воротами. А люди не верили своим глазам. Город был напоен тишиной,
теплотой и свежестью, словно небо заплакало и своими слезами очистило
грешную землю ото всей скверны. И теперь здесь можно начинать сначала.
- Ваши высочества, - старый генерал подъехал к двум молодым воинам на
великолепных конях, которые стояли во главе армии, - ваши высочества, я бы
предположил, что здесь какой-то подвох, засада врага, что-либо подобное,
но мой инстинкт, которому я привык доверять, утверждает обратное. Мне
кажется, что город свободен и спокоен. А враг отступил.
- Мне тоже, - сказал коренастый веснушчатый принц Сун - наследник
престола и надежда всей страны.
- И мне, хотя я боюсь, не ошибаемся ли мы в угоду противнику, -
помялся младший принц.
- Мы заходим в город в полной боевой готовности. Я прикажу людям не
расслабляться, - поклонился Матунгулан.
- Мы полагаемся только на тебя, - милостиво произнес наследник.
Бесчисленные полки армии Аллаэллы входят, в свой родной город.
Множество солдат - уроженцы Аккарона, и потому они особенно близко к
сердцу воспринимают судьбу города.
- Двигаться к королевскому дворцу! - передают вестовые приказ
генерала.
И разноцветная змея послушно струится извилистыми улицами к
центральной площади, на которой возвышается жемчужина Аккарона -
королевский дворец. Вокруг никого нет, никакие враги не выскакивают из
подворотен с хриплыми криками и не нападают на людей. Но полки идут,
ощетинившись копьями и обнажив длинные мечи. Люди больше не хотят
рисковать.
- Либо Шахар гораздо сильнее, нежели я мог себе представить, -
доверительно обращается Сун к Матунгулану, - либо это настоящие птицы. А
они боятся только нас.
И действительно, пестрые стайки пташек перепархивают с ветки на
ветку, пугаясь того лязга, грохота и звона, который производит двигающееся
войско. Закованные в железо и сталь пехотинцы тяжело шагают по звонким
булыжникам мостовой. Цокают копытами кони, громыхает все, что только может
громыхать, подскакивая на неровностях дороги. Когда первые ряды головного
полка добираются до центральной площади, носящей имя Королевской, дорогу
им преграждает жрец храма Малаха га-Мавета.
- Ваше величество! - восклицает он, протягивая руки к принцу Суну. -
Ваше высочество! И вы, ваша светлость, - кланяется он старому генералу,
который носит титул князя. - Я счастлив сказать, что наш город вчера
посетили трое бессмертных, которые и очистили его от напасти. Мир
установлен, ваше величество! Правьте нами мудро и справедливо. А знак для
вас оставлен во дворце!
Жрец не производит впечатление сумасшедшего или фанатика, он знает,
что говорит. Правда, заметно, как сияют его глаза, как он гордо стоит,
высоко подняв голову, но если трое бессмертных действительно говорили с
ним, то это можно понять.
- Спасибо за добрую весть, - произносит принц Сун, от которого не
укрылось, что его уже именуют "ваше величество". - Должен ли я понимать,
что король... отец мой мертв?
- Он ждет вас во дворце. Он оплатил свои ошибки, - тихо произносит
жрец, и в его голосе слышится оттенок грусти.
- Ну что же. - Сун спешивается, бросает поводья подбежавшему солдату.
И брат, и Матунгулан, и человек двадцать - двадцать пять старших
офицеров следуют его примеру. Раздается короткая команда: солдаты выходят
вперед, готовые сопровождать своего короля и повелителя.
- Ты пойдешь с нами, - говорит Сун. - И если ты действительно вестник
бессмертных, то быть тебе верховным жрецом Аккарона.
- Ах, ваше величество, - улыбается жрец. - Именно теперь, после того
как я увидал их, это неважно.
- Прекрасно, - вступает в разговор Матунгулан. - Ведь это мечта -
иметь верховным жрецом того, кому важно совсем иное.
Они смеются, поднимаясь по бесконечной лестнице, ведущей на второй
этаж.
Там, в огромном пиршественном зале, освещенном солнечным светом, за
необъятным обеденным столом сидят двое: король Фалер и его маг Шахар.
Солнечные блики играют на поверхности их тел, отражаются от них, мечутся
по стенам и слепят вошедших. Потому что тела и одежда этих двоих полностью
из золота, и только перекошенные ужасом лица - живые...
***
А в это время в оазисе, расположенном в самом центре пустыни Урукура,
где находится древнейший в мире храм Джоу Лахатала, сам Змеебог стоит в
некотором замешательстве перед огромным зданием. Черный храм Лахатала,
славящийся на весь Арнемвенд своей красотой и мудростью вайделотов,
встретил его не так, как обычно. Бессмертный давно не бывал здесь, не
столько гневаясь на непокорных своих служителей, сколько не желая с ними
спорить, потому что они были заведомо правы, поддерживая в свое время
Кахатанну. И только когда он узнал, что в пустыне поочередно пропали ийя,
отправившиеся на совет к вайделотам, и отряд саракоев, посланный на их
поиски, Змеебог понял, что наступила его очередь.
На всякий случай он решил идти в пустыню не в одиночестве. И спутника
себе избрал примечательного.
Как у Дракона Космоса - великого Ажи-Дахака - были дети, жившие на
поверхности Арнемвенда, - Аджа-хак, Сурхак, Адагу, убитый Арескои
Гандарва, и несколько других, так и у Змея Земли - Авраги Могоя - тоже был
сын, его земное воплощение, Великий Змей Аврага Дзагасан. Это чудовище не
появлялось из своего убежища долгие тысячелетия, со времен страшной битвы
между Древними и Новыми богами, когда драконы сумели победить его. Он
прятался в подземной пещере, не стремясь показываться на поверхности.
Это было громадное животное, по форме являющееся змеем, но по
размерам превосходящее всяческое представление. Невообразимое туловище,
напоминающее в обхвате не то флагманский корабль, не то главную башню
какого-нибудь величественного замка, с головой, с которой вполне можно
было сравнить какое-нибудь средних размеров судно, с копьевидными зубами в
невероятной пасти, где спокойно разместилась бы рота солдат, покрытый
чешуей, похожей на щиты, уложенные в ряд, - Аврага Дзагасан, по сути, был
непобедимым и не боялся никого. В битве с драконом вроде Аджахака исход
был бы неизвестен вплоть до самого конца. И хотя легенды говорили, что
дракон побеждает всегда, на самом деле судьба была переменчива. Просто
никто из ныне здравствующих богов не знал и не ведал, какое количество
детей Авраги Могоя и Ажи-Дахака погибли в никому не нужных битвах. И вот
наступил момент, когда драконы и великий змей пришли к согласию: они
сосуществовали на планете, признав друг друга достойными противниками и не
видя особой необходимости в том, чтобы уничтожать друг друга по этому
поводу. Джоу Лахатал был только рад такому повороту событий.
Ибо Змеебогу нужна была помощь существа божественного, но не
подверженного обычным искушениям бессмертных. А драконы никогда не
согласились бы помогать ему, будучи не в состоянии простить его вину перед
Кахатанной и ее родичами.
Аврага Дзагасан был единственным, на кого сейчас мог всецело
положиться Джоу Лахатал, почувствовавший неладное в своем храме. Он
пытался мысленно дотянуться до вайделотов, но, когда его разум натолкнулся
на ледяную стену, наученный горьким опытом братьев, Змеебог не стал
пытаться разрушить ее и проникнуть дальше, а быстро отступил. Теперь,
вооружившись, вызвав на помощь Великого Змея и отдав все необходимые
распоряжения, он был готов к сражению, которое в любую минуту могло
состояться не по его желанию.
Со стороны они, наверное, представляли грозное, но прекрасное
зрелище. Крохотный по сравнению с Аврагой Дзагасаном, Джоу Лахатал в своих
белых доспехах и алом плаще восседал на спине гигантского змея, который
бесконечной лентой струился по пескам Урукура, то и дело приподнимая
верхнюю часть туловища, чтобы осмотреться. Если бы в пустыне находился
наблюдатель, то он был бы крайне удивлен: с чего это вдруг в песках то
воздвигается, то моментально падает громадный маяк и зачем он тут вообще -
в сотнях лиг от моря? Периодически змей издавал шипение, в котором
явственно сквозило отвращение, смешанное с небольшой долей страха.
- Думаешь, здесь тоже что-то побывало? - спрашивает Джоу Лахатал у
своего дивного собеседника.
- Да, - отвечает немного шипящий голос прямо у него в мозгу, - здесь
отвратительно пахнет. Даже драконы благоухают по сравнению с этим
существом.
- Это - существо? - недоумевает Змеебог.
- Думаю, да. Только непостижимое разуму существо - мерзкое,
непонятное, незнакомое, с-с-с-сс.
- Давай поспешим, - приглашает Джоу Лахатал своего товарища.
- Раньше надо было с-с-сспешить, - издает возмущенный вопль змей. -
Теперь там отчаяние и выеденное яйцо.
Последнее в представлении змея обозначает абсолютную пустоту.
Они останавливаются в некотором отдалении от храма, потому что Аврага
Дзагасан отказывается двигаться вперед.
- С-с-ссмерть. - Кончик его хвоста нетерпеливо подергивается.
Джоу Лахатал поражен до глубины души. Ему сложно представить, какой
враг может так напугать исполинского змея. Даже на драконов - своих вечных
противников - он реагирует абсолютно иначе: неприязненно, с раздражением,
но не со страхом. Аврага Дзагасан улавливает растерянную мысль своего
седока:
- Не боюс-с-ссь, но мерзс-с-сско. Мерзс-с-сская сс-с-ссмерть.
- Рас-с-ссшипелся, - передразнивает Змеебог.
Он легко спрыгивает со спины змея и уверенно шагает вперед,
проваливаясь по щиколотку в горячем сыпучем песке.
Оазис - это озеро зелени в море пустыни. И начинается так же, как
всякое озеро. Заканчивается песчаный берег, и вот уже волны сочной
изумрудной зелени накатываются на раскаленный край пустыни под порывами
ветра. Ветер тоже меняет здесь свой характер, вкус и запах. Из жаркого,
резкого, секущего мельчайшими частичками, плотного и удушливого он
моментально превращается во влажный, теплый, легкий, как поцелуй
скромницы. И воздух напоен запахами фруктов и свежей воды. Высокие пальмы
приветливо шелестят громадными темно-зелеными листьями и приглашают
путника отдохнуть в их освежающей тени. Птицы поют так, словно пышущая,
раскаленная жаровня пустыни не находится от них в нескольких сотнях
метров. На берегу хрустального бирюзового водоема стоит храм, как игрушка,
вырезанная искусным камнерезом из черного оникса. Некоторыми деталями и
общим силуэтом он напоминает дворец Змеебога, однако все здесь гораздо
строже и все-таки намного беднее, ибо строили этот храм люди, а не
бессмертные.
Но где же вайделоты, встречающие любого странника на пороге своей
обители? Где мудрые старики, возвещающие судьбу и дающие те самые советы,
от исполнения которых часто зависит исход самых важных событий? Что
произошло здесь в очередной раз? И когда отдохнет от горестных событий
многострадальная планета?
Наконец Джоу Лахатал обнажает меч и решительным шагом пересекает
границу между песком и травой. Он быстро минует берег водоема и взбегает
по низким широким ступенькам, на секунду замирает на пороге, прежде чем
толкнуть двери.
- Нет опас-с-ссности, - раздается у него в голове, т только
с-с-смерть...
Змеебог изо всех сил пинает тяжелые железные, усыпанные серебряными
звездами двери, и они с грохотом падают к его ногам. Храм встречает его
запахом сырости, тления и какой-то странной тяжести, которая бременем
падает на широкие плечи бессмертного, - ему трудно понять, что это, но
словно невыплаканные слезы, нереализованные мечты, нерешенные задачи
просятся к нему прямо в душу, потому что для них больше нет пристанища в
тех душах, где они обитали раньше.
Двое жрецов-ийя и человек восемь вайделотов сидят в высоких тяжелых
креслах за овальным столом из мореного дуба. И столешница, и кресла, и их
тела - все щедро притрушено пылью, затянуто тонкой паутиной. Они мертвы, и
мертвы уже давно: высохшие мумии, пожелтевшие, сморщенные, в хорошо
сохранившихся одеяниях. Это тем более странно, что в пустыне все
разлагается с необычной скоростью.
Джоу Лахатал спотыкается обо что-то довольно тяжелое, отвечающее
металлическим звоном. Это горсть праха в груде доспехов...
***
Она не умела быть несчастной - никогда, ни при каких обстоятельствах.
Горе - это еще не причина для того, чтобы чувствовать себя несчастливой,
счастье не адекватно радости или покою. Потому тот, кто ищет счастья,
должен приготовиться к каторжному труду и тяжелым испытаниям. А любовь -
это не подарок свыше, доставшийся по счастливой случайности, но
каждодневная, изнурительная, выматывающая работа. Это она помнила всегда,
иллюзиями и тщетными надеждами не обольщалась, сражалась и только крепче
сжимала зубы, когда было больно, а плакала - когда наступало облегчение и
кусочек тишины находил место в душе. Там и слезы рождались, как
благословенный дождь, смывающий корку грязи и зла. И оставалась самой
собой, что бы ни было. Потому что предательство не поможет и от смерти не
спасет и только сделает ее еще более страшной, а жизнь - невыносимой. И
еще - не стремилась никогда прожить не свою жизнь. Потому что своя жизнь
человеку нужнее, и за нее ему в конечном итоге отвечать, богов это тоже
касается, даже в большей, может быть, степени.
Вы спросите, о чем это мы вдруг?
А ни о чем - о жизни, смерти, чувстве долга и собственного
достоинства. Простые такие вещи, как камушки на морском берегу.
Просыпаются сквозь пальцы, выстраиваются в причудливые формы и тут же
рассыпаются, чтобы через минуту-другую сложиться в новый узор. И это
никогда не закончится, не исчезнет до тех пор, пока стоит мир.
Маленький храм Истины - самый маленький храм на всем Арнемвенде,
крохотная изящная игрушка, ничем особенным не поражающая, кроме тишины,
покоя и прелести. Те, кто пришли сюда, уже все знают. Те, кто сумел найти
дорогу, произнести подлинное имя, у кого хватило смелости и сил, - это они
выстроили Безымянный храм, это сама душа отвечает на такие вопросы,
которые человек сам себе боится задать. Храм Истины - это облачко на небе,
тень, которая существует лишь оттого, что есть свет, тишина, заметная лишь
обладающему слухом. И ничего более.
О чем это мы? А ни о чем...
Вот она сидит, уставшая, загоревшая, немного печальная маленькая
женщина, которая не расстается со своими мечами, но зато с легкостью
расстается со страхом за собственную жизнь. Богиня Истины? Да нет, не
очень похоже. Великая Кахатанна? Чем она так велика, чтобы с гордостью
носить такое пышное имя? Маленькая Каз - девочка без возраста - перебирает
камушки на морском берегу, и они просыпаются у нее между пальцами.
Кто придумал, что от нее зависит судьба Арнемвенда? Кто придумал, что
при взгляде на эту девочку-девушку-женщину, так и не обретшую прожитых
лет, каждый считает, что именно ее и ждал всю жизнь? Бесконечно тяжело
нести на себе груз ответственности, бесконечно хочется быть не
единственной, не такой желанной, простой... Но кто-то придумал, что будет
иначе. И не только придумал, но и воплотил. Нечего теперь винить Барахоя -
нерешительного бога, это не его идея, нечего спрашивать с неведомого врага
- он первый хотел бы, чтобы она исчезла из этого мира и воспоминаний не
осталось.
С какой бы радостью она сейчас...
Нет, пора остановиться. Незачем говорить вслух, чего бы хотела она
сама. Это не важно.
Каэ поднимается, туже затягивает пояс и подходит к своему коню. Что у
нее на ресницах? Слезы? Но нечестно подглядывать. Ведь это была та минута
тишины, которую каждый волен провести, как ему заблагорассудится. И она не
входит в наш рассказ...
***
- Знаешь, я подумал, ты ужасно счастливая, - сообщает Барнаба, глядя
на Каэтану блестящими розовыми глазами, похожими одновременно на пуговички
и на оригинальные украшения из перламутра.
- Из чего ты делаешь этот вывод? - спрашивает она.
- Ну, у тебя есть я. А представь себе, что меня бы не было, - вот как
бы ты это пережила?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг