подпоясанные кушаками, лениво цедили медовуху. Потом вдруг оказывался на
заметенном сугробами постоялое дворе и надо было встречать карету
очередного проезжего купчика, а так не хотелось в метель выходить из
теплой избы. Или вдруг выносило в дикие леса, на ловлю вепря, и после
удачной охоты он шел на кручу, где стоял каменный Белее, бросал к его
ногам подарок - сердце и печень убитого зверя. И тогда Велес гнал в его
силки белку и соболя, а стрела его цепляла в небе белого лебедя.
Дубров был конником армии Фрунзе и опричником Ивана Грозного,
крепостным крестьянином и барским конюхом, сражался в войсках Кутузова и
Александра Невского. И в каждом столетии у него было два основных занятия:
он или пахал землю, или защищал ее от врагов. Когда же пришел в себя, тело
ныло, будто и впрямь только что скинул доспехи и отошел от плуга.
Долго разглядывал себя в зеркало: неужто в его теле столько жизней
заключено?
Он трогал лицо, охлопывал бока, не до конца веря, что все это было с
ним: бешеный бег конниц, горящие села, победные крики и стоны,
изнурительный шаг под зноем, за сохой, по вспаханной стерне, немудреные
радости деревенского хоровода, рождение детей, вечера в избе, за стенами
которой пурга и волчий вой. Где-то на середине пути обрывались жизни
предков, не ощутив до конца всей полноты бытия. Он вобрал в себя,
наполнился этим множеством не прожитых до конца жизней, и долгая печаль
омрачила его.
Неделю ходил по городу Дубров, нося в себе внезапно пробудившуюся
историю. Нелегка была эта тяжесть, но, постепенно разобравшись что к чему,
он проникся огромным уважением к приключившемуся с ним и уже без страха, с
интересом вслушивался в то, что с ним происходит.
Закапывал атропин до тех пор, пока не опорожнил пузырек. Когда же начал
другой, оказалось, что тот не обладает свойством прежнего - не успев
попрощаться, предки навсегда исчезли.
Рассказ Дуброва так впечатлил Ладушкина, что, когда на следующий день к
нему заглянула Орехова, нагруженная бутылками кефира, сырками и булочками,
он чуть не проболтался. Сдержало то, что Орехова, увидев в квартире
беспорядок, накинула на себя длинный, до пят, махровый халат Ладушкина и
стала рьяно наводить чистоту: смахнула пыль с мебели и книжного шкафа,
перемыла посуду, а когда стала протирать пол, Ладушкин уже было открыл
рот, но тут раздался телефонный звонок.
- Это я - Галисветов, - раздался тоненький голосок. - У тебя идет снег?
- Кажется, идет.
- А я дома один: мама в театре с тетей Леной.
- Скучно?
- Ну что ты. Я тут для тебя потрясающую информацию откопал.
Оказывается, есть предположение, что время имеет физические и
геометрические свойства. То есть оно вовсе не абстракция. Более того,
вычислен ход времени. Знаешь, чем он определяется? Линейной скоростью
причины относительно следствия, и равен семистам километрам в секунду со
знаком плюс в левой системе координат.
- А в правой? - спросил Ладушкин, плохо соображая, о чем речь.
- В правой все наоборот. Там антимир. Но вот еще и биологическая идея:
может, орган времени в шишковидной железе, в остатке древнего третьего
глаза? Может, это и есть хроноглаз? Если телескопы могут видеть прошлое,
глаза - настоящее, то наш мозговой глаз, возможно, провидит будущее? А все
вместе и есть движение разума.
- Галисветов, ты и впрямь гениальный мальчик, - сказал Ладушкин, смотря
в смеющееся лицо Ореховой. - Но я тебе как-нибудь расскажу нечто еще более
удивительное.
Между тем, Виолетта уже летела по направлению к Земле, и трудно было
предсказать, сработают ли уловители, удастся ли рассчитать точку ее
возможного пересечения с орбитой Земли.
Возвращаясь с работы, Ладушкин всматривался в лица людей, пытаясь
определить, сколь глубоко проникла в них тревога. Но каждый был отгорожен
от всех маской собственной озабоченности и нельзя было понять, что его
больше волнует, ворох белья в ванной, готовка пищи или несущееся в
космическом пространстве гибельное тело.
Он заметил, что Виолетта гротесково заостряет характеры. Тамара Орехова
по нескольку раз на день проверяла одни и те же контрольные карты и носила
только вязаные платья с дырочками. Второкурсница Олька заштукатуривала
лицо так, что оно было похоже на маску античного театра и на нем трудно
было прочесть мысль и чувство. Веня Соркин, перестав острить, рассуждал о
жизни и смерти.
Лишь старуха Курилова, стряхнув со скамейки снег, по-прежнему вязала у
котельной, и соседи удивлялись, как это у нее не мерзнут руки.
По совету Соркина, Ладушкин теперь искал хроноглаз художественным
методом: писал рассказы. Но продолжал и оттачивать свое зрение. Тем более,
что одно дополняло другое. А писал он о том, что приключилось с ним за
последние месяцы: случай с Леонилой, времянка с глазами-звездами, встреча
со стариком в лесу, рассказ Дуброва. Но истина по-прежнему не
приоткрывалась.
- Это, наверное, потому, что ты пишешь, почти ничего не придумывая, -
сказал Веня. - А попробуй-ка расковать фантазию.
Ладушкин ценил советы Вени, прислушался и к этому.
Ранним воскресным днем, когда в воздухе уже летали первые запахи весны
и у магазинов выросли старушки с фиалками и подснежниками, он положил на
стол чистую бумагу, заправил голубыми чернилами авторучку и с волненьем,
будто каждая строчка приближает его к искомому ответу, стал писать.
"И вот в третий раз я подошел к времянке. Я догадывался, что дверь не
из крепкого дуба, а из ДСП. Поскольку ключи давно затерялись, я отошел на
несколько шагов, разогнался и кинул свое тщедушное тело на эту амбразуру
невидимого дота, откуда все человечество и меня лично обстреливали часами,
минутами, секундами. Дверь с треском проломилась, и я вылетел в звездное
пространство.
Где-то слева гудел пылесос. Это означало, что Земля совсем рядом. Но
прежде, чем убедиться в этом, я крикнул:
- Эй, Кронос, где ты? Кто ты?
- Ты... ты... ты... - повторил небесный ревербератор, и я замер,
услышав эхо в ответ. - Кто ты? - переспросил я, паря среди светил, похожих
на неоновые огни.
- Ты... ты... ты...
- Хочешь сказать, что Кронос - это я? Да?
- Да... да... да...
- Но какой же я Кронос, если я такой... хрупкий, такой недолговечный, а
вокруг так много неожиданностей, и я боюсь даже комет?
- Нет... нет... нет...
Какая-то сила развернула меня, и я замер: в мою сторону неслось
светящееся тело с огненным хвостом. "Виолетта!" - мелькнуло в сознании. В
тот же миг прямо передо мной, из черноты космоса выплыла весенняя Земля в
голубых облаках, которые раздвинулись, и я увидел свой двор и на скамейке
у котельной старуху Курилову. Даже разглядел на ее голове карту
африканской страны Зимбабве. На балконе стояла второкурсница Олька. Лицо
ее было поднято вверх и показалось мне совершенно необычным: на нем четко
проступали тени не косметики, а мыслей. На одной из улиц города
наблюдалась странная картина: по тротуару, будто бы сама собой, катилась
детская коляска с совсем крохотным младенцем. Присмотревшись, я заметил
привязанную к коляске длинную веревку, которую тянула за собой не идущая,
а низко летящая над улицей женщина, и я узнал в ней Леониду. Она так
легко, так весело летела, помахивая платочком остолбеневшим прохожим, что
я понял: Федор Дмитриевич начал эволюционировать заново.
А потом я увидел Галисветова, и сердце мое дрогнуло нежностью и
жалостью. Как можно было оставить его одного в этом полном опасностей
мире?! Он бежал в легкой курточке, прыгая через лужи, кепка его сдвинулась
набок, и ветер лохматил русую челку.
Стало страшно: в любую минуту его мог сбить автомобиль, могли обидеть
мальчишки, он мог просто подвернуть ногу и упасть.
Между тем, край глаза отметил близость кометы. Минуты начали хаотично
растягиваться и сжиматься. Но ужас перед летящим небесным телом исчез,
когда все внимание переключилось на маленькое, тонкорукое существо с
тяжело оттягивающим плечи портфелем. Кроме школьных учебников, в нем
летали волшебные отмычки от дверей прошлого, за которыми томились моя
мама, бабушка, более далекие пращуры, а также прадеды Дуброва - Никифор и
Матвей. В том же портфеле Галисветов нес ключи и от завтрашнего дня.
- Не промочи ноги! - закричал я, с досадой вспомнив, что так и не купил
ему новые ботинки - эти уже малы и вот-вот попросят каши.
Почему я не помню, а точнее, не знаю его в раннем детстве? Не слышал
его первых слов, не помог ему переступить первый порожек, не прочел первую
книжку? Он и сейчас, по сути, обходился без меня. В этой его
самостоятельности таилось нечто для меня обидное и несправедливое.
Шум и треск разрываемой ткани повернули мою голову влево. Хвостатый
огненный шар был совсем рядом. Жестко разрезая небо, он грозил так же
вспороть мальчишку, Землю, меня... В такой ситуации смешно было на что-то
надеяться, и все же я выбросил вперед ладони в невероятной попытке
оттолкнуть грозное тело. И - о чудо! - мои безоружные, обыкновенные
человеческие руки притормозили ход огненного снаряда, он сердито зашипел,
разбрызгивая пламенные струи, круто развернулся и ушел в черноту.
Я стер со лба испарину и глубоко вздохнул".
_Причина без следствия_, чтобы не отделять настоящее от будущего.
Телефон зазвонил так неожиданно, что перо Ладушкина прочертило на
бумаге крутую параболу.
- Привет, это я, - сказал Галисветов.
- Привет! - обрадовался Ладушкин.
- Радио слушаешь? Удалось изменить направление кометы! Ура!
- Иначе и не могло быть, - ничуть не удивился Ладушкин и неожиданно
спросил: - Галисветов, а тебе никогда не хотелось прийти ко мне в гости?
- Хотелось. Но ты на другом конце города. Почти что в антимире.
- Как не стыдно, Галисветов! - В горле застрял комок. Сделал усилие,
проглотил его. - Ты ведь уже не маленький, и как это случилось... без
меня? В чем дело?
- Дело в трансноиде! - ответил Галисветов, и Ладушкин представил, как
при этом он весело хлопнул себя по лбу.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.07.2001 20:08
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг