розетки шнур.
- Надоело! Осточертело! Все и всё! - иступленно кричала Кинга, комкая
простыню и сбрасывая ее па пол. Лицо ее покрылось багровыми пятнами, волосы
растрепались, потекла и размазалась по щекам тушь с ресниц. - Ненавижу! К
чертям! - Голос ее сорвался на визг.
Айка схватила полотенце и с криком: "Молчать!" хлестнула им по Кинге. Та
смолкла и недоуменно обернулась к ней:
- Ты чего?
- Дала концерт, и хватит.
Кинга прерывисто втянула воздух и замолчала.
- Дура ты, Кинга. - Габриела достала из тумбочки клубок ниток и спицы:
всякий раз, когда ее что-нибудь раздражало, она принималась за вязание. - Ты
что, будешь теперь устраивать нам истерики по поводу каждого своего
неудачного флирта? Да ведь завтра же заглядишься еще на кого-нибудь. И такое
будет всегда, такой уж у тебя характер. А вот Айка, уйди от нее Гали, ни на
кого не посмотрит.
- Ой, девочки, как мне жаль нас всех, - по-бабьи запричитала Шура, но
Габриела резко одернула ее:
- Оставь свою жалость при себе, еще будет случай нахлебаться ее по уши.
Кто-то постучал, дверь медленно поползла в стену. На пороге появился Пит
Тэйбл, санаторский поэт-англичанин. Лицо его, как всегда, светилось таким
достоинством, будто он сидел не в коляске, а на королевском троне. Увидев
его, Кинга стремительно подняла с полу простыню и укрылась с головой.
- Можно? - Пит въехал в палату и направился к Айке. Он отлично знал пять
языков, на трех писал стихи, и Айка порой сомневалась, какова же истинная
его национальность. Почему-то все стихи его были об осенних и зимних лесах и
о невстреченной девушке с синими глазами. - Вот, прочел. - Он положил на
Айкину тумбочку альманах поэзии. - Сегодня после полдника собирается
комитет, будем составлять программу субботнего концерта. Приходи. А это
Кинге - от Иманта. - На книгу лег запечатанный конверт.
Пит неспешно развернулся и скрылся за дверью. Кинга метнулась к тумбочке,
разорвала конверт и, шмыгнув носом, тонко протянула:
- Совсем ребенок! Хотя и на два года старше меня.
- Все вы тут еще дети, - со вздохом проговорила Габриела, быстро снуя
спицами.
Айке вспомнилось лицо Гали, когда он, войдя в палату, впервые увидел
ортопедические койки с "балканскими рамами". Как, должно быть, ему здесь все
странно.
За два месяца она уже привыкла и к обстановке, и к подругам, и к
персоналу. По вечерам, когда гасили свет, часто лежала с открытыми глазами,
думая сразу обо всех, кто находился в этих стенах. Порой санаторий казался
ноевым ковчегом, собравшим на своем борту людей разных национальностей и
сословий. У боли нет национальных различий. Во всех концах света с
одинаковой тревогой думают близкие и родные о тех, кто в этом санатории, как
долго продлится лечение, с каким результатом.
Гали не подозревает, что здесь идет борьба не только за здоровье, но и за
жизнь. Коварный вирус, отняв способность ходить, оставил больше надежд на
хороший исход, чем любое травматическое поражение спинного мозга,
целостность которого сохранена, но какие-то не совсем понятные процессы
нарушают двигательную функцию ног. Умопомрачительная тренировка мышц и
суставов дает результаты. Однако далеко не у каждого хватает воли и веры в
выздоровление. Видел бы Гали, как часами терзает она свои ноги, подвешивая
их бинтами к "раме", стараясь растормошить еле заметные двигательные
рефлексы. Со стороны посмотришь - вполне нормальные конечности. Кажется,
стоит спустить их на пол и встанешь. Но ощущение это ложно - что-то не
срабатывает, защелкивается, не в спинном даже, а в головном мозгу, как
уверяет литература по "БД", и никак не найдут отмычку от той потайной
двери... Даже метод адаптированного биоуправления бессилен.
Два часа до обеда обычно проходят в тренировках и массажах. Если в это
время пройтись по палатам всех этажей, заглянуть в физиотерапевтические
кабинеты, всюду увидишь одну и ту же картину, которую можно обозначить одним
словом: преодоление. Сквозь стиснутые зубы, сквозь боль, упадок веры.
Бывает, что в безнадежных случаях вдруг появляются результаты явных сдвигов
и наоборот - там, где все шло нормально, нехватка усилий сводит достигнутое
к нулю.
В Айкиной палате лучше всех шли дела у Кинги. Возможно, помощником была
ее неукротимая энергия и постоянное состояние влюбленности в кого-нибудь.
Повиснув на костылях, Кинга уже могла сделать несколько шагов по палате.
Воодушевленная запиской Иманта, она привязала к ногам гипсовые лангеты,
встала на костыли и довольно уверенно зашагала от одной койки к другой. У
нее была крепенькая, ладная фигурка, и даже на костылях, с лангетами, в
короткой больничной рубашке она смотрелась неплохо. Лицо ее в вертикальном
положении всякий раз изумляло девушек - таким оно становилось симпатичным и
оживленным, хотя в нем и застывали напряженность, опаска сделать неверный
шаг. Встав на ноги, Кинга была более внимательной к сопалатницам, добродушно
журила их, называя лежебоками, и старалась каждому оказать хоть
какую-нибудь, пусть самую малую услугу: что-то подать, взбить подушку,
помочь подтянуться на "раме".
За окнами бушевала гроза. Кинга отодвинула от балконной двери коляску и
закрыла дверь на щеколду, включив в помрачневшей палате свет. Ей доставляло
явное удовольствие хоть что-то сделать такое, что было не под силу другим.
Покрутившись по палате, выглянула в коридор, но, вспомнив, что стоит в
ночнушке, быстро задвинула дверь - напротив находилась мужская палата.
Наблюдая за Книгой, Айка подумала: внять ее советам, что ли? Все-таки у
нее солидный опыт в сердечных делах. Скрутить, погасить в себе то робкое
пока еще пламя, которое грозит не только радостью, но еще более бедой...
Скрипят блоки на "раме" у Габриелы; хотя она меньше всех верит в целебное
действие тренажа, однако не отказывается от этой последней надежды - к
лекарствам отношение и того хуже. По- прежнему неважнецкие дела у Шуры -
сильные боли в спине не позволяют ей активно раздражать мышцы ног.
Опять стук в дверь.
- Девочки, это я, - слышится знакомый голос санаторского почтальона
Мишеля. - Никого не вижу, ничего не слышу, можете не прятаться. - Он входит,
стуча костылями и деланно прищурив глаза. - Письмецо Габриеле. Остальным
пишут. Айка, это что за урка вез тебя?
- Почему "урка"? - смутилась она.
- Слишком лихой вид у этого парня. Смотри, девочка, не шали. - Он шутливо
погрозил пальцем и загромыхал из палаты.
- Раз-два-три, раз-два-три, - шепчет Щура, превозмогая боль.
Нога подтягивалась на резине всего сантиметров на десять, но этого
оказалось достаточным, чтобы губы ее судорожно кривились, а на лбу проступил
пот.
И снова дверь с шумом раздвигается. На пороге мать.
- А вот и я, - говорит Ирма, обвешанная сетками и сумками. - Купила все,
что заказали.
В палате оживление. По тумбочкам раскладываются свежие овощи и фрукты.
- Ого, арбуз! - восторгается Кинга. Наконец мать усаживается возле Айки.
Усталые складки возле глаз, снова полночи просидела за перепечаткой.
- Давай делить работу пополам, - решительно говорит Айка. - Я здесь
томлюсь от скуки, а ты изматываешь себя.
- Да-да, - машинально кивает Ирма, выкладывая на тумбочку огурцы,
помидоры, виноград. - А кто это сегодня был у тебя?
- Уже доложили? И кого это так взволновало?
- Почему ты перестала откровенничать со мной? - В глазах Ирмы
озабоченность и тревога. - Еще хотела спросить... - Она запнулась. - Ты не
занимаешься сочинительством?
- Не понимаю.
- Видишь ли, кто-то передал Букову тетрадь, в которой якобы от моего
имени описана наша с тобой жизнь, ну и то, что ты - его дочь. Он считает,
что это моя проделка. Айка... Зачем ты сделала это? Хотела таким способом
наказать его?
- Да.
- Но ведь это жестоко. Это просто ужасно. - Ирма полезла в сумочку за
валидолом. - Ты даже не представляешь, как это чудовищно. Имеешь ли ты право
быть судьей?
- Имею, - резко ответила она.
- Нет! - почти выкрикнула Ирма, и девушки, живо обсуждавшие достоинство
южных базаров, смолкли. - Не имеешь, - сказала она упавшим тоном. - И никто
не имеет, кроме него самого.
- Не волнуйся. - Айка усмехнулась, вспомнив сегодняшнее утро. - Его ждет
потрясающее будущее, какое нам и не снилось.
Что-то заподозрив, мать долгим взглядом посмотрела на дочь.
- Я не всегда тебя понимаю и порою боюсь, - сказала она. - Мне давно
казалось, что ты вот-вот выкинешь нечто эдакое... Неужели мои опасения
подтверждаются?
- Мама! - Айка не на шутку расстроилась. - Ты очень огорчена? Я признаюсь
ему во всем, и он не будет подозревать тебя. Я давно не питаю к нему
неприязни, это было поначалу, когда я еще не знала его. Теперь все
по-другому. В санатории его любят. Он заботлив и внимателен, и не только ко
мне. Даже если бы ты ничего сейчас не сказала, я бы все равно призналась
ему. Мне хотелось, чтобы он вернулся к тебе.
- Ох, до чего же ты наивная! - всплеснула руками Ирма.
Набор развлечений в "Амикецо" был, как и в обычных санаториях: шахматы,
шашки, бильярд, настольный теннис. Правда, бильярдный стол чуть пониже, а в
теннисный шарик впаяна капроновая нитка, чтобы удобней было поднимать его с
полу. В палатах цветные телевизоры. По субботам кино. Не было лишь одного
мероприятия, особенно привлекательного для молодежи, - танцев. Однако на
танцплощадке раз в неделю устраивали танцы для сотрудников. По поводу этой
площадки сломали немало копий. Одно из санаторских собраний целиком
посвятили вопросу - быть ей или не быть? Сердобольные женщины считали
кощунственным сам факт ее существования. "Это все равно, что стадион для
безногих!" - запальчиво кричала в лицо Букову заведующая первым отделением,
крупная женщина с квадратными скулами. "Великолепная идея! - воскликнул в
пику ей Буков. - Как это мы сразу не сообразили? Непременно сделаем и
небольшой стадион - место для этого есть. Неужели неясно, что нельзя
отгораживать наших больных от мира? Или, по-вашему, глядя на танцующих, они
будут скрипеть зубами от злости и рыдать в подушки? Да ничего подобного".
Ему возражали. Кто-то провел аналогию с веревкой в доме повешенного. Но
он стоял на своем. И нашел поддержку у некоторых врачей. Хотя их было
меньше, чем противников, каждый говорил довольно убедительно: больные не
должны чувствовать себя за гранью обычного мира с его радостями и неудачами.
К тому же перенесшим "БД" или получившим по наследству его последствия очень
важно как бы мысленно проигрывать движения здоровых, чтобы со временем в
головном мозгу образовались новые устойчивые связи, которые смогут оказать
оздоравливающее влияние на организм.
Словом, аргументы противников танцплощадки строились в основном на
чувствах и устоявшихся представлениях, в то время как сторонники Букова
подводили под свои рассуждения научную основу.
Первый танцевальный вечер запомнился всем. Поначалу неловко было и
танцующим, и зрителям в колясках. Буков расхаживал среди пациентов,
оставаясь в роли врача, как бы невзначай напоминая о том, что кому-то надо
продолжить массаж, провести курс витаминов и прочее. В то же время чутко
присматривался и прислушивался к реакции больных на мероприятие. А
реагировали по- разному: одни следили за танцующими с тоской в молодых
глазах, другие наблюдали со спокойным интересом, третьи - с откровенной
завистью.
- Денис Михайлович, - схватила его за руку Кинга, перегнувшись из
коляски. - Зачем это все? - Она обвела глазами площадку. - Ведь больно же...
- Что и требовалось доказать. - Он сжал пальцы девушки. - Смотри,
запоминай, злись на весь белый свет, но в первую очередь - на себя.
- Денис Михайлович... - Да-да!
Где же Айка? Он искал ее среди колясок, плотным кольцом обступивших
площадку. Кинга поняла его взгляд и сказала с затаенной злостью:
- Айка не захотела смотреть на ваше представление, осталась в палате.
Он мигом влетел на третий этаж, без стука вошел в палату. Айка оторвалась
от книги, брови ее вопросительно изогнулись. Он сел рядом.
- И ты считаешь, что танцы ни к чему?
По-мальчишески обрадовался, когда услышал, что танцы - это замечательно,
пусть даже не все принимают их, они расшевелят многих. А не спустилась вниз
потому, что еще не сделали инъекцию - у сестры какое-то чепе со шприцами.
Он облегченно вздохнул - Айка была его истиной в последней инстанции - и
ушел в кабинет. Долго наблюдал из окна за тем, что происходит перед
корпусом, размышляя о загадке "БД": при минимуме органических поражений -
нулевая или вялая двигательная функция. Даже мышцы не атрофируются так
стремительно, как это бывает при обычных параличах, а постоянный тренаж и
вовсе держит их в норме. То, что многие спинальники постепенно становятся на
ноги, еще нельзя отнести к победе. Где-то совсем рядом - он чувствовал это -
скрывался более эффективный способ лечения.
Между тем на площадке стало еще многолюдней. Надо бы предупредить, чтобы
не пускали с улицы. Впрочем, почему бы и нет? Вон какая-то пара беседует с
группой колясочников, а вон еще и еще... Пусть у больных побольше будет
друзей, пусть на этом контрапункте болезни и здоровья возникнут новые связи,
взаимоотношения, растопится обывательское представление о злости и желчности
больных и о неприятии здоровыми всего слабого, хрупкого.
Со временем к танцам привыкли и уже не реагировали на них так остро. На
этой же площадке устраивали концерты художественной самодеятельности, и сюда
стекалось много народу. Легко прочитывался главный подтекст подобных
вечеров: мы очень многое можем, даже в таких вот обстоятельствах.
Сегодня Буков получил официальное приглашение в честь годовщины
Международного Фронта Врачей. Неужели минуло уже четверть века после того
страшного года, когда мир облетел выпущенный из бутылки джин "БД" и врачи
всех стран дали клятву совместно сотрудничать?
В кабинет постучали. Вошла Ирма.
- Ты не очень занят? Дал бы хоть почитать, что там Айка нафантазировала.
- Зачем?
Лицо Ирмы в последнее время осунулось, постарело. Небось вкалывает на всю
катушку.
- Ты хоть отпуск себе устраиваешь? Когда последний раз отдыхала?
- Не все ли равно. - Она безразлично махнула рукой.
Он подошел к ней, притронулся к плечу.
- На концерт идешь?
- Конечно. Айка сказала, будет что-то интересное. С некоторых пор она
стала скрытной и это меня тревожит. А тут еще парень... И откуда взялся?
- Ничего страшного.
- Тебя совсем не волнует, что будет с твоей... с моей дочерью?
- Идем, уже все собрались. - Он взял ее под локоть, и они вышли из
кабинета.
Выстроившийся на колясках духовой оркестр грянул марш, давая знать, что
праздник начался. К площадке подъезжали опоздавшие, пристраиваясь к третьему
ряду колясочников, окруживших пятачок сцены. Гости сидели отдельно на
скамейках, расставленных по бокам сцены, с плакатами на ней: "Приветствуем
МФВ!" и "Умей радоваться препятствиям!"
Ирма с Буковым прошли сквозь узкий проход между колясками и сели. Оба
искали глазами Айку.
- Вон она, - нашел Буков. - Во втором ряду слева.
Ирма помахала дочке, отметив, что в розовой блузке с воланчиками она
выглядит свежо и нарядно.
Оркестр смолк. На сцену выехал Пит Тэйбл. Как всегда, с холодноватым
достоинством на лице, Пит уже было собрался открывать вечер собственным
стихотворением, когда микрофон в его руке застыл, а глаза устремились
куда-то поверх голов собравшихся. За его взглядом проследили, стали
оборачиваться. По главной аллее к площадке ехал всадник на вороном коне.
- Это же Айкин друг! - встрепенулась Ирма. Гали издали увидел, что
привлек внимание, поэтому скрываться было поздно. С досадой подумал, отчего
Айка не пригласила его на концерт? Сдвинул коленями Орлика, натянул уздечку
и, вспомнив, как в детстве ездил на скакуне деда Карима, понесся прямо к
площадке. Приблизившись, встал во весь рост на стременах, погоняя коня,
трижды проскакал вокруг площадки. Кто-то зааплодировал, засвистел.
Ирма оглянулась на Айку. Та сидела, прижимая ладони к горящим щекам и
поворачивая голову вслед за галопирующим всадником.
- Ну и парень! - вздохнула Ирма.
Сделав третий круг, Гали унесся по аллее в глубь парка. За ним бежал
разъяренный сторож с бамбуковым удилищем вместо палки. Переглянувшись, Ирма
и Буков вновь посмотрели на Айку. Она вытянула шею в ту сторону, куда
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг