любопытства. Мельком рассмотрев, бросил, и лишь у костра заметил, что,
зацепившись шнурком за рукоять ножа, она болтается на поясе.
Меч и языческий божок лежали на траве рядом. Христос, распятый на
рукояти меча, был весь в ржавых потеках застывшей крови, стекавшей по
лезвию во время боя. В призрачных сполохах костра мертвые фигурки росли,
оживали.
Сонная одурь туманила сознание Ярополка. Черные тучи затянули звездное
небо. Ударила молния, разрезав небосвод ломаной линией. Братья исчезли, и
Ярополк остался один около костра. Но нет! Откуда-то сбоку слышится хохот.
Оскал Перуна, безудержно хохочущего над чем-то, что находится за спиной
Ярополка. До чего же тяжело перевести взгляд. Глаза и вся голова словно
налились металлом.
Взгляд медленно смещается во тьму. И вдруг молния освещает все вокруг.
Полуобнаженная фигура с протянутыми в небо руками, словно в немой мольбе.
И небеса разверзлись, водопадом дождя устремившись вниз. Человек
бесновался в неистовом танце, ловил струи дождя широко открытым ртом,
размазывал по своему телу красные струи. Но почему дождь красный?! Это
кровь! Кровавый водопад!!! Упырь с глазами ребенка. А рядом звучал
дьявольский хохот уродливого идола.
Видение пронеслось перед глазами и пропало. Снова костер и братья
рядом. Ошеломленным взглядом обвел все вокруг Ярополк. Все лицо горело.
Спрятав лицо в ладонях, застыл на минуту. Успокоившись, рывком встал на
ноги.
- Пойду ополоснусь в реке, заодно и меч почищу.
Кинув меч в ножны, взял в руку головку Перуна. Пристально вгляделся в
злобные черты искусно вырезанного неведомым мастером лица, усмехнулся и
швырнул амулет в костер.
Он шагал к реке, все глубже и глубже погружаясь в темноту ночи, а
дьявольская головка смеялась ему вслед, обугливаясь в пламени.
Отдаляясь от костра, Ярополк шел к реке. Выглянувшая из-за облаков луна
каким-то мутноватым светом освещала все вокруг. Где-то сзади слышались
голоса посланных к реке за водой дружинников. Но Ярополк не замечал их.
Отдалившись от лагеря, он вдруг услышал звуки необыкновенной чарующей
музыки. Они завораживали и неудержимо влекли к себе. Они опьяняли,
наполняя все существо Ярополка наслаждением. И он все убыстрял и убыстрял
свой шаг, двигаясь на звук. Нега разлилась в нем, заполнив каждую клетку
его тела. Все чувства отступили, он не видел ничего вокруг, и лишь слух
вел его вперед. Закрыв глаза, спотыкаясь, продираясь сквозь кустарник, он
двигался к реке. Наконец склон кончился. Ярополк шел по ровному
пространству. Высокая трава достигала пояса. Он разлепил веки. Впереди,
среди высокой травы, неестественно синим пламенем горел огромный костер.
Вокруг костра, в каком-то мистическом танце, под звуки той чарующей
музыки, которую слышал Ярополк, двигались прелестные девушки. Их
обнаженные тела серебрились в лунном свете.
Ярополк остановился, что-то насторожило его. Он разрывался. Ему
хотелось идти туда, к этому костру, к этим призывно машущим ему
красавицам. И в то же время чтото не пускало его. Он не помнил, кто он, не
знал, где находится, он забыл все. Памяти не было, лишь чарующая музыка
внутри. Но какой-то инстинктивный страх не пускал, держал его. И все-таки
он двинулся дальше. Раздвигая траву, он пробирался к костру, но тот не
становился ближе, а, казалось, наоборот отдалялся. Ярополк готов был
двигаться вперед до бесконечности, но вдруг услышал за спиной крики.
По берегу носились дружинники, обезумевшие от ужаса. Не трава была
вокруг Ярополка, а река. Лишь успел он понять это, как рухнул в бездну.
Неимоверным усилием ему удалось вырваться на поверхность, но лишь на
мгновенье, тяжелые доспехи потянули на дно, и черная гладь воды сомкнулась
над его тянувшимися вверх руками. Еще некоторое время на поверхность
вырывались из глубины пузыри воздуха, но и эти последние следы его
существования быстро оборвались. Спасти его было невозможно. И вот...
Голова отца бессильно опустилась на стол. Пустая бутылка, покатившись,
упала на пол. Этот звук вывел Тимофея из состояния забытья, в котором он
находился во время рассказа. Тимофей, словно воочию, видел былое. Рассказ
отца расширялся в его сознании и приобретал краски, дополняясь его
собственной фантазией. Он будто сам был там, участвовал в тех
прекрасно-жутких событиях давно минувшего.
Он недоуменно посмотрел на отца и понял, что тот спит.
- Батя, дальше-то что было?
Попытался было отца разбудить, но кроме пьяного бормотанья,
перемежавшегося громким храпом, ничего не добился. Продолжения, судя по
всему, приходилось ожидать до утра. Тимофей взглянул на часы, стрелки
показывали начало четвертого. Слипавшиеся глаза ясно показывали, что пора
спать. Перетащив отца на кровать, Тимофей подошел к столу. Свеча догорала,
почти скрывшись в застывшем воске.
Взяв блюдечко со свечой, он прошел в свою комнату. Богоматерь,
казалось, укоризненно смотрела на него со стоящей на столе иконы. Задув
свечу, Тимофей пластом рухнул на кровать. Сон опутал его мгновенно. Вместе
со сном пришел кошмар. Тимофей бежал по тропе, хрипел и обливался потом,
Корни деревьев цеплялись за ноги, он спотыкался и падал. Поднимаясь, снова
бежал. Ветви хватали за руки, били по лицу. Он отбивался, отталкивал их
руками, а они снова впивались в него. Тимофей катался по кровати,
размахивая во сне руками. Несколько раз он задел стол, и икона упала ликом
вниз. И сразу же пришло спокойствие. Так и не проснувшись, он лежал,
свесившись с кровати.
Слабое цоканье послышалось в коридоре, тихое и безобидное, как сонное
дыхание. Оно медленно приближалось к комнате Тимофея.
Трудно перебить глубокий сон, и уж тем более не могло разбудить Тимофея
это тихое действо.
Цоканье замерло у двери. Чуть скрипнув, дверь медленно-медленно
приотворилась и снова замерла. Открылась узенькая щелка между ней и
косяком. Отодвигая 'дверь, в щель просунулся у самого пола длинный палец и
резко ткнулся в пол. Острый коготь со щелчком впился в пол. Он напрягся,
изогнувшись, и дверь приотворилась еще ровно настолько, чтобы в щель
просунулся второй палец. Он также вцепился когтем в пол, и уже два пальца
толкали дверь. Она медленно отворялась, а в щель просовывались один за
Другим остальные пальцы. Наконец щель расширилась настолько, что в нее
смогла просунуться вся пятерня. Обрубленная кисть, как огромный уродливый
паук, судорожно вонзая в пол когти и подтягиваясь, медленно вползла в
комнату, пропуская за собой вторую. С каждым движением они неумолимо
приближались к свесившейся с кровати до самого пола руке Тимофея.
Тошнотворный запах исходил от этих двух кусков полуразложившегося мяса,
почерневшего и покрытого трещинами. И этот запах достиг ноздрей Тимофея,
заставив вздрогнуть во сне. Рука Тимофея была уже рядом. Обрубки, цепляясь
за ткань рукава когтями, поползли по руке вверх, к плечу.
...Огромный, высеченный в камне зал. Потрескивая, чадили факелы, но их
света не хватало. Высокий свод, как и стены зала, терялся во тьме. Со
скованными за спиной руками Тимофей стоял на большом каменном табурете в
центре.
Величественных размеров каменная лапа еле виднелась во тьме под сводом
зала. Свисавшая с нее веревка тугой петлей охватывала шею Тимофея. Было
пусто, хотя Тимофею казалось, что он видит в темноте у стен какое-то
движение и слышит неразборчивое перешептывание. Вдруг дуновение пронеслось
по залу. Двигавшиеся у стен силуэты застыли в неподвижном ожидании. Факелы
начали гаснуть один за другим. Лишь чуть слышный шепот во тьме, вопреки
всему,.
не замолк окончательно, а наоборот начал разрастаться^переходя в
душераздирающие вопли тысяч глоток. И вот уже заполнив все, отражаясь от
стен и сводов, усиливаясь, несется рев:
- Тиллигар! Тиллигар!! Тиллигар!!
Последние факелы уже не горят, а тлеют. Тьма все ближе и ближе
подступает к ногам Тимофея. И, словно сама часть этой тьмы, из глухих
закоулков зала двинулась к Тимофею закутанная в плащ фигура. Даже
просторные складки плаща не могли скрыть уродства, огромный горб скрючил
тело.
Под стать телу была и голова. Неправильной формы, вся в шишках и
вмятинах, которые были сильно заметны под длинными, но редкими волосами.
Отвратительный нос с огромными вывернутыми ноздрями был словно размазан по
всему лицу. Также огромна и раздута до неимоверных размеров была и нижняя
губа. Своей величиной она, казалось, компенсировала отсутствие верхней.
Вся верхняя челюсть была оголена, и поэтому создавалось впечатление, что
рот оскален. Пожалуй, единственно красивыми на этом лице были глаза.
Большие, красивого разреза, с длинными и густыми ресницами, и от этого
уродство воистину было еще уродливее. Тем не менее это создание было
насыщено такой внутренней силой и излучало такое количество энергии, что
из каждой поры на теле Тимофея выступил пот. Не в силах смотреть, Тимофей
зажмурился. И вдруг опора вылетела из-под его ног. Он болтался в петле,
которая все туже и туже затягивалась на его шее. Он напрягся всем телом и
проснулся.
Пробуждение было не менее ужасным. Кто-то невидимый в темноте душил
его, вцепившись в шею обеими руками. Пытаясь оттолкнуть противника,
Тимофей выкинул вперед обе руки... и наткнулся на пустоту. Ужас
парализовал его на миг, но лишь на миг. Он задыхался, из-под впившихся в
шею ногтей на грудь уже текли струйки крови. Не найдя перед собой врага,
Тимофей схватил то, что его душило, и когда он почувствовал под своими
пальцами это, то совсем потерял рассудок. Что он думал тогда, он так
никогда и не вспомнил.
Он хрипел и давился собственным языком. Упав с кровати, катался по
полу, а потом, когда уже круги поплыли перед глазами, вдруг отчетливо
услышал крик петуха. Это было спасение. Он еще долго приходил в себя.
Поднявшееся солнце подняло и отца. Видно, похмелье было жестоким,
потому что сначала раздался хриплый кашель, а потом что-то типа молитвы из
одного мата. Потом его шаркающие ноги проследовали на первый этаж,
хлопнула входная дверь. Через некоторое время он снова зашел в дом. Чем-то
долго гремел на кухне и минут через сорок решил разбудить Тимофея.
- Тимофей! - позвал он, поднимаясь по лестнице. Ответа не последовало,
и он решил, что Тимофей крепко спит.
-Тимо...- распахнув дверь, он застыл. Открывшаяся картина лишила его
дара речи. Все было перевернуто. Тимофей лежал на полу посреди комнаты.
Вся шея была покрыта коркой застывшей крови. Но даже не это приковало
взгляд отца, он смотрел на кисти. Обрубленные кисти. Его поразил их вид.
Кожа на них была нежна, как будто они еще минуту назад принадлежали
живому, цветущему человеку. Изумительной красоты длинные пальцы, казалось,
еще минуту назад дрожали чувственной дрожью. С трудом оторвав взгляд от
этой дьявольской обманки, отец кинулся к Тимофею.
Слава Всевышнему! Тот был жив. Был жив, но находился в глубоком
обмороке. Приводить Тимофея в сознание отец не стал. Он бьш уверен, что
организм сына сам справится.
Принялся за уборку. Прежде всего он принес мешок и, брезгливо бросив в
него обрубленные кисти, потуже завязал.
Затем, отложив мешок в сторону, привел в надлежащее положение то, что
было опрокинуто и разбросано по комнате.
Вооружился тряпкой и, налив в ведро воды, хорошенько все в комнате
вымыл. Наконец, наведя порядок и удовлетворенный чистотой, он сел в
изголовье кровати и стал терпеливо ждать пробуждения Тимофея.
Тимофей проснулся часа через полтора. Едва проснувшись, он рывком сел в
постели и широко открытыми глазами впился в отца.
- Это я, Тима, не волнуйся, - ласково сказал отец.
Казалось, Тимофей ничего не понимал. Недоуменным взглядом он обвел
комнату. Прикоснулся рукой к забинтованной отцом шее. Внезапно его лоб
покрыла испарина, он вспомнил все.
- Это ужасно! Я... сейчас тебе рас-с-скажу, - торопясь и заикаясь,
забормотал он.
- Расскажешь, расскажешь, только во время завтрака, - отец взглянул на
ходики.- Ну, вернее сказать, во время обеда.
Отец ласково похлопал Тимофея по руке, и они двинулись на кухню. Но
Тимофей не мог удержаться, и не успели они еще дойти до кухни, как он в
бешеном темпе уже все рассказал. Обед проходил в томительном молчании.
Отец думал, и Тимофей ему не мешал. Он уже пришел в себя, чему в немалой
степени помогло принятие двух стопок успокоительного домашней перегонки.
Наконец он все же не выжержал:
- Ну, что, батя, надумал? Что делать-то будем?
Отец оторвался от сосредоточенного поглощения пищи и сыто рыгнул.
Задумчиво посмотрел на Тимофея и, наконец, вымолвил:
- Да только одно и пришло на ум. Бросить лапы эти поганые ей в могилу
да вбить в нее, стерву, кол осиновый.
- А когда?
-Да сегодня и вобьем. Долго ли нам-кабанам? - Он снова рыгнул.
- Ну хорошо, с этим разобрались. Да, кстати, ты не досказал мне про
Гюряту и Святовида.
- Да? Ну, можно и сейчас досказать. А на чем я остановился?
- На том, что Ярополк утонул.
- Угу... Ну, слушай дальше.
Отец задумался, вспоминая, а Тимофей, заполняя паузу, налил в стопки
самогону.
Прошло десять лет. Много событий произошло за это время. Были и горести
и радости - большие и малые. Киевский воевода умер, и Гюрята, по праву,
занял место отца.
Властью своей распоряжался он умело и поэтому был уважаем. На радость
ему жена родила сына. И все было бы хорошо, да внезапно нарушился покой
души его. Брат Святовид, объезжая молодого жеребца, был сброшен на землю.
Все бы ничего, да беснующийся жеребчик копытом проломил ему грудь.
Долго мучился Святовид. Ни отвары, ни заговоры знахарок - ничто не
помогало ему. Целыми днями лежал он и харкал кровью. Тяжко было Гюряте
смотреть на это. Видеть, как умирает брат и чувствовать свое бессилье
чем-либо помочь. В ожидании смерти Святовид старел на глазах. Каждое утро
в его густых волосах прибавлялось седины. Днем Святовида выносили на двор.
Целыми днями лежал он, устремив взгляд в небо. Ему не мешали, и он
напряженно думал о чем-то своем.
Как-то Гюряте сказали, что брат зовет его. Выйдя на двор, Гюрята
подошел к лежащему Святовиду и присел рядом.
- Мне сказали, ты звал меня.
Святовид, оторвавшись от созерцания облака, посмотрел на Гюряту.
- Поговорить нам пора, Гюрята, Смерть моя уже близко, а на душе тяжело.
Ему было тяжело говорить. Слова с хрипом и свистом вырывались из груди.
- Много крови пролил я. Но не из-за этого мне тяжело.
Кровь и свою и чужую проливал я за Господа нашего, во искупление
прегрешений наших перед ним. Так что не тяготит меня это. Другое бремя
лежит на моих плечах. Забыли мы в своей гордыне о брате нашем - Ярополке.
Святовид закашлялся, и кровавые брызги упали на землю. Долго молчал,
собираясь с силами, и наконец продолжил:
- Этой ночью мне явился ангел. Он сказал, что Ярополк жив, но что
погибла душа его. Он велел поставить церковь в том месте, где Ярополк
пропал, и молиться за душу его.
Чистые голубые глаза Святовида вновь обратились к Гюряте.
- Я уже не могу ничего. Я хочу, чтобы ты выполнил это.
Это моя последняя просьба. Поставь церковь у той речушки и молись,
молись за души Ярополка и мою. Дай мне слово, что исполнишь это.
Его взгляд горел просьбой, он даже приподнялся на локтях.
- Клянусь, Святовид, что выполню то, о чем ты просишь.
- Благодарю, брат. А теперь будь добр, пусть меня перенесут в дом и
позовут священника, я хочу исповедаться.
Ночью Святовид умер. Хоронили его как истинного христианина. После
прощания с покойным гроб хотели накрыть крышкой, но внезапный окрик Гюряты
остановил.
- Подождите! - подойдя к гробу, он положил на грудь Святовида тяжелый
двуручный меч.
- Не тоже воина без меча хоронить. - Гюрята отошел, и крышку начали
приколачивать. Затем гроб медленно опустили в могилу.
Кончилась спокойная жизнь для Гюряты. Клятва, данная Святовиду, висела
над ним, как меч. Он сильно изменился.
Мрачные мысли витали в его голове. И, наконец, настал момент, когда он
понял, что дальше так продолжаться не может. Князь не стал удерживать его.
Он был занят и озабочен укреплением рубежей. По его приказу создавались в
глуши по окраинам княжества крепкие поселения.
С Гюрятой шел отряд из ратников и семьи малоимущих мужиков, которые
решили поискать счастья на НОБЬ!Х местах. Да и места-то были плодородные.
Леса, богатые дичью, земля, дававшая сказочные урожаи. Быстро отстроили
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг