клумбе. "Дети - производители духовных богатств, но и самые крупные
хроноглоты", - отметил он в блокноте, куда обычно записывал меткие
словечки кабэшного острослова Вени Соркина.
Хроноглоты были наиболее многочисленной группой. Они встречались где
угодно, в любом учреждении, находили человека в его доме и даже в постели.
Минуты, часы для них не существовали, они плевали на время, превращая его
в слова, не несущие никакой информации. Им просто некуда было деть время,
не на что потратить, и заодно со своим они приканчивали и чужое, нимало не
сожалея об этом. Случались метаморфозы: хронофил мог превратиться в
хроноглота, а пустохрон стать хронофилом. Самым великим хроноглотом, но
одновременно и хронофилом оказался телевизор, и Ладушкин был с ним начеку.
В театрах, кинозалах садился скраю и при первом же признаке скуки вставал
и уходил.
Хронофилов можно было распознать по тому, как часто они поглядывают на
часы, хотя многие, как и Ладушкин, могли ощущать время и без них. По своим
нравственным качествам они были разными. Зато пустохроны не отличались ни
нравственностью, ни умом: заливали время спиртным, убивали косточками
домино и бессмысленными посиделками с пустым трепом. Ладушкин избегал их,
как и хроноглотов. Но даже хронофилы не умели по-настоящему ценить и
использовать время, и он с грустью размышлял о том, что, дай человеку хоть
тысячу лет жизни, ему и этого будет мало, потому что не научился, не
знает, как с полнотой прожить отпущенный ему природой срок.
Спокойствие Ладушкина было обманчивым. На самом деле никогда еще не был
он так внутренне напряжен, как сейчас.
- Пошли, посидим в кафе, там сегодня отменная пицца с грибами, -
говорил ему кто-нибудь из ребят в КБ.
- Можно, только минут на десять, - ошарашивал он внезапной
пунктуальностью.
- Старик, поехали в воскресенье на море, вода еще теплая.
- Это же весь день пропадет!
- Не хочешь над кроссвордом помозговать?
- Нет, это потеря времени.
Так неожиданно он превратился в скрягу.
Теперь в свободное от работы время он уже не сочинял рассказов о
странных помидоровых деревьях или о том, как его соседка Курилова стала
философом, рассматривая внутренности бройлера, не обивал пороги редакций,
а занимался хрононаблюдениями.
В плохой исход с Виолеттой он не верил, но, будучи мнительным, не мог
выбросить его из головы, и ему хотелось внести свою скромную лепту в
кампанию по защите от небесной странницы. Его первой обязанностью было
сохранять спокойствие.
Виолетта и тридцатилетний юбилей пробудили в нем странную мечту. Он
знал, что время в разных ситуациях течет по-разному. А коль объективное
время превращается в субъективное, то каждый человек может научиться
управлять им. Медики пишут о внутренних биологических часах. А что, если и
впрямь есть некий хроноглаз и его можно тренировать и развивать так же,
как спортсмены тренируют мышцы, а студенты развивают свои мыслительные
способности?
- Ладушкин, в чем дело? - возмутился старший инженер, заметив, что он
ковыряет отверткой там, где надо работать пинцетом.
- Дело в трансноиде, - задумчиво произнес Ладушкин.
- Что это? - не понял старший.
- Я и сам не знаю, - признался Ладушкин. - Это мне сегодня приснилось:
будто Кронос, эдакое чудовище с горящими глазами, говорит: "ДЕЛО В
ТРАНСНОИДЕ". Надо бы расшифровать.
- Это твоя подкорка с тобой беседовала, - сказал Веня Соркин.
- Ну, вот что. - Старший стукнул по столу так, что внутри телевизорного
блока что-то тоненько запело. - Хватит мне мозги пудрить. Если
переутомился, так и скажи - у писателей это бывает. А то переведу на
конвейер.
- Переведите, - сказал Веня Соркин. - Ему там легче будет думать над
фабулой.
- Над чем? - не понял старший.
- Он затевает против нас производственный роман, - объяснил Веня.
Ежедневно на скамейку возле котельной усаживалась старуха Курилова в
косынке с изображением карты африканской страны Зимбабве. Казалось, она
сидит здесь с начала сотворения мира и, как мойра, прядет, прядет нить
судьбы. Впрочем, Курилова не пряла, а вязала.
- Над чем работаете, Анна Ивановна? - поинтересовался однажды Ладушкин.
Курилова удивилась его вопросу - что это с ним? Всегда проскакивает,
едва кивнув, а тут внимание проявил.
- Шаль себе вяжу, - сказала она, распрямляя мохеровую нитку. - Жаль
только, цвет серый. Хотелось белую, нарядную. Слушай! - Она вдруг схватила
Ладушкина за руку. - Скажи честно, собьет нас комета или нет?
- Глупости, - горячо сказал Ладушкин.
- Если нужна материальная помощь... Я всегда готова. У меня зять в
загранке плавает, дочь в Африке работала...
- Пока ничего не надо, - сказал Ладушкин так компетентно, будто состоял
в международной комиссии по ликвидации кометы.
Курилова успокоилась, взяла шаль за уголки и развернула.
- Вот. Почти готова.
Шаль была узорчатой, кружевной. Красивой.
- И сколько на нее ушло времени? - спросил Ладушкин.
- Да месяц ухлопала. Правда, не с утра до ночи.
- Это брутто. А нетто? Чистого времени сколько?
- Не вставая, что ли? Да разве ж я считала, голубчик. Ежели не вставая,
думаю, за неделю кончила бы.
Секунды, минуты, часы на глазах у Ладушкина обрели форму петелек,
сложились в кружевной платок. Итак, время обладает способностью
превращаться в предметы. Выходит, одежда, книги, здания, все предметы
окружающего мира - не что иное, как трансформированное время. Если бы
можно было, дернув за нитку, превратить эту шаль опять в клубок и таким
образом вернуть утраченные часы...
- Э-э-э, ты чего хулиганишь? Полряда распустил! - рассердилась
Курилова.
- Извините, - пробормотал Ладушкин. - Задумался.
В тот день он записал в блокноте: "Мои телевизоры и рассказы превращают
время в духовную ценность, учесть которую, увы, нет никакой возможности".
Теперь он знал, сколько тратит минут на готовку пищи, мытье посуды,
чтение газет и журналов, на болтовню. По вечерам подводил итоги и ужасался
тому, как бездарно разбазаривается день. Накапливались два-три часа,
потраченные неизвестно на что, неуловимо исчезнувшие, испарившиеся.
Как зауздать Кроноса, притормозить его бег, превратить это чудовище в
послушного дрессированного коня? Чем добросовестней подсчитывал каждую
минуту, тем быстрее летело время. В часы вынужденных ожиданий оно плелось
черепахой, и это тоже не приносило удовлетворения. Правда, черепаха легко
превращалась в стремительного жеребчика, стоило где-нибудь в очереди
занять себя детективом. И Ладушкин понял, что, кроме Виолетты, над
человечеством висит трагедия временного парадокса: поскольку медленнее
всего течет время без событий, то дольше всего оно будет длиться у
человека, который сидит и без единой мыслишки в голове плюет в потолок. Ну
разве не обидно, что в такой ситуации выигрывают пустохроны? Как же
замедлить ход событий? Как научиться растягивать до бесконечности приятные
минуты и часы, а тяжелые и серые превращать в быстролетящих птиц? Пухла
голова от этих размышлений.
Он лег на диван.
И тут раздался телефонный звонок.
- Привет, - сказал Галисветов. - А у нас вчера испортилось все сразу:
холодильник, телевизор и унитаз. Зашел бы.
- Да-да, конечно, - закивал в трубку Ладушкин.
- Хочу что-нибудь почитать о Че Геваре. Мне рассказывал о нем дядя
Максим.
- Какой еще дядя? - ревниво полюбопытствовал Ладушкин.
- Наш сосед. Он знает пять языков, тренирует тело и дух, чтобы поехать
в Африку учить безграмотных и кормить голодных.
- У тебя удивительный сосед. Он часто приходит к вам в гости?
- Не очень. Когда маме нужно что-нибудь по-французскому.
- Ясно. Ну, будь здоров, Галисветов!
- Будь здоров.
Чтобы врага победить, надо его знать. Рядом с учебниками по литературе
на стол Ладушкина легли научно-популярные журналы, книги по физике и
биологии. Пытаясь разобраться в некоторых статьях, Ладушкин порою ощущал
себя кошкой, которая посредством обоняния решила понять устройство
автомобиля.
Теперь он хронометрировал любое свое действие, не глядя на часы, с
точностью до минуты. Вот и сейчас краем глаза отметил, что где-то на
двадцать третьей минуте чтения на соседнем балконе уселась в шезлонг
второкурсница Олька, разложила на подоконнике косметику и стала краситься.
Ровно пятьдесят семь минут, пока он листал популярное изложение теории
относительности, Олька красила ресницы, выщипывала брови, подводила веки.
Это чудовищное расточительство вывело его из себя, и на пятьдесят восьмой
минуте он сказал:
- Ты сошла с ума.
- А что такое? - Олька повернула к нему розовую от крема мордашку.
- Да ведь это преступление - пятьдесят семь минут на ресницы и брови!
- А вы что, засекали? - Девчонка прыснула в косметичку.
- Да за это время можно прочесть двадцать-тридцать страниц, выучить
стихотворение или написать письмо.
- Мало ли что можно, - вздохнула Олька. - Мне надо на свидание, а
письма, увы, писать некому.
"Вот и весь ответ, - с горечью подумал Ладушкин. - Все же человек -
существо консервативное и ленивое. Особенно женщины".
И он вновь углубился в книгу. По Эйнштейну выходило, что пассажиры
поездов, самолетов и даже автобусов на какие-то микросекунды старятся
медленнее пешеходов. Разница была бы существенней, если бы транспорт
двигался со скоростью, близкой скорости света. Тогда можно было бы
обмануть время и, погуляв по вселенной, вернуться на Землю более молодым,
чем оставшиеся на ней ровесники. Но для этого нужна фотонная ракета, а у
Ладушкина ее не было. Поэтому он делал ставку на собственный организм. В
нем появилось новое зрение, будто и впрямь заработал хроноглаз, постоянно
фиксирующий, замечающий, как вокруг прямо-таки швыряются мелочью, купюрами
времени. Создавалось впечатление, что жителям Земли отпущена чуть ли не
вечность, и поэтому времени у них - куры не клюют и можно по-купечески, с
размахом, тратить его, не задумываясь над тем, что осталось в кошельке или
кармане.
- Юлия Петровна, вы, когда входите в класс, что говорите ученикам? -
как-то спросил он у соседки по лестничной площадке.
- Как что? - удивилась Лагутина. - "Здравствуйте, дети", - говорю.
- Так и знал, - вздохнул Ладушкин. - А надо бы с порога, с ходу: "Дети!
Помните о Кроносе!" Чтобы в юные мозги это впечатывалось так же просто и
легко, как таблица умножения.
- Да-да, конечно. - Лагутина как-то странно взглянула на него и
покраснела: - Извините, Кронос - это бог?
- Точнее, титан, заведующий временем.
- А не могли бы вы, Андрей Матвеевич, рассказать об этом Кроносе моим
ребятам? Кстати, вы где-то должны проходить педпрактику, вот и начните с
нас.
"А ведь и правда, - подумал Ладушкин. - Да и где еще, в какой аудитории
примут мои мысли так творчески, как не в детской? Кто, как не дети, должны
начинать жить по-новому? И потом надо помогать хроноглотам становиться
хронофилами".
- Согласен, - кивнул он и через неделю вошел в девятый "Б".
Сто лет Ладушкин не был в школе, и не очень уютно шагалось ему длинными
коридорами, по которым мотало взад-вперед, так и норовя сшибить его,
будущее человечества.
Длинные, породистые мальчики и девочки девятого "Б" выглядели хорошо
подогнанной баскетбольной командой, чью гармонию нарушал лишь один
невысокий паренек в первом ряду, увидев которого Ладушкин ахнул про себя,
чрезвычайно удивился и расцвел в улыбке.
- Наш гениальный мальчик, - шепотом пояснила Лагутина. - Ему всего
одиннадцать, а он выучил всю школьную математику и физику. Правда, у меня
двойки получает - не созрела душа до Толстого и Чехова.
- Я знаю его, - тихо сказал Ладушкин. - Это мой давний знакомый.
"Какая она все же упрямая, - с досадой подумал он о матери Галисветова.
- Ведь говорил, что этого не надо делать, что мальчик должен учиться со
сверстниками. Так нет же, не послушала".
Еще досаднее было оттого, что сам Галисветов скрыл от него свой прыжок
из пятого класса в девятый. Небось сосед Максим знает, а ему не
доложили...
Лагутиной он не стал ничего объяснять и постарался тут же переключить
внимание на других детей. Девятиклассники смотрели на него с любопытством
и ожиданием. Ладушкин поправил галстук под джемпером и сказал:
- Я начну с конца.
- Как это? - не поняла девочка с очень яркими, будто вымазанными
вишней, губами на бледном лице.
- Наш комсорг, - шепотом представила ее учительница.
- Мне хочется нарушить элементарную логику, - пояснил Ладушкин.
- А зачем? - удивилась комсорг. - Ведь вначале встает солнце, затем
наступает вечер с луной и звездами.
- Это кто же тебе сказал такое? - возмущенно вскочил Галисветов. -
Может, вначале появляется луна, а ее сменяет солнце?
- Ты прав, - поддержала его учительница. - Садись. День сменяет ночь
или ночь сменяет день - не суть важно. Важно, что из этого получается. И
все-таки начинать с конца нелогично.
- Дорогая Юлия Петровна! - Ладушкин наклонился к ней и заговорил прямо
в ухо: - Вы женщина и именно поэтому должны понять меня, ибо всем известна
милая нелогичность мышления женщин, ломающая наши мужские догмы,
нелогичность, которую мы должны уметь понимать и принимать, потому что
это, быть может, первая весть из далеких миров с иной, непонятной нам
логикой.
- Я вижу, вам очень хочется сначала умереть, а потом родиться. -
Лагутина улыбнулась как можно любезнее.
- Почему бы и нет? - Ладушкин был серьезен. - Очень может быть, что за
свою жизнь мы по нескольку раз умираем и рождаемся вновь, только
происходит это незаметно для человека и окружающих. Да и в природе еще не
было такого, чтобы после зимы не наступала весна. Человек же не только
частица природы, но и, как сказал кто-то из великих, инструмент, с помощью
которого природа познает самое себя.
- Это сказал Кант, - уточнил Галисветов. - Впрочем, и Гегель тоже. И
еще многие. Труднее найти того, кто это не говорил.
- Да? - удивился Ладушкин и подумал, что был прав - мальчик слишком
засорил мозги взрослой информацией. - Поехали дальше. Представьте, что в
лице человека природа вдруг взбунтовалась против косного, размеренного
течения событий, неизбежно приводящего к одному финалу и мудрецов, и
глупых, подчиненных и начальников, злых и добрых. Вообразите на миг, что в
результате каких-то неизвестных нам причин земное время стало выделывать с
людьми всякие штучки.
- Вы что, фантаст? - пробасили с последнего ряда.
- Нет, - покачал головой Ладушкин и вспомнил свой последний, так и не
законченный рассказ о Куриловой, о том, как она искала, да так и не нашла
мочевой канал у курицы и все удивлялась необычному строению этой птицы. -
Хочу заметить, - продолжал он, - что проделки Кроноса вовсе не фантастика,
это земная явь, которую мы часто не хотим или боимся замечать. Вот вам
предмет, доказывающий, что время нынче изменило свой привычный ход по
кругу.
Ладушкин снял с запястья часы.
- Вот. Электронные. Новое ощущение времени отразилось в этом
циферблате. Время нынче щелкает, как счетчик в такси. Не успеешь
оглянуться, как тебе скажут: слезай, приехали. Итак, я начну с последних
страниц лекции. Если хотите, это моя маленькая месть Кроносу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг