Однажды он нам устроил изрядный переполох. "Отсидев" в гермокамере шесть
недель - это было весной прошлого года, - Гена со всеми мерами
предосторожности был переведен на акклиматизацию в бокс. Там ему, пока у
него не установится нормальный микробиологический баланс, предстояло
провести дня три-четыре. Если же его выпустить "в мир" сразу же, из
гермокамеры, Гена, как, впрочем, и любой другой, неизбежно чем-нибудь
заразится: после стерильной гермокамеры, где вся микрофлора исчисляется
пятью-шестью безвредными микробами, даже воздух в нашем дендрарии может
оказаться инфекционным - организм испытателя постоянный иммунитет теряет
довольно быстро. И вдруг примерно через час после того, как Старцев был
переведен в бокс, мне сообщают, что он исчез.
Мы сбились с ног - обшарили весь огромный парк. Никому и в голову не
приходило, что Старцев истосковался по городскому шуму и запахам. Как был, в
стерильном спортивном костюме, Гена, крадучись, прячась за деревнями,
пробрался к выходу из парка и пошел по улице, жадно приглядываясь и
принюхиваясь. Позже, когда беглец был водворен в бокс, он с восторгом
рассказывал, как у него кружилась голова от всех этих дурманящих запахов:
автомобили, оттаявшая, прогревшаяся на солнце земля, тополя с
проклюнувшимися почками... Он так и свалился, сел, как говорит, на землю от
этих запахов и слабости в ногах. Так, сидящим на земле, его и увидели
сотрудники института, по костюму догадались, что испытатель, и привели к нам
в отдел.
Влетело Гене за тот побег крепко. Да и попереживали мы за него
основательно. Но обошлось: день был теплый, солнечный и безветренный -
это-то, очевидно, и спасло нашего лидера от пневмонии. И когда
комплектовался первый экипаж (три человека - это уже экипаж!), Гена Старцев
был кандидатом "номер один": тут ведь учитывалось не только здоровье, но и
профессия, специальность испытателя. А Гена - мастер на все руки...
Да, о Старцеве я могу судить совершенно уверенно: энтузиаст. Думаю, что в
глубине души, никому не признаваясь, он идет в гермокамеру, как на тренаж
перед космическим полетом. Здоровьем его бог, конечно, не наградил -
родители, точнее: типичный астеник, огромным усилием воли и самодисциплины
сумевший не только нарастить мышцы, но и развить сердце и легкие. Отличный
специалист своего дела, душа человек, любит стихи... Наверное этим, любовью
к стихам, он многих и подкупил. Но нет, есть в нем что-то и другое - помимо
лирики: цельность натуры, я бы сказал. Это ведь не шутка - в течение пяти
лет, изо дня в день по часу, по два заниматься спортом. И не ради укрепления
своего драгоценного здоровья, а чтобы при очередной диспансеризации врачи не
могли исключить тебя из списка испытателей. Уже одно это чего-то стоит.
Может, и будет когда-нибудь летать в настоящем космосе - кто его знает! Воли
во всяком случае для этого у него хватает.
А вот Хотунков для меня загадка. Тихий, почти незаметный в отделе человек
- биолог с двумя вузовскими курсами за плечами (агрономический, правда,
незаконченный, факультет в сельхозе и биофак в университете), он как-то
неприметно, непостижимо для других очень быстро стал ведущим специалистом по
космическому растениеводству, защитил (тоже тихо, без шума) кандидатскую,
самый молодой руководитель группы... И в отряд испытателей попал так же тихо
и незаметно, к вящему удивлению окружающих. У Хлебникова было одно время
настроение исключить его из "золотого фонда" - уж больно незаменимый
специалист по фитотрону и фотосинтезу хлореллы, нечего такому отдыхать в
гермокамере. Но и тут Хотунков как-то очень тихо уладил конфликт: сходил
поговорил с Хлебниковым по сугубо личному делу, а через неделю ушел в
гермокамеру - испытателем.
Если судить о человеке только по делам - аттестация самая высшая. А вот
если по словам... Немногие счастливчики удостаивались чести перемолвиться с
Хотунковым за день двумятремя словами - не по делу. И тем не менее на
исследованиях у психоневрологов Хотунков получил один из высших баллов. И
это когда один из тестов, я знал это точно, как раз и заключался в том,
чтобы при помощи речи максимально быстро установить нужный психологический
контакт с совершенно незнакомым человеком. Тест называется "речевой
коммуникабельностью". К нашему изумлению, психологи поставили по нему
Хотункову "отлично". История настолько не" вероятная, что я не поленился,
съездил в диспансер и встретился с одним из врачей. "Действительно, -
подтвердил врач, - уникальный случай, особенно в наш, можно сказать,
болтливый век: в контакт с любым реципиентом вступал в минимальный срок - ни
одного лишнего слова". Поскольку в роли реципиентов выступали сами члены
комиссии - сомневаться не приходилось: случай и в самом деле редкий...
- Как самочувствие?
На экране вижу: сидят переговариваются, Михаил парням чтото рассказывает,
Старцев даже жестикулирует - очевидно, речь идет о космонавтике.
Взгляд на монитор, на тебя, кажется, легкая улыбка... Ответил Старцев:
- Отлично, Александр Валерьевич. Поднимайте быстрее!
Через два часа мы добрались до двух с половиной процентов.
- "Площадка". Пять минут отдыха. Кто чувствует удушье - можете подышать
чистым кислородом. Но не злоупотребляйте - потом будет трудно переходить на
углекислую смесь. Как самочувствие?
- Нормальное.
Ответил Михаил. Кислородными масками не воспользовался никто. Это хорошо.
Ибо чувствуют они себя там сейчас, судя по приборам, невесело: увеличился
пульс, частое дыхание, повышенная электропроводимость кожи... Потеют.
- Миша, как выглядят члены экипажа? Подробно. Я включил магнитофон;
рассказ Михаила очень важен - ни видеоконтроль, ни телеметрия не могли
передать и "увидеть" того, что мог и должен был заметить опытный врач.
Секундная пауза.
- Легкая краснота. Дышим, кажется, чаще. Жарко. На лицах ребят мелкий
пот... (А температуру в гермокамере снизили уже до девятнадцати градусов). -
В висках легкое покалывание...
- У всех?
- Нет, кажется. Но я чувствую.
- Так. Что еще? Опять секундная пауза.
- Ощущение тяжести. Такое впечатление, что работаем, несем тяжесть. Или -
бежим. Вот, кажется, все ощущения.
Все как по расписанию: все это мы ожидали - знали по литературным
источникам и собственным опытам. Пока все нормально.
- Это пройдет. Организм адаптируется. Сейчас последний "подъем".
В течение часа закончилась адаптация: прошли головная боль, ощущение
тяжести, пульс установился на восьмидесяти - у всех, но дыхание было
по-прежнему частым и глубоким - частота понизится, знали об этом, не скоро.
Никаких пока осложнений, никаких отклонений от программы. Ребята "подъем" на
три процента перенесли отлично.
- Молодцы, - благодарю я их по связи. - Адаптация закончилась. Можете
отстыковаться и приступать к выполнению программы.
Я почувствовал, что сзади, за моим креслом дежурного врача, кто-то стоит.
Оглянулся - Хлебников.
- Разреши, я им скажу пару слов. Я уступил кресло. Он сел, удобно
устроился, подвинул микрофон поближе.
- Проголодались, товарищи?
На экране мелькнула чья-то белозубая улыбка. Потом кто-то ответил - не
Михаил:
- Еще как, Григорий Васильевич!
- Я вам хочу еще раз напомнить о важности эксперимента. По программе, как
вы знаете, вам запланирована имитация космического полета. Да у вас и пища
небесная - космонавты питались такими же лиофилизированными продуктами -
гордитесь!
Из динамика:
- Гордимся!
- Это последний вольный разговор с "землей", - продолжал Хлебников. - С
этой минуты вы должны перейти на связь по режиму. Я понимаю, трудно будет
вам. Но мы будем за вами следить беспрерывно. Мы с вами, друзья. Счастливого
вам завершения эксперимента. Счастливого возвращения на "землю"!
- Спасибо.
Это сказал кто-то из парней. Михаил, я видел на экране, готовился брать
кровь на анализы.
- Все, - сказал Хлебников, поднимаясь. - Кто дежурный врач?
- До восьми на пульте я. Потом - Сонина.
- Желаю успехов.
Хлебников с широкой, щедрой улыбкой подал мне руку, кивнул остальным -
"Работайте!" - и ушел. И Боданцев ушел с ним. Теперь в зале осталась только
"спасательная команда".
Странный все-таки человек Хлебников. Радуется, А чему? Что благополучно
прошел "подъем"? Все ведь еще впереди. Мне даже страшно подумать: вдруг у
парней начнется некомпенсированный ацидоз. Конечно, Михаил - опытный врач,
кислородные маски наготове, но кто толком знает, как надо с ним бороться, с
некомпенсированным ацидозом? В какой дозе можно давать в этом случае
кислород? Боданцев прав: одна надежда - на симбиоз. Авось матушка-природа не
откажет благословить союз хлореллы с человеком и на этот раз - при трех
процентах углекислоты. Будем надеяться Кто, говорят, не рискует, тот не
знает, что такое счастье. Да, когда рискуешь собой - ладно, можно узнать
вкус счастья. А вот когда другими...
- Александр Валерьевич, я посижу?
Тая. Смотрит настороженно - боится нарваться на отказ. Она за эти два
последних дня подготовки к эксперименту тоже сдала: глаза запали, черты лица
заострились, ресницы не крашены - некогда.
- Я хочу дождаться анализов крови, Таюша. Ты сама-то пообедала?
Кивнула. Усмехнулась, И тихо-тихо, чтобы не услышали техники:
- Я тебе пирожков принесла. Поешь? У меня в кармане.
- Поем, - рассмеялся и я, тоже тихо-тихо. И забрался к ней в карман
халата, почувствовал при этом, как она вздрогнула и напряглась.
- Спасибо, Таюша. Так бы и просидел до восьми голодный.
Тая, не сказав ни слова, отошла к самописцам.
- Как там - все в порядке? - жуя пирожок, спросил я у нее.
- Все в порядке, Александр Валерьевич, - ответила Аллочка Любезнова по
прозванию "красивые глазки". - Параметры не меняются.
Через полчаса Михаил сообщил мне данные анализов крови. Все в норме. Пока
в норме.
Глава вторая Надежды и сомнения
Симбиоз в гермокамере наступил лишь на пятые сутки.
Все эти четыре дня мы, врачи и биологи, члены "спасательной команды",
прожили в страшном напряжении. Сотни анализов крови, сотни графиков
самописцев, бактериологических мазков - все это надо осмыслить, держать в
голове и перед глазами, и все это бумажное море упрямо твердило об одном и
том же: прогрессирующий ацидоз. А мы никак не могли нащупать точку симбиоза:
меняли рацион испытателей, меняли подкормку хлореллы... Нет, никак не
совпадают эти чертовы коэффициенты!
А ведь явления симбиоза - я уже рассказывал Михаилу - мы открыли
неожиданно, даже не предполагая о его существовании. Не в биосфере, конечно,
- там такой симбиоз наш шеф, профессор Скорик, нашел чисто теоретически, "на
кончике пера", - а в лабораторной модели, в нашей гермокамере...
Вариант "А" системы биологической системы жизнеобеспечения мы отработали
быстро (что-то около полугода) и без всяких осложнений - наши испытатели
один процент углекислого газа в атмосфере почти не ощущали. Немного душно -
вот и все. Так примерно, как в плохо проветриваемом кинотеатре. Сложность
была в другом: хлорелла должна была выдавать в гермокамеру для дыхания
человека столько же кислорода, сколько человек выдыхает углекислого газа.
Циолковский был мудрым мужем - все предусмотрел: "Растений должно быть
столько, чтобы их корни, листья и плоды давали столько же кислорода, сколько
его поглощают обитатели жилья. Если последние поглощают более, то люди
задыхаются и ослабляются, а растения оживляются от избытка углекислого газа;
если меньше, то людям дышится легко, но растения не имеют довольно
углекислого газа и слабеют". Одним словом, речь шла о полной гармонии. Между
человеком и хлореллой. А у нас в варианте "А" наблюдался первый случай:
избыток углекислого газа и недостаток кислорода. Да и в "Б" - почти то же
самое.
Вся эта арифметика с газовым балансом человека (шестьсот литров кислорода
в сутки - поглощение и пятьсот сорок литров углекислого газа - выделение)
была нам, конечно, известна и раньше. Думали мы и над этими коэффициентами
ДК и АК. - чем же, какими способами создать равенство между ними -
дыхательным коэффициентом человека и ассимиляционным - хлореллы, а вот когда
дело дошло до гермокамеры... Не получалась у нас эта самая гармония - и
баста. А должна была получиться, должна была существовать в природе!..
Теория профессора Скорика о том, что животные и растения на Земле -
сожители-симбионанты, и его знаменитая формула о том, что жизнь дерева
биологически эквивалентна жизни человека, крона березы, мол, дает в сутки
столько кислорода, сколько нужно для одного индивида - известны широко. Он
много об этом писал. Но это были все общие рассуждения с небольшой дозой
математических расчетов. Скорее, агитация за спасение биосферы, чем исходные
данные для получения симбиоза в гермокамере. Да он, признаться, никогда
камерой всерьез и не занимался. Так, выслушивал, кое-что советовал...
Решение мы нашли сами - опытным путем. Сейчас уже в деталях и не помню,
что мы делали... Вернее, чего только не делали! Но главным образом пытались
изменять массу хлореллы: чуть меньше, чуть больше. Как в детской игре:
горячо - холодно... Только потратив уйму сил и времени, поняли, что это
совершенно бессмысленная затея: хлорелла, поглощая углекислый газ,
размножается, ее масса все время изменяется. Головоломка, одним словом. Но
все же нам эти чертовы коэффициенты - ДК и АК - почти удалось уравнять.
Почти... Однако разница между ними всего в несколько сотых долей процента
все равно приводила к тому, что за сутки из камеры исчезало двадцать литров
кислорода. Недодавала хлорелла. Чего только мы с ней не дела ли - с этой
дрянной микроводорослью: меняли режим освещения, меняли подкормку...
Безрезультатно. Хоть тресни.
И вот когда мы уже потеряли надежду выровнять эти самые ДК и АК,
установить в гермокамере ту самую гармонию, о которой в свое время писал
Циолковский, кому-то пришла в голову идея: а почему мы, собственно, все
время пытаемся повлиять только на хлореллу? А дыхательный коэффициент? От
чего он зависит? Неужели тоже жестко стабильный? Все сначала - основной
обмен, газоанализаторы... Теперь уже взялись за человека - за испытуемых. И
выяснилось, что ДК у людей - весьма лабильная константа. Да какая там
константа! Стоит человеку чуть изменить рацион питания, как ДК сразу же
понижается или, наоборот, повышается. Ну а когда выяснили главное - дальше
дело пошло быстрее: подтвердилось (об этом говорилось и в медицинских
книгах, но мы, увы, с запозданием туда заглянули), что жиры ДК понижают, а
углеводы - повышают. Другими словами, вопреки нашим расчетам и ожиданиям
именно хлорелла оказалась в газовом балансе задающим элементом
регулирования, ее АК оказался константой, а не ДК человека - как мы думали
раньше - и как это, собственно, вытекало из теории симбиоза профессора
Скорика - для биосферы в целом. Или же, что более вероятно, мы его теорию к
условиям гермокамеры применяли слишком упрощенно.
Но что касается второй части проблемы баланса, то тут он, Сварог,
оказался прав полностью: нормальное питание, рекомендованное диетологами,
как раз и дает дыхательный коэффициент, в точности равный ассимиляционному
коэффициенту земных растений. Я помню, как он, Сварог, выдал нам эту истину:
"Меня, очевидно, нужно занести в список нарушителей баланса биосферы первым:
ненавижу диетологов и все их рекомендации..."
И вот теперь в этом решающем эксперименте с экипажем держали экзамен и
наша теория симбиоза "человек - хлорелла", и весь наш многолетний опыт
создания нужного газового баланса в гермокамере регулированием рациона
питания испытателей... Не можем добиться совпадения этих чертовых АК и ДК, и
только!
Дома я почти не ночевал. Вся надежда была на ночь. Прошлые эксперименты
подсказывали: если симбиоз наступит, то концентрация углекислоты в воздухе
гермокамеры должна начать падать к часу ночи. И я сидел у пульта до двух, до
трех часов, сидел, ходил бесконечными кругами и, покурив в уголке,
возвращался к капнографу. Даже стучал ногтем по его крышке, как по
барометру: сколько можно чертить у трех процентов? Сколько можно показывать
"к буре"? А "буря" у нас одна - некомпенсированный ацидоз...
Я до самой смерти, наверное, не забуду, как "док" Хлебников свалился на
мою голову с этим вариантом "Д". В буквальном смысле слова - с аэродрома и
ко мне!..
- Что?! Вариант "Д"?
Я решил, что ослышался, и уставился на Хлебникова в недоумении: что это
он - всерьез?
Десять минут назад меня разбудил длинный, требовательный звонок. Я,
видно, задремал - блаженные минуты святого отдыха! - вскочил с кресла, очки
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг