поспешило откликнуться на эту просьбу. Зал постепенно пустел.
Пять бесформенных фигур у стены не привлекли ничьего внимания. Может,
заснули с дороги странники. Завтра сами скажут, попросили они убежища
только на эту ночь или надолго. Завтра все и решится. А сегодня есть люди,
которым гораздо больше нужны помощь и поддержка.
Уже далеко за полночь догорели последние факелы, только два из них
все еще торчали у самого входа, нещадно мигая и коптя. Они бросали
неверный красноватый отсвет на предметы, искажая их и превращая во что-то
чудовищное и жуткое.
Все успокоились и заснули. Тишина легкими шагами пересекла
пространство храма и зашла в больничный покой, чтобы утешить страждущих. И
тогда пятеро путников выпрямились, встали во весь рост, снимая с голов
свои капюшоны...
***
В далеком Сихеме, у разоренного храма Шуллата Огненного, что в самом
центре левобережного Файшана, стоял вполне обычный с виду человек. Даже
если бы это место не было таким безлюдным и пустым, то все равно на него
никто не обратил бы особого внимания. Ибо он был среднего роста, с ничем
не примечательным лицом, среднего телосложения и в неброской, приглушенных
тонов одежде. Разве что не было у него скорбного и безнадежного выражения,
как у остальных граждан Сихема после поражения их страны в войне с
варварами.
Но, как уже упоминалось, вокруг никого не было, так что и заниматься
разглядыванием лица этого странника было абсолютно некому.
Человек постоял некоторое время на развалинах храма, поплотнее
завернувшись в серо-коричневый плащ. И это несмотря на то, что в Сихеме
стояла жара и от изнурительного зноя пышная зелень пожухла и пожелтела.
Путник быстрым шагом преодолел путь от развалин храма Шуллата до
развалин храма Джоу Лахатала, где тоже провел недолгое время, словно в
поисках какого-то предмета. Он все время что-то высматривал и к чему-то
прислушивался, но его поведением не заинтересовались случайные прохожие,
везшие мимо ручную тележку, груженную нехитрым их скарбом.
Обстановка в Сихеме была более чем странная. С одной стороны, взяв
крепость Файшан, въехав в тронный зал верхом на коне и убив государя
Аламжи собственной рукой, урмай-гохон Самаэль вроде как успокоился. Во
всяком случае, никаких грабежей и убийств в уже покоренном городе не
случилось: в этом отношении варвары вели себя гораздо цивилизованнее,
нежели западные рыцари. И пожары были не сильные, вот только все храмы
уничтожил завоеватель. Именно это целенаправленное уничтожение обителей
богов Арнемвенда более всего напугало жителей Сихема. Урмай-гохон накликал
на себя гнев богов и, похоже, совершенно этого не боялся. Он объявил себя
сыном не известного никому грозного бога Ишбаала и утверждал, что его
всесильный отец постоит за собственного сына.
Люди со страхом ждали, что будет дальше. Почти все были уверены в
том, что армия танну-ула, отдохнув недолгое время в покоренном Сихеме,
хлынет уже на Бали. Териф Бали спешно собирал войска и сосредоточивал их
на границе с соседним государством, однако все понимали, что меры эти были
не более чем условны, ибо армия терифа была вдвое меньше, чем даже у
государя Аламжи, и гораздо хуже обучена и вооружена.
Граждане Сихема восстаний поднимать не собирались, хотя им и было
небезразлично, кто воссядет на престоле. Они болели душой за своих
свергнутых богов, но вынуждены были признать, что правление урмай-гохона
Самаэля для них даже выгоднее правления государя Аламжи. Варвары почти не
интересовались золотом, хотя всю царскую казну и изъяли в качестве
контрибуции.
Армия танну-ула в город не заходила, расположившись на равнине, где
несколько недель тому назад и разыгралась решающая битва Самаэля и
военачальника Сихема - Фахида. Алый шатер урмай-гохона был виден издалека,
и его всегда окружал двойной ряд отборных воинов-багара.
Путник в темном плаще вышел из города и отправился в сторону военного
лагеря, сопровождаемый изумленными взглядами граждан Файшана. Он шагал
довольно быстро, и поэтому из-под серовато-коричневого одеяния,
наброшенного на плечи, то и дело мелькала огненно-красная ткань нижнего
наряда. Человек опирался на яркий, красно-золотой посох, которого еще
несколько минут назад у него в руках не было.
Огненный бог Шуллат шел в лагерь урмай-гохона, чтобы покарать его за
уничтожение храмов.
Когда до первых рядов палаток осталось не такое уж и большое
расстояние, Шуллат несколько забеспокоился, почувствовав неладное.
Первоначальный план его был таков: проникнуть, не таясь, в лагерь,
переполошить всех воинов - ведь станут же они пытаться захватить его в
плен или убить, затем встретиться с урмай-гохоном, чтобы уж на глазах у
всех наказать отступника. Больше делать Огненному богу в Сихеме было
нечего. Однако странные вещи стали твориться с ним возле лагеря.
Шуллату начало казаться, что он ступает по зыбкой, болотистой почве,
где в любую минуту можно провалиться в трясину. Это было тем более
удивительно, что он стоял на плотном, хорошо утоптанном песке, который
вполне мог вынести вес нескольких караванов верблюдов. А огненно-красный
жезл бога запульсировал, вырываясь из рук господина, будто норовил
сбежать, оставив поле боя за противником.
Шуллат не обладал безумной отвагой Арескои, яростью и неистовством
га-Мавета или бесконечным упорством Джоу Лахатала - это был весьма
осторожный и рассудительный бог. Вот он и рассудил, что однажды уже
чувствовал нечто подобное, как раз в тот день, когда желтоглазый брат его
лишился правой руки. Поэтому Огненный бог не стал искушать судьбу.
Насылать эпидемии, мор, голод на неведомого врага - не самое разумное
поведение.
Он не постыдился повернуться и уйти восвояси, чтобы не накликать на
себя худшую беду.
Шуллат торопился обратно, во дворец Джоу Лахатала, чтобы рассказать
своему венценосному брату о том, что он здесь увидел и ощутил. Он
стремился преодолеть опасное пространство, желая покинуть его как можно
быстрее. Но сама материя воздуха сгустилась до плотности твердого тела и
не пускала бессмертного. Он рвался всем телом сквозь пространство, ставшее
несокрушимой скалой, он прилагал все свои божественные силы, чтобы просто
сдвинуться с места, убежать подальше, чтобы там, уже на другом краю
Файшана, снова попробовать переместиться к себе домой, но все его попытки
оказывались тщетными.
Только камень пространства постепенно мягчел, становясь вязким и
липким, словно паутина невидимого паука. Незримые лапы - мягкие и
вкрадчивые - неторопливыми движениями стали обволакивать его, затягивая в
глубину, которой секунду назад еще не было, а немыслимые, безобразные,
отвратительные видения заполонили мозг отчаянно сопротивляющегося бога. Но
Шуллата сковывал двойной страх: тот, который он испытывал сам, и тот,
который уже испытал до него в подобной ситуации га-Мавет. Он засуетился и
потерял контроль над собой, проваливаясь в ледяную тьму, где ничто не
способно было гореть ярким, очищающим пламенем. Шуллат вкладывал все силы
в удары, но противника просто не было: огненные вспышки, море, шквал
пламени впустую пролетали в бесконечную черноту, даже не оставляя по себе
следа. Огненный бог закричал, но звук его голоса потонул во мраке.
Лед. Тьма. Цепенеющие мысли, чувства, желания...
И рядом не нашлось никого, кто смог бы помочь...
***
Они представляли собой жуткое и невероятное зрелище.
Сгнившая кожа клочьями слезала с их тел, обнажая темное мясо и мышцы.
Безумные глаза горели тем огнем, который мог быть зажжен только в глубинах
преисподней. Носов у них не было, вместо рта - отвратительные оскаленные
провалы, лишенные губ и языков. Волосы торчали во все стороны в тех
местах, где они еще оставались на черепе.
Это были мертвецы.
Они одинаковым движением распахнули и сбросили наземь свои рясы. Под
ними оказались кольчуги и кривые мечи с зазубренными лезвиями.
Дергающейся, странной походкой двинулись мертвецы по коридору в глубь
храма, ведомые чьей-то волей.
Обиталище государыни Лай находилось в самом конце длинного бокового
ответвления. Оно, правда, было крохотное, но зато отдельное, как и
подобает ее сану. Жрицы Тики-утешительницы предоставили своей королеве все
лучшее, что только имели.
Комнатка была очень чистая, маленькая и уютная, хотя и без окон, -
больше похожая на келью (но такими были все помещения в храме, за
исключением больших залов). Лая вот уже несколько дней не поднималась с
кровати, вконец обессиленная своими видениями, и жрицы Тики поили ее
отварами из трав, чтобы улучшить и укрепить ее сон.
Вскоре после полуночи, когда все затихли и успокоились, несчастная
женщина проснулась и села в постели, напряженно вглядываясь в темноту. Ей
чудилось, что в этой темноте кто-то есть, кто-то пришел за ней, чтобы
убить, уничтожить, стереть с лица земли. И она горько заплакала от страха,
отчаяния и безысходности, вытирая слезы рукавом ночного одеяния из грубого
небеленого полотна. Оно царапало нежную кожу, привыкшую к невесомым
шелкам, но королева не замечала этого, оплакивая свою погибшую жизнь. Она
беззвучно молилась, прося кого-нибудь, кто сейчас слышит ее, заступиться
за бедную душу, не желавшую зла никому. Внезапно Лае показалось, что она
видит странный силуэт стройной женщины с двумя мечами, и немного утешилась.
Когда первый мертвец рывком распахнул дверь в келью, королеве
послышался негромкий звук, и она снова напряглась от невыносимого ужаса.
Но ей не хотелось кричать: она боялась, что зря разбудит уставших за день
служителей Тики, что ее сердце и разум, утомленные жуткими видениями
грядущей катастрофы, сыграли с ней злую шутку.
Лая снова легла и закрыла глаза. Она подумала, что можно было бы
встать, протянуть руку и нащупать в изголовье свечу, - размеры комнатки
были далеки от королевской опочивальни, и все необходимое находилось
рядом. Но ей было страшно шевелиться, и, как в детстве, она старалась
снова заснуть, спрятавшись под одеяло, надеясь, что кошмары сами собой
исчезнут с наступлением утра.
Государыня Аллаэллы всегда славилась тем, что к ней могли обратиться
за помощью и заступничеством все кто в этом по-настоящему нуждался. И
теперь она сама ждала защиты и заступничества от тех, кто должен был их
оказать, она так верила и надеялась, что уже одно это должно было помочь.
И когда серповидное лезвие взвизгнуло в воздухе над ее головой, она
только удивилась...
***
Аграв проснулся от непривычного шума в коридоре и диких, истошных
воплей. Эту последнюю ночь в храме он провел в каморке позади кухни,
рассчитывая подняться вместе с поварами, наскоро позавтракать и затем
зайти к Агунде за свитком, который она хотела передать в Сонандан. Поэтому
сначала он подумал, что уже наступило утро и это сонные служители ссорятся
между собой, уронив или разбив что-то тяжелое. Но когда открыл глаза, то
увидел, что кругом темно.
За окном царила глубокая ночь, но темнота и тишина предрассветного
часа были спугнуты чьим-то присутствием. Аграв поднялся с ложа и выглянул
из своей каморки. В едва освещенном коридоре метались насмерть испуганные
люди, шипели факелы, упорно не желая разгораться, кто-то торопливо щелкал
огнивом, кто-то споткнулся в темноте и упал, отчаянно ругаясь. Второй
человек поспешил к нему со светом, чтобы помочь подняться, да так и застыл
на месте с открытым ртом и вытаращенными глазами - его товарищ лежал на
окровавленном, изувеченном теле, которое выглядело еще страшнее в красных,
неверных отблесках пламени.
Кто-то свирепый и жестокий прошелся в ночи по храму Тики и
безжалостно уничтожил множество людей. Паломники, служители и больные в
панике метались по громадному зданию, заглядывая во все укромные уголки, и
то в одном месте, то в другом наталкивались на исковерканные страшной
силой тела.
Молодая женщина с перерезанным горлом, старик с рваной раной на боку,
маленькая девочка, только вчера пришедшая в храм, - она прижимала к груди
куклу, сделанную из пучка соломы, - пронзенная острием меча. Затравленный
взгляд Аграва перебегал с одного трупа на другой. Что и кому могли сделать
эти несчастные, беспомощные люди? Зачем понадобилось убийцам пробираться в
храм, чтобы убивать немощных и больных? Внезапно он вспомнил о самом
важном и неотложном деле и рванулся в сторону покоев верховной жрицы. Там
было тихо и пусто, туда еще не добежала испуганная толпа, и на мгновение
он успокоился, надеясь на то, что сюда не заходил смертоносный ночной
гость.
Аграв толкнул тяжелую дверь, и она подозрительно легко подалась его
усилию. Разбойник почувствовал, что волосы у него на голове встают дыбом
от ужаса, но он превозмог себя и шагнул во мрак комнаты. Он бы никогда не
сделал этого ни для кого другого, но Агунду и Ханиш не мог оставить без
защиты и поддержки.
- Агунда! - осторожно позвал он, пытаясь нашарить вытянутыми руками
хоть какой-нибудь ориентир.
Аграв помнил, что комната жрицы практически пуста, только около
камина стоят несколько скамеечек да под окном громоздится стол, заваленный
бумагами, - на него Агунда накануне положила свиток с письмом для
Кахатанны. Узкое ложе жрицы стояло в нише, в самом дальнем углу. Камин
погас, и даже угли не светились. Разбойнику показалась странной эта
мелочь, но он не остановил на ней своего внимания.
Сзади раздавались крики. Они становились все отчаяннее, все
оглушительнее. Кто бы ни был загадочный убийца, но он продолжал собирать
свою кровавую жатву.
- Агунда! - уже громче повторил разбойник, начиная понимать.
Он догадывался о том, что случилось здесь, в этой комнате, даже
предполагал почему, но ему не хотелось оказаться правым, и он, как мог,
оттягивал ту минуту, которая должна была все прояснить. Пока он колебался,
за его спиной послышался топот, тяжелое дыхание и заметался тусклый свет
догорающего факела. Кто-то торопился к верховной жрице, волнуясь за ее
безопасность.
- Матушка Агунда! - позвал слабый, старческий голос.
Это был привратник, старый Шу, любивший жрицу Тики-утешительницы как
свою собственную дочь. Его нельзя было испугать или заставить думать о
себе, когда Агунде грозила смерть.
- Шу, - откликнулся из темноты Аграв, - это я. Иди сюда со своим
факелом, тут хоть стаза коли - ничего не видно.
- Кто здесь? - заволновался старик.
- Это я, Аграв.
- А-а. А что с доченькой? - так Шу всегда именовал Агунду.
- Не знаю и, честно говоря, боюсь. Что там, в храме?
- Не спрашивай, не спрашивай, - говорил старик, приближаясь.
Ему было тяжело идти по ступенькам, и двигался он очень медленно.
Аграв не выдержал, схватил его за руку и рывком подтянул к себе. Затем
взял из рук Шу факел, высоко поднял его над головой и вошел в покои жрицы.
Здесь все было забрызгано кровью. Пол был темным и липким, весь в
потеках и лужицах густой, остро пахнущей жидкости. Белоснежное обычно
покрывало на кровати промокло насквозь и теперь свисало почерневшей
тряпкой. Светлые оштукатуренные стены были покрыты страшным узором -
брызги красной жидкости разлетелись не правильным веером над кроватью.
Бумаги на столе тоже пострадали.
Двое мужчин с ужасом взирали на картину, представшую их взору.
Агунда лежала на кровати лицом вниз, тяжелые капли, срываясь с ее
ложа, гулко падали в огромную лужу, натекшую под ним. Жрица была мертва.
Аграв медленно подошел к кровати и взял ее за руку. Рука была
немыслимо холодной и тяжелой.
- Агунда! Агунда! - заголосил кто-то за их спинами.
Они не успели обернуться, как женщина (а голос был женский) запнулась
на пороге, будто врезалась со всего размаху в невидимую преграду.
- Тика, что же это?! - произнесла она хрипло и стала медленно оседать
на пол.
Аграв не помнил, как ее зовут. Она только недавно пришла в храм и
осталась помогать в больнице. Особенно хорошо у нее получалось управляться
с детьми. Агунда хвалила ее.
Старый Шу затоптался на месте, абсолютно не представляя, что
предпринять в первую очередь.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг