Виктория Угрюмова
Баллада о зонтике в
клеточку
- Чуден Днепр при тихой погоде... Прав был Николай Васильевич,
положительно прав. Вы не находите? - говоривший обернулся к стоящему
рядом гражданину и всем телом изобразил активный интерес.
Разговор сей, а вернее, монолог происходил вечером, на набережной
Днепра, в точке, находящейся ровно посредине между станцией метро и
колонной Магдебургского права. Сгущались рыхлые и неуютные, словно
скисшее молоко, сумерки; и машины, несущиеся здесь с ошеломительной
скоростью, уже включали фары; а вот фонари еще не горели, и потому
силуэты людей выглядели размытыми и не совсем реальными. Тот, к кому
был обращен вопрос, качнулся вперед и попытался рассмотреть своего
визави. Этот процесс отнял у него несколько минут - за это время мы и
успеем оговорить некоторые детали.
Во-первых, Днепр, конечно же был на своем месте - трудолюбиво
струил воды, куда ему положено, но вот о тихой погоде приходилось
только мечтать. Лил холодный дождь; дул, как водится в таких случаях,
пронзительный ветер; отчего правота Николая Васильевича Гоголя в этот
час представлялась сомнительной и совершенно гипотетической.
Во-вторых, из двух безумцев, решивших остановиться и подышать
свежим воздухом в столь романтической обстановке, один был довольно
сильно "под шофе", а второй - как бы это поделикатнее выразиться? -
немного прозрачным.
Третьей деталью был скромный и невероятно дорогой зонтик в мелкую
клеточку с деревянной ручкой, принадлежащий подвыпившему господину.
- Вы находите? - изумился зонтиковладелец, слегка заикаясь. -
Вззможно... Только мокро очень. В такую погоду, дорогуша, хорошо
умыкать невест из всяких там высоких башен. Как Лохинвар, - и он
попытался придать своей щуплой фигуре госслужащего в предпенсионном
возрасте несгибаемую мощь вальтерскоттовского героя. Только вместо
мышц забугрилась жилами его сверкающая лысина. Выглядело несколько
неубедительно.
- Тогда раскройте зонтик, - предложил прозрачный, ухмыляясь в
воротник. Если бы было светлее, а его собеседник был в состоянии
обращать внимание на мелочи, то воротник этот, украшенный, несомненно,
камнями в золотой оправе - широкий и отложной - вызвал бы бурю
вопросов. Однако второй был выше земных проблем, и смотрел поверх
головы своего собеседника, вдаль, в пространства Вселенной.
- Раз уж Вы носите его с собой, пусть приносит практическую
пользу.
- Никогда! - последовал гордый ответ. - Я сегодня бу-ушую.
- Что так? - спросил прозрачный, удобно облокачиваясь о мокрые
каменные перила. - У Вас праздник?
- У меня горе, - торжественно ответил зонтиковладелец. - Я хороню
труд своей жизни. И себя... Себя, конечно, сим-символически, -
поспешил добавить он. Затем потряс головой, близоруко прищурился. -
Послушайте, а Вам из-известно, что дождь капает сквозь Вас?
- Со мной это случается, - успокоил его прозрачный. - Знаете, как
иногда бывает: сплошная полоса невезения в жизни, и даже дождь
начинает вести себя по-свински - капает куда-то не туда.
- Т-точно, - кивнул его собеседник. - Нап-пример... Для примера
нужно взять меня, друг мой. Видите ли, я эзотерик, если Вам это о
чем-нибудь говорит.
- Говорит, говорит, - успокоил его прозрачный. Эзотериков он
повидал на своем веку более, чем достаточно.
- Нет! стоп, - тут же переменил мнение зонтиковладелец. - На
самом деле я политехник, потому что закончил Политехнический институт;
но я не политехник в душе, а эзотерик... Я запутался? - с
обезоруживающей откровенностью обратился он к прозрачному. - Я пьян, и
Вы, голубчик, тоже пьяны. Не отпирайтесь - вон Вы как троитесь и
просвечиваетесь. Но это не страшно, потому что мы все двоимся,
троимся, четверимся: жизнь такая. Я работаю инженером, но мечтаю
писать труды по эзотерике; любил одну женщину, женился на другой, а
любовницей сделал третью, чтобы не так тошно было. Поэтому, когда я
выпиваю, я начинаю троиться в глазах у порядочных людей.
- О чем Вы пишете? - спросил прозрачный.
- Подержите, - инженер сунул ему в руки свой зонтик, расстегнул
портфель и вытащил оттуда пухлую рукопись. - Вот это я и написал; а
потом допустил огромную ошибку - решил издать. И хотя подобной
литературы сейчас из-издают много, мной не заинтересовались. Знаете,
что сказал мне редактор, ознакомившись с текстом? Так вот, он
с-сказал: "Вы инженер? Ну и мелиорируйте дома!"
- Образованный редактор, - рассмеялся прозрачный. Смех у него был
таким же необыкновенным, как и он сам: прокатился по всему Набережному
шоссе и затих где-то вдали.
Мимо пронеслась машина, кажется, модный нынче "мерседес", и
обдала обоих собеседников брызгами.
- Оборзели! - неинтеллигентно высказался политехник.
А прозрачный промолчал. Его машины не волновали. Уже.
- Вернемся к труду моей жизни, - предложил инженер. Элегантными
движениями он принялся швырять страницы своей рукописи в Днепр; они
белыми чайками летели по ветру, мягко садились на воду и колыхались на
ней некоторое время, чтобы потом намокнуть и утонуть.
Прозрачный гражданин не останавливал своего случайного знакомого
- видимо, приветствовал свободу воли во всех ее проявлениях; просто
пристально наблюдал за ним, и держал зонтик.
- Я п-писал о непрощенных душах, - сказал инженер чуть погодя. -
О тех, кто остался здесь искупать свои грехи. Огромное количество
интереснейшего материала: об Аскольдовой могиле, о Подоле, о Лысой
горе, словом, обо всем таинственном и загадочном в нашем городе -
привидениях, ведьмах, колдунах. Горы, горы местного материала. Сидел в
библиотеках, ездил в Москву, в Питер, по областям. Бабушек опрашивал,
на лавочки присаживался; по чердакам лазил - взрослый и солидный
человек, представляете? В воспоминаниях великих по крупицам
выискивал... О неп-прощенных душах, короче.
- Это Вы зря, - молвил прозрачный. - Непрощенных душ нет.
Он повернулся, сунул оторопевшему эзотерику зонтик и пошел прочь,
не обращая внимания ни на проносящиеся мимо машины, ни на дождь,
барабанящий по потемневшему асфальту.
- Постойте! - несостоявшийся эзотерик догнал его и протянул
зонтик. - Я Вас очень прошу, возьмите. Вот уж не знаю, отчего я так к
Вам проникся, но Вы меня обяжете... возьмите. Он еще очень Вам
пригодится, я уверен.
- Спасибо, - не стал ломаться прозрачный. - Возьму.
Зонтиковладелец протянул ему руку, но он только поднял раскрытую
ладонь кверху.
- Спасибо. И запомните - непрощенных душ нет.
Затем вооружился зонтиком и пошагал в сгустившиеся сумерки, так и
не раскрывая подарка - в мелкую клеточку; с деревянной ручкой.
Полированной.
Князь Аскольд был привидением так долго, что почти забыл об этом.
И разговор с подвыпившим любителем эзотерики всколыхнул в его душе
давно забытое состояние.
В памятном 882 году в Киев пришел Олег со своей дружиной и убил
князей Аскольда и Дира. Возможно, их души и были в чем-то виновны в
момент смерти, но за тысячу лет все изменилось; и Аскольд давно уже
мог отправляться, куда угодно. Как, собственно, и поступил в свое
время Дир. По нему князь тосковал довольно сильно; но Киев любил еще
больше; потому остался здесь и после того, как вышло ему прощение. Его
примеру последовали многие. Хотят того нынешние киевляне или нет, но
среди них постоянно толкаются тысячи иных граждан - не всегда
заметных, весьма скромных и очень занятных, если дать себе труд
познакомиться с ними поближе. Кстати, привидения и прочие
сверхъестественные существа - доброжелательны и миролюбивы. А все
слухи об их свирепости и опасности распускаются исключительно в целях
самообороны, чтобы любознательные ученые не разобрали на запчасти,
мотивируя этот поступок служением науке. Особенно сильный резонанс
вызвала у призраков и волшебного народца одна статья, в которой
серьезно и обстоятельно пояснялась необходимость убить снежного
человека, чтобы затем, в тишине и покое его изучить. Собственно, это
стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. Пришлось
принимать меры. Теперь существует даже специальная программа защиты
привидений, включающая в себя два пункта - распускание сплетен о том,
что якобы кто-то кое-где у нас порой страдал от запредельного
существа; и утверждение, что призраков (а вместе с ними гномов,
домовых, фей, леших, русалок и примкнувших) отродясь не было и быть не
могло. Последнее время люди верили в любую чушь.
Оставшиеся в Киеве со времен Рюриковичей варяги сами себя
назначили на должность духов-хранителей древнего города. Многого они
не могли, однако же и бесполезными тоже не были. Нередко ночной вор в
панике бежал из чертова дома, который намеревался ограбить, да своя
шкура дороже. А кому это ограбление нужно, если, скажем, мебель
прыгает по комнате и дерется; да еще отпускает непристойные словечки?
Словечек варяги за тысячу лет поднабрались солидно. Почему, спросите,
никому эти факты неизвестны? А как их обнародовать единственному
свидетелю - прямым текстом что ли: воровал я как-то в районе
Выдубичей?..
Задумавшийся Аскольд шагал по пустынному Набережному шоссе как
раз в том направлении. Мимо шуршали баснословно дорогие машины,
беззастенчиво окатывая одинокого прохожего грязной водой из-под колес.
Князю они были неприятны. То ли дело - первые авто, появившиеся в
городе. Он прекрасно помнил белый автомобиль, принадлежащий городу.
Тот стоял на стоянке у Бессарабской площади рядом с пышноусым
городовым, и его можно было нанять для катания, как извозчика или
нынешнее такси. Киевляне называли его "умывальником"...
- О судьбах мира задумался?
Очнувшийся Аскольд понял, что невежливо прошел сквозь старого
своего знакомого, серого и скромного домовичка-беспризорника Васю.
Вася был брошен своими хозевами в старом доме, предназначенном под
снос; причем и брошен-то не по злому умыслу, а по незнанию. Прежде
всем с младых ногтей было известно, что при переезде ставят в укромное
место накануне ночью кастрюлю либо старый башмак и приговаривают:
- Дедушка домовой, вот тебе сани - езжай с нами.
Васины хозяева о таком обычае даже не подозревали. Собрали свои
кастрюли в узел, выкинули все старые башмаки, чтобы не тащить эту
рухлядь на новую квартиру, и отбыли в неизвестном направлении. Строгие
правила запрещают домовичку самостоятельно покидать дом, в котором он
некогда поселился. И теперь Вася тосковал. Правда, взял на попечение
нескольких старушек-соседок. Здание, как водится, расселили не до
конца, да так и оставили на произвол судьбы - не жилое, не
ремонтирующееся, а так, с серединки на половинку; в ожидании, что
когда-нибудь само рухнет, что ли? Но так ведь прежде строили надолго и
с понятием.
Вася волок за собой авоську, вдвое больше его размерами. В ней
были навалены банки и бутылки.
- Здравствуй, - улыбнулось привидение. - Куда путь держишь?
- К Трифону, в "Молочный". У них там разливное молоко обещали,
так Триша моим старушкам грозился по глоточку из бидонов налить. Все
равно у людей на усушку и утруску больше отводится.
- А то пошли ко мне, чай пить, - неожиданно предложил Аскольд.
Слишком уж понурый вид был у мокрого и взъерошенного домовичка.
- Дождь...
- У меня зонтик есть.
- Твой зонтик только тебе и годится, - вздохнул Вася. - Я же
плотный - осязаемый.
- И зонтик плотный, человеческий.
- Ой, модный какой! - взвизгнул домовичок. - Пошли, князюшка,
коли не шутишь.
Аскольд раскрыл зонтик и широко пошагал направо, в сторону
Петровских аллей.
Он шел домой.
Когда на предполагаемом месте его гибели несколько столетий тому
назад возвели церковь, Аскольд не протестовал: это касалось не только
его самого, но и всех жителей города. В скромную церквушку шел простой
люд, и была она уютной и какой-то домашней. Чтобы не смущать батюшек,
дух славного князя старался не попадаться им на глаза - ему-то святая
вода не была страшна, но неудобно, чтобы люди хлопотали зря и
переживали. И он скромно ютился рядом, заходя внутрь изредка,
погреться. Но в 1810 году было решено поставить вместо церкви ротонду.
Тут князя захлестнуло запоздалое возмущение: погиб-то он вовсе не
здесь, и исследователи могли бы отнестись к этому делу посерьезнее. За
тысячу лет дух Аскольда стал гораздо интеллигентнее: тому
способствовало общение со многими выдающимися личностями, пребывающими
как в материальном, так и в призрачном состоянии. Но буйная и
воинственная кровь предков изредка начинала кипеть и бушевать в
несуществующих жилах (кажется, гены преследуют человека и за пределами
его земной жизни). Поэтому Аскольд явился несколько раз тогдашнему
архитектору Меленскому в образе гневного призрака, добросовестно
угукая, завывая и стращая злыми карами (над списком кар всю
предшествующую ночь он трудился в компании с Перуном и Семарглом,
которые, как заслуженные языческие божества, были весьма сильны по
этой части). Но Андрей Иванович приписал сии кошмарные видения своим
расстроенным нервам да неправильному образу жизни - и перестал
употреблять спиртное. В остальном же протесты оказались бесполезными.
Будучи знатным питухом при жизни и не слишком убежденным
трезвенником после смерти, Аскольд посчитал этот результат - для
Меленского, конечно - слишком серьезной расплатой за ничтожную
провинность; устыдился - и, соотвественно, перестал являться в белом
саване и в компании небритых привидений с секирами и мечами. Таким
образом, ротонда была благополучно возведена, затем перестроена в
парковый павильон, а после - надстроена колоннадой. Словом, ад
кромешный, как любила говаривать одна знакомая киевская ведьма.
Ротонда вышла несколько неуютной, и Аскольд бывал здесь довольно
редко, невзирая на то, что господин Загоскин даже написал роман под
названием "Аскольдова могила", а затем появилась и одноименная опера.
Правда, впоследствии нашлись среди людей такие, кто захотел составить
ему компанию; и первым оказался славный декабрист Бестужев-Рюмин.
Позднее к ним присоединился сам Соловцов и милый профессор Меринг.
Другое дело, что в став призраками, он не так тепло относились к месту
своего последнего упокоения, как при жизни. Видимо, живым Аскольдова
могила нравилась больше: навевала романтические мысли. Оно и понятно,
потому что после прогулки человек обычно отправляется домой, а бедному
призраку куда податься? Между прочим, на Петровских аллеях большие
сквозняки, и призрак Соловцова, часто навещавший свой любимый театр,
как-то неприлично расчихался за кулисами прямо во время выступления.
Потом рвал на себе... ну, пытался рвать волосы.
Что касется сквозняков, то многие привидения были закалены
гораздо лучше Соловцова - тот же князь Аскольд. Или Куприн.
Александр Иванович боготворил Днепровские склоны, и еще при жизни
сделался практически невосприимчив к дующим с древней реки не менее
древним ветрам. Аскольд любил слушать его, потому что рассказывал
Куприн обо всем на свете ярко, образно и со вкусом. И то, о чем он
рассказывал, выходило гораздо лучше, интереснее и добрее, чем бывало
на самом деле. Так, в цирк варяги ходили редко, особенно в последнее
время. А вместо представлений отправлялись послушать Куприна, который
разворачивал перед ними воистину феерическую картину. Да и то - княжьи
дружинники были слушателями самыми благодарными: доверчивыми,
впечатлительными и неравнодушными, как дети. Цивилизация проскочила
сквозь них, так и не сумев испортить. Хуже приходилось, когда варяги в
качестве ответной любезности исполняли саги собственного сочинения о
событиях последних дней. Особенно дико ложились на музыку сообщения
ТАСС и речи государственных мужей, которых в привиденческой среде
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг