Поющим О Трех Стихиях, ты согласился бы стать?
- Нет, не согласился бы.
- Это ты раньше не соглашался, когда тебе не предлагали. А если на
самом деле предложат?
- Да пошел ты...
- Ладно, с тобой пока все. Но запомни, мы сейчас не в подземной
тюрьме болотников и не в каторжном рву. Мы на пятом ярусе Вершени, в двух
шагах от Ставки! И мое слово здесь много значит.
- Значило!..
- Значит! - с ударением сказал Яган. - И твоя дальнейшая судьба будет
зависеть от тебя самого. Ну и, конечно, от Порченного... Как себя
поведете, так и заживете.
- Послушай, ты, наверное, любую бабу мог уговорить?
- Мог, если нужно было. И не только бабу. Но вас я не уговариваю. Я
хочу, чтобы вы поняли очевидное. Ты можешь не говорить со мной. Порченный,
но выслушать тебе меня все же придется. Главное, в чем вы меня обвиняете,
это выдача Шатуна. Но если бы я смолчал, меня тут же казнили бы. Под
горячую руку прикончили бы и кого-нибудь из вас. Всех оставшихся погнали
бы в бой. Без оружия, в самую свалку. По-вашему, это был бы лучший выход?
Так, Головастик?
- Не знаю. Отстань.
- А ты. Порченный?
Я продолжал молчать, однако слушал внимательно. Вся моя душа кипела
от презрения к Ягану, но, надо признать, некоторая логика в его словах
присутствовала.
- Молчишь, ну и молчи, - продолжал он. - Дальше. С чего вы взяли, что
Шатуну грозит опасность? Конечно, его будут допрашивать. Спросят, какими
путями болотники проникают на Вершень. Каковы их ближайшие планы. Есть ли
у них здесь помощники. И многое другое. Шатун, понятно, ничего не скажет.
Его, понятно, - помучают немного. Не без этого. Да только Шатуну к этому
не привыкать. В худшем случае ему сломают пару ребер и маленько подпортят
шкуру. Но это, повторяю, в худшем случае. Без особого распоряжения из
Ставки казнить его не посмеют. Об этом я позаботился.
Врет, подумал я. А может, и не врет. Как проверить?
- И последнее. Завтра нас доставят в Ставку. Я на допросе намекнул,
что мне известна некая важная тайна. Настолько важная, что доверить ее
можно только двум-трем высшим чинам. При этом я назвал кое-какие имена и,
кажется, угадал. Откуда, спрашивается, эти имена могут быть известны
простому служивому? Ведь никто не догадался, что я бывший Друг. На самом
деле никаких тайн я не знаю. И это может очень скоро выясниться. Ведь не
скажу же я, что со мной прибыл наследник Тимофея. Нас всех тогда, скорее
всего, потихонечку задушат. Наследника ждут многие, но отнюдь не все. Тем,
кто сейчас в Друзьях, кто в силе, кто при власти, он не нужен. Появление
Наследника грозит большими переменами, а этим людям перемены как раз и ни
к чему. Значит, нужно искать недовольных, собирать сторонников, следить за
врагами. Слух о появлении Наследника должен распространиться по Вершени.
Пусть об этом узнают и служивые, и кормильцы. О себе мы заявим только
тогда, когда накопим достаточно сил. А когда станешь Тимофеем - делай, что
хочешь. Слышишь, Порченный! Спасай Шатуна, назначай Друзей, освобождай
колодников, распускай армию. Но сперва надо спасти себя, меня, его! Надо
забыть обиды; научиться слушать и понимать; доверять друг другу.
- Кто поручится, что Шатун еще жив? - спросил я ледяным голосом.
- Давай сбежим отсюда, спустимся на второй ярус, отыщем нужный
занебник, нужный ветвяк и проверим! Согласен? Нет? Тогда тебе придется
поверить мне на слово. Другого выхода у нас все равно нет.
- А если я не верю тебе? - Все же он, подлец, сумел разговорить меня.
- Разве я обманул тебя хоть в чем-то? Обещал, что через десять дней
ты будешь в Ставке? Вот мы и здесь. Обещал сделать Тимофеем - и сделаю!
Можешь прогнать меня после этого! Так в чем же я солгал?
Я задумался. Действительно, доводы его выглядят складно. Теперь все
якобы зависит от меня. Буду паинькой - спасу Шатуна и всех нас троих. Буду
бякой - погублю всех. Это называется: свалить с больной головы на
здоровую. Ловкий ход, ничего не скажешь. Что же мне делать? Сохранить
гордое молчание и стоически принять смерть. Так ведь и других сгублю, тут
Яган абсолютно прав. Еще раз пойти с ним на компромисс? Обманет.
Переиграет. Сделает Тимофеем, а потом отравит, задушит, будет рыдать над
моим трупом, превратит меня в божество и на правах Лучшего Друга сам
станет полубогом. Ну, а если попробовать побороться? Думаю, и я не лыком
шит. Буду осторожным, заранее просчитаю каждый шаг, найду силу, способную
нейтрализовать Ягана, и, допустим, добьюсь своего. Какая от этого выгода?
Во-первых, лично для меня относительная безопасность, некоторый личный
жизненный комфорт, а главное, доступ ко всему, что касается настоящего
Тимофея. Возможно, в его вещах и бумагах отыщется нечто такое, что укажет
мне обратную дорогу в свой мир. Во-вторых, выгода общая: появится
возможность прекратить бессмысленные войны, отменить дурацкие указы,
как-то облегчить жизнь этого несчастного народа. Игра, по-моему, стоит
свеч.
- Ладно, - сказал я. - Давайте лучше спать. Утром поговорим.
Засыпая, я еще думал: а как поступит Тимофей с Незримыми? А что
делать с Фениксами? А куда девать шестируких? А что могут означать
пророчества Всевидящего Отче?..
Однако разговор этот на следующий день не получил продолжения - ни
утром, ни во время скудного завтрака, ни позже, когда мы дожидались
конвоя. Как будто бы его и вообще не было!
А потом стало и вовсе не до разговоров. Принявший нас десятник,
никому ничего не сказав, куда-то исчез. Несмотря на энергичные протесты
Ягана, нас загнали в общий строй служивых, потом вернули в шалаш, потом
немного побили, потом долго допрашивали, задавая бессмысленные, совершенно
нас не касающиеся вопросы. Был момент, когда все висело на волоске и нас
собирались казнить за шпионаж, дезертирство и контрабанду, но логика
Ягана, помноженная на многозначительные, хоть и туманные намеки
Головастика, сделали в конце концов свое дело - куда-то послали гонца,
что-то уточнили, и спустя пару часов мы тронулись к Ставке. Пешком, под
надзором дюжины свирепых ветеранов.
Из этого эпизода я вынес следующую мораль: если тебя не убили сразу,
это хорошая примета.
Очень скоро мы убедились, что на ровняге здесь царит настоящее
столпотворение. Кормильцы если и попадались, то только запряженные в
волокуши. Зато кишмя кишел народ, причастный к власти. От всех остальных
людишек, включая служивых, они отличались упитанностью и оптимизмом. Через
каждые две-три тысячи шагов располагались заставы. Окрестные поля были
беспощадно потравлены, а кусты вдоль ровняги загажены - верные признаки
близости Ставки. Я уже знал, что прибыла она сюда недавно и пробудет
недолго - пока не сожрет окрест все, что можно сожрать. После этого тут
нельзя будет жить лет пять-шесть. Если этот край, к примеру, раньше
назывался Приветьем или Сытью, то будет называться Запустьем, а может, и
Сломищем. Встречал я уже такие места на своем пути.
Но сейчас жизнь здесь кипела. Люди пели, плакали, отдавали команды,
хохотали, обжирались, просили милостыню, оглашали указы и меняли все, что
придется, начиная от железных ножей и стеклянных кубков и кончая гнилой
тыквой и человеческими черепами. Кого-то подсаживали в роскошные носилки,
кого-то ловили всем миром, кого-то лечили раскаленными углями, кого-то
публично уличали в прелюбодеянии. Почти все прохожие имели при себе бичи,
и по крайней мере каждый второй этим бичом размахивал. Несмотря на ясный
день, везде чадили факелы.
Сама по себе Ставка представляла собой некое беспорядочное
нагромождение бревен, досок, балок, лиан, дерюг и всякого другого
подобного материала. Это было не здание, а скорее намек на него. Для жизни
оно было приспособлено не больше, чем пирамида Хеопса. Грубой и бездарной
пародией на некогда существовавший прообраз, символом, утратившим
первоначальный смысл, Вавилонской башней в одну сотую натуральной величины
- вот чем предстало перед нами главное (и наиболее почитаемое) сооружение
столицы.
Ставку окружало пустое и сравнительно чистое пространство - не то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг