желудке, собиралась с силами, а потом уж липким, холодным прибоем
накатывалась на сердце и горло. Арт остановился, несколько раз глубоко
вздохнул, но тошнота требовала не кислорода, а вечерней дозы белого
снадобья. Хорошо, что у Мэри-Лу на сегодня есть чем кольнуться...
Он толкнул плечом дверь комнаты, но она не подалась. Может быть,
Мэри-Лу нет дома, подумал он, и еще раз толкнул дверь. Она слегка
приоткрылась, одновременно послышался грохот, и он понял, что перевернул
стул. Почему? Зачем стул у двери? Обгоняя охвативший его страх, Арт
пошарил рукой по стенке, нащупал выключатель, но еще прежде, чем он
щелкнул им, он уже знал, что Мэри-Лу дома и что он не увидит ее.
Она висела на веревке, прикрепленной к трубе, что проходила почти под
потолком. Синие глаза были открыты и пусты. На трубе ржавчина. У ржавчины
свой запах. Но как его выразить словами, если он не похож на другой запах?
Запах ржавого металла. Лучше всего чувствуешь этот запах, когда касаешься
металла подбородком.
Одна туфля осталась у нее на ноге, другая упала на пол. Та, что
осталась на ноге, зацепилась за пальцы и висела просто чудом. "Осторожно,
чтобы не упала", - пронеслось в голове у Арта. Когда-то, должно быть, на
стельке была выдавлена фирменная марка, но сейчас осталось лишь темное
пятно. Арт стоял, глядя на туфлю, и пытался сообразить, как же все-таки
называлась фирма. Нет, как ни старайся, не определишь - все буквы стерты.
На столе лежала записка.
"Дорогой Арт! Мы проиграли. Эдди Макинтайр ошибся. Вдвоем еще тяжелей.
Я больше не могу. Прости. Если сможешь, спасись. Ради нас".
Арт аккуратно и неторопливо сложил записку, засунул ее в карман. Его
тошнило. Его все рвало и рвало, и он не в силах был остановиться. Холодный
и липкий пот стекал со лба. Он упал на пол. Он плакал, и его тошнило. И
спина у него были открыта, не защищена. За ней висела Мэри-Лу.
- Давай иди, - кивнул Арту сержант и показал подбородком на обитую
пластиком дверь. - Капитан освободился.
- Спасибо, - сказал Арт и толкнул ладонью дверь. Она открылась с
вкусным чмоканьем, и он очутился в кабинете начальника.
Капитан Доул, крупный человек лет сорока, с оспенным лицом и сонными
серыми глазами, скучно зевнул, вздохнул и принялся нарочито медленно
набивать трубку. Раскурив ее и выпустив несколько клубов дыма, он
посмотрел на Арта и сказал:
- Ну?
- Вот, прочтите. - Арт протянул полицейскому капитану записку Мэри-Лу.
Тот скользнул по ней глазами.
- Ну?
- Понимаете, - Арт поднял глаза на капитана, - сначала Эдди Макинтайр
обманом приспособил к белому снадобью меня, а теперь вот ее. - Он кивнул
на записку. - Он уверял ее, что вдвоем бросить легче, чем одному... Она
хотела мне помочь... Повесилась...
- Ну? - капитан боялся, что трубка погаснет, и несколько раз быстро
втянул воздух. - И что ты хочешь от меня?
- Этот Эдди Макинтайр людей губит... Сначала я вот... А теперь она... И
других много... На лестнице...
- Ладно, ты посиди там, сержант тебе покажет, а я пока вызову сюда
Эдди.
Арт сидел на жесткой скамейке и рассматривал фотографии десяти
разыскиваемых полицией наиболее опасных преступников. Эдди Макинтайра
среди них не было.
Удивительно он себя чувствовал сейчас. Пустота и тяжесть. Не было ни
сердца, ни желудка, ни печени - ничего. Он был пуст. Пуст и холоден, как
поздняя осенняя улица. И вместе с тем он весил тонны, тонны. Тяжелая
пустота. Пустая тяжесть.
- Эй, - крикнул ему сержант, - иди!
Он снова вошел в кабинет капитана. На стуле у стола сидел Эдди
Макинтайр. Увидев Арта, он грустно улыбнулся. Не зло, не с ненавистью, не
с обидой даже, просто грустно.
- Как ужасно, - сказал он, - такая молодая...
- Эдди, - сказал капитан, - этот человек утверждает, что ты специально
приохочиваешь людей к белому снадобью. Специально, чтоб потом наживаться
на них. Что ты можешь сказать?
Арт, не веря себе, с надеждой посмотрел на капитана. С самого детства,
с первым глотком асфальтового воздуха, с молоком покойной матери он всосал
в себя страх и недоверие к полиции. Полиция защищала тех, кто жил не в
джунглях. Но ведь попадаются же иногда люди и среди свиней. Редко,
конечно, но должны же попадаться...
- Так что ты скажешь, Эдди? - еще раз переспросил капитан. - Это ведь
серьезное обвинение.
- По-моему, - ответил кротко Эдди, - этот человек не ведает, что
говорит. - И снова сказал без злобы, без гнева. С грустью, с жалостью, с
сожалением.
- Это мы сейчас проверим. Ну-ка, - капитан кивнул Арту, подзывая его к
столу, - ближе, подойди ближе.
Капитан поднялся, потянулся, разминая затекшую спину, и что-то в его
плечах вкусно хрустнуло. Он еще раз потянулся через стол и ударил Арта по
щеке. Письменный стол и потолок дернулись, поменялись местами, и Арт
лениво и безразлично понял, что лежит на полу. Откуда-то издалека донесся
голос капитана:
- Может, посадить паскудника на годик-другой? Впрочем, тогда он, не дай
бог, отвыкнет от снадобья и перестанет носить тебе свои денежки. - Голос
гудел громко, раскатисто, жирно. - Ишь ты, нарк паршивый, говорит, Эдди
Макинтайр людей губит. Это ж надо, всякая шваль будет ко - мне ходить.
Он ярил себя, рисуясь перед Эдди Макинтайром, но в глазах его застыла
скука. Будни, служба, плохо вымытые окна кабинета, простуженное шипение
кондиционера...
Капитан вышел из-за стола, одной рукой рывком поднял Арта на ноги и,
прищурившись, нацелился его головой на дверь своего кабинета.
- Осторожнее, капитан, - улыбнулся Эдди Макинтайр, - не сломайте,
Христа ради, ему шею. Все-то вам хочется лишить меня клиента.
- Ладно, Эдди, - кивнул капитан. - Это уж как получится. Считай, что
его шея и основание черепа в руках божьих. - Он раскачал Арта и толкнул
его головой вперед. В полусознании Арт выбросил вперед руки - у него с
детства была быстрая реакция, - и голова его осталась цела...
Он медленно брел по обочине шоссе, оставив за спиной Скарборо, шел не
оборачиваясь, когда сзади нарастал вой приближающейся машины. Они
пролетали мимо, успев толкнуть его жаркой, тугой воздушной волной, и
уносились, таяли в знойной дымке.
Вскоре он свернул с шоссе на грунтовую дорогу. Идти по обочине шоссе
было довольно опасно. Кто-нибудь мог выстрелить из проносившейся машины,
хотя днем это случалось не часто, мог зацапать его и полицейский патруль.
Что за человек на обочине шоссе, куда идет? Попробуй объясни им, когда он
и сам толком не знал. Он знал только, что ему нужна была какая-нибудь
ферма. Выйдет - хорошо, не выйдет - еще лучше.
Через несколько часов он почувствовал, что силы оставляют его. Язык
распух и не помещался во рту. Слюна была горькой, горячей и густой... Что
напоминает ему мысль о слюне? Не помнит... Неважно. Хуже, что очень
подкатывает тошнота и в голову бьют мягкие, но болезненные молотки. Упадет
- и черт с ним...
Ферма была небольшой. Точно такой, какой он представлял их себе. И
мохнатая собака, что лаяла сейчас на него, припадая от возмущения на
передние лапы, тоже была точно такой, какой он их представлял себе.
У дома тарахтел трактор, впряженный в тележку с удобрениями. Удобрение
было белым. Почти как белое снадобье, подумал Арт, и подошел ближе. У
трактора стоял загорелый худощавый старик в широкополой шляпе и ковырялся
в двигателе. Должно быть, регулировал обороты холостого хода, потому что
трактор то и дело менял тембр своего гудения. Из-за него он и не слышал
лая. Но вот старик поднял голову, увидел Арта, и в руке его сразу появился
пистолет. Арт вскинул кверху руки, опустил их, распахнул куртку, снова
поднял руки.
Старик выключил двигатель и в плотной, негородской тишине вопросительно
смотрел на Арта, поигрывая пистолетом.
- Что надо? - спросил наконец старик. - Работы у меня нет. Проходи. -
Он был высок и худ. Его загорелая кожа была покрыта еще более темными
морщинами. Хоть он и держал в руках оружие, в глазах был страх.
- Мне не нужна работа, - сказал Арт, с трудом преодолевая сопротивление
вязкой слюны.
- А что тебе нужно?
- Вы только выслушайте меня, - вяло сказал Арт. Тело его медленно
подрагивало от слабости. - Мне от вас нужно только одно - какой-нибудь
сарай. Поставьте туда ведро воды и заприте меня там. Так, чтобы я не мог
выйти. Что бы я ни делал, как бы вас ни умолял, не открывайте. Если даже я
не буду шевелиться, не открывайте. Если я буду просить у вас чего-нибудь,
не отвечайте и не открывайте. Откройте через две недели. Если я буду жив,
дадите мне немножко молока. Я не прошу у вас одолжения. Вот, возьмите,
здесь почти двести НД. Можете забрать деньги и выстрелить в меня сейчас. Я
вам только спасибо скажу. Можете застрелить меня в сарае. Можете вообще не
открывать его. Ежели я не подохну, хозяин, я бы просил у вас только одно -
разрешения проработать у вас потом годок. Без гроша. Бесплатно. Мне нужен
будет только кусок ржавой трубы... Знаете, такой, что пахнет ржавым
металлом.
Он пришел в себя и открыл глаза. Он лежал на спине и смотрел на дощатую
крышу. Ах да, конечно... Старик все-таки поверил ему. В косом солнечном
луче, проникавшем сквозь какую-то щель, плясали пылинки. Луч казался таким
плотным, что его можно было взять в руки, на нем можно было подтянуться,
из него можно было сделать петлю и надеть на шею.
По телу его первой легкой волной пробежали сокращения мышц. Начинались
судороги. Мускулы то затвердевали, напрягаясь в бесцельном слепом усилии,
и в теле его разливалась острая боль, то вдруг расслаблялись, оставляя его
дрожащим от слабости. Потом ему стало жарко, и он купался в ручьях пота.
Он никогда бы не поверил, что человек может так потеть.
Его начало тошнить. Судорожные сокращения желудка следовали одно за
другим, скручивали его, выкручивали, комкали, ломали, корежили. Он умирал.
Он знал, что умирает. Мыслей не было. Была боль. Ее нельзя было
локализовать. Она плескалась по всему телу, то тупая и ноющая, то
пронизывающая и острая, как взвизг механической пилы. Времени не было, не
было больше ни начала, ни конца, ни дня, ни ночи. Не было луча, и не было
синих глаз, танцующих в этом луче. И не было лучей, танцующих в синих
глазах. Их не было, и они были.
Мысли и образы, боль и воспоминания распадались, расщеплялись на
обрывки, кусочки, осколки, молекулы, атомы. Качалась, качалась туфля,
висевшая на ржавой трубе. И кто-то жалобно моргал, и на эти извиняющиеся
глаза обрушивался оспенный кулак.
Он завыл. Ему казалось, что вой сотрясает стены сарая, рвется наружу,
но это был всего-навсего жалкий хрип.
Арт потерял сознание, но и беспамятство не приносило облегчения.
Однажды ему показалось, что над ним склонилось лицо старика.
- Дайте мне закурить, - прошептал Арт. А может быть, только хотел
прошептать. Он не знал. Он знал только, что, если старик даст ему
зажженную папиросу, он сумеет поджечь сено и удрать, когда загорятся
стены. Или сгореть. Что именно, было не так важно. Лишь бы не эта
бесконечная пытка.
Но то ли старик покачал головой, то ли он вообще пригрезился - сигареты
не было. Была пытка.
Он не Знал, сколько прошло дней. Иногда он с трудом становился на
колени, погружал голову в ведро с водой и пил. Несколько раз он вяло
отмечал про себя, что вода в ведре почему-то не убывает, но мысль тут же
куда-то ускользала от него.
Он ослабел. Судороги все еще сотрясали его тело, но уже с меньшей
силой. Темнота по-прежнему клубилась в нем, но рвота стала мучить его
реже. Иногда ему удавалось по нескольку минут подряд удерживать мысли от
головокружительного хаоса. Это были самые страшные минуты. Они были
населены Мэри-Лу, Эдди Макинтайром и капитаном Доулом.
Он подползал к стенам сарая и пробовал разбить голову о стесанные
бревна, но он был слишком слаб. Он пытался нащупать хоть что-нибудь
похожее на веревку, но ничего не нашел.
Временами он стал впадать в оцепенение. Теперь уже не было ничего. Даже
боли. Было только загустевшее, вязкое время, остановившееся время,
застрявшее время, без прошлого и будущего и уж подавно без настоящего.
Арт пришел в себя от тишины. Густой, плотной, негородской тишины. И
слабости. И странного, позабытого спокойствия. Ему захотелось встать, но
он не мог. Он не мог даже вспомнить, каким мышцам для этого нужно
сократиться. И он подумал, что обидно было бы умереть сейчас, когда
впервые за долгие, долгие дни он не мечтал о смерти.
Когда за стеной раздалось собачье поскуливание, щелкнул замок и
открылась дверь, он даже не мог повернуться.
Старик стоял над ним, с ужасом и жадностью вглядываясь в него, а он
даже не мог открыть глаза, потому что свет нестерпимо давил на них,
причиняя боль.
Должно быть, и собака тоже всматривалась в высохшее бесплотное
существо, распростертое на провонявшей соломе, потому что она больше не
скулила, а дышала часто-часто, вывалив от изумления язык.
- Ну и ну, - пробормотал старик. - Это ж надо... А ведь жив, хотя, надо
думать, скоро помрет... Не может душа на костях жить. Что с тобой делать,
доходяга? - Он потер шершавой расплющенной ладонью свое лицо, дыхание его
прервалось, и он судорожно вздохнул. - Разве что попробовать несколько
капель молока ему влить? Ты как считаешь, Фидо?
Старик ушел за молоком. Свет уже не причинял такой боли глазам, и Арт
осторожно открыл их. Боже мой, как он устал. Он подивился слову "устал",
которое употребил мысленно, и хотел было улыбнуться, но не смог.
Старик вернулся с баночкой молока и ложкой.
- Это ж надо, - сокрушенно и вместе с тем возбужденно пробормотал он, -
что теперь с людями делают... Это что ж делается, ежели люди сами себя...
А? - чувствовалось, что старик привык разговаривать с собой. - Это как же
понять? Это кто же скажет? Зачем?
Он приблизил ложку ко рту Арта, и, видя, что тот не открывает его,
неуклюже подсунул свои пальцы под его губы, и приоткрыл ему рот. На
мгновение Арт испытал страх перед приближавшейся снова тошнотой, но
несколько пахнувших не по-городскому капель благополучно просочились
сквозь его высохшую гортань, и Арт с благодарностью опустил веки.
4
Арт окреп довольно быстро. Молодой его организм, словно истосковавшись
по свежему воздуху, спокойной, тяжелой здоровой работе и простой пище,
спешил обрести утраченные силы.
Старик жил на крошечной ферме один. Он бы, конечно, давно разорился,
если бы попытался выжать из нее хоть какой-нибудь доходишко, но ему
помогал сын, состоятельный химик, живший в Бельвью.
- Понимаешь, - медленно говорил по вечерам Арту старик, и в его
выцветших глазах тлело недоумение. - Понимаешь, сын - он, слава богу, меня
не забыл, как другие, - зовет меня: приезжай, мол, ко мне в ОП. Здесь,
мол, спокойно. Почти не стреляют, не грабят. А по мне, так зачем
спокойствие, если живешь за колючей проволокой, как скот какой-нибудь?
Конечно, на фермах, бывает, и нападут, отстреливаться приходится. Но так
далеко нарки редко забредают... Ты вот первый, - старик посмотрел на Арта
и улыбнулся. - Да у меня и взять-то нечего. Разве что трактор. А на кой он
нарку? Его еще продать нужно, а кому опять же нужен старый трактор, когда
мелких ферм почти и не осталось? Обратно же Фидо выручает... Она чужого
человека за милю учуивает... Конечно, иногда хочется поболтать с живым
человеком. Вроде тебя, - старик неумело улыбнулся. - Ну ничего. С собакой
поговоришь, с домом, с трактором... А потом и подумаешь, а они-то там, в
джунглях или ОП, говорят друг с другом?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг