что ее было трудно догнать даже верхом; длинные копья с крюками, столь
хорошо зарекомендовавшие себя в боях с конницей, так и не были пущены в
дело.
Во время боя урмай-гохона постоянно окружали отборные
телохранители-багара. Их можно было узнать по алым султанам на шлемах.
***
- Хашум! - капризно протянул государь Аламжи. - Хашум! Здесь дурно
пахнет!
В прекрасном дворце действительно витали странные, чтобы не сказать
больше, запахи, непривычные сановному обонянию. На дворцовой площади
расположились многочисленные беженцы - в крепости не хватало места. Хорошо
еще, вдоволь было еды и воды, но никто не мог себе и представить, что в
конечном итоге придется отсиживаться за стенами Файшана, как в гнезде, под
которым кругами ходит свирепый и голодный хищник.
Шел двенадцатый день осады.
Хашум тяжело переживал гибель своего друга и брата - Фахида. Даже
расстался по этому поводу с красавицей Шаризой, которая до смерти успела
надоесть ему своими страхами и слезами.
Еще тяжелее он переживал гибель армии Сихема - прекрасно
организованной, вооруженной и обученной. И, как умел, клял себя за
недальновидность и излишнюю уверенность. Он и предположить не мог, что
пришедшие из диких степей люди смогут противостоять цивилизованной
регулярной армии. Он дал себя убедить в том, что государство находится в
полной безопасности, потому что сам хотел в это верить. И за это
неуместное для политика желание и расплачивался сейчас.
- Хашум! Что нам делать?
- Пытаться снестись с аитой государь. Иначе варвар сможет принести
немало горя нашей стране.
- Нет! - рявкнул Аламжи.
И Хашум с удивлением на него воззрился. Государь Аламжи был
женоподобным слизняком, не имеющим ни убеждений, ни мнений, ни принципов.
Он спал с женщинами, потому что был мужчиной, ел, потому что ему готовили
вкусную пищу, и правил государством, потому что это нравилось ему больше,
чем подчиняться. В сущности, его правление сводилось к тому, что он как
попугай повторял то, что нашептывал ему в оба уха первый министр.
Проявление каких бы то ни было мыслей, суждений и четкое их выражение были
просто невозможны, если речь шла о нынешнем государе Сихема. Вот почему
Хашум решил, что ослышался.
- Государь, - начал он осторожно и вкрадчиво, - видимо, государь
плохо меня услышал. Я предложил ему снестись с императором Зу-Л-Карнайном
и обрисовать ему картину нашествия с тем, чтобы аита понял, что здесь
затронуты не только интересы Сихема, но и его собственные.
- Я не хочу обращаться за помощью к этому юнцу!
- Какая разница, божественный? - буквально пропел Хашум.
А про себя подумал: "Верблюд смердящий!"
- Он мне неприятен. Лучше обратимся за помощью к Бали!
- Государь мудр и дальновиден, но позволит ли он своему неразумному
слуге высказать несколько соображений, которые все равно что пыль по
сравнению с золотым песком перед лицом его мудрости?
- Говори, - милостиво разрешил Аламжи.
Он страдальчески кривился, принюхиваясь к легкому ветерку, который
дул с террасы.
- Я полагал в наивности своей, что великому владыке Сихема пристойнее
обратиться за помощью к императору, который, что бы мы про него ни думали,
объединил под своей рукой значительную часть Варда. А териф Бали не более
чем птенец рядом с могучим орлом, мелкая рыбешка в зубах хищной змеи;
уместно ли орлу просить о помощи птенца, змее испрашивать защиты у
рыбешки? Пусть государь Аламжи прикажет своему верному слуге, и тот с
великим усердием поспешит выполнить приказ. Мы пошлем гонца к
Зу-Л-Карнайну, он пройдет тайными тропами, минуя армию варваров, и
вскорости достигнет Курмы, где сейчас пребывает сам император. Наше письмо
убедит его поторопиться, ибо Лев Пустыни не потерпит, чтобы кто-либо
оспаривал его власть. А пока два зверя будут драться, мы что-нибудь
придумаем...
- Нет!!! - завизжал Аламжи.
Хашум отшатнулся от своего повелителя, настолько громким и отчаянным
был этот вопль.
- Не заставляй меня гневаться, Хашум! Разве наших войск недостаточно,
чтобы оборонить Сихем? Разве териф Бали не видит, что варвары стоят уже на
пороге его дома? Прикажи послать гонца к нашему другу, соседу и союзнику.
И никаких вольностей, слышишь меня?
- Да, государь, - поклонился Хашум.
Он был в недоумении. Обычно Аламжи возлагал на него все заботы, а
соответственно, и право решающего голоса. Он подписывал законы не глядя,
миловал и карал по наущению первого министра. Что же изменилось?
Не переставая отбивать поклоны, ниже, чем обычно, на всякий случай,
Хашум удалился из государевых покоев. Все тревожило его: и бесчисленные
войска урмай-гохона, которые, подобно голодным волкам, окружили крепость,
и настроение повелителя Аламжи, и гибель друга Фахида, на которого он мог
всецело полагаться, и собственная судьба, впервые показавшаяся ему не
столь уж и обеспеченной.
А государь Аламжи моментально потребовал к себе начальника дворцовой
стражи.
Хамадан - старый воин, занимавший свой пост еще во времена прежнего
правителя и так и не оправившийся до конца после дворцового переворота, во
время которого не сумел спасти своего господина, - был оставлен
начальником дворцовой стражи, к немалому удивлению всех вельмож и
придворных. Но больше всех недоумевал он сам, потому что казнил бы себя
одним из первых на месте Аламжи и Хашума.
С первым министром у Хамадана были старые счеты. Начало их вражды уже
затерялось во мгле и смуте прошедших годов, но взаимная ненависть не
только не угасла, но и разрослась и окрепла. Однако ни Хашум, ни Хамадан
никогда не использовали своего влияния на государя Аламжи и положения при
дворе, чтобы навредить друг другу. Вот такая странная была у них вражда.
Повелитель Аламжи был гораздо хитрее, нежели предполагали его
советники и недоброжелатели. И он прекрасно знал, чего хочет, а чего - нет.
- Хамадан, у меня есть к тебе дело, которое должно тебе понравиться,
- обратился он к седому воину, стоявшему у дверей в почтительной позе.
- Я верный слуга государя. И мне нравится все, что мой повелитель мне
прикажет.
- За это я и ценю тебя. Вот что, Хамадан. Настало время посмотреть
правде в глаза. Я слишком доверял своему первому министру Хашуму и
полагался на его ум и порядочность. Я верил в правильность его выбора и
одобрил план военачальника Фахида. Но эти люди разочаровали меня. Они меня
обманули! - возвысил голос правитель. - Они принесли горе и слезы моей
прекрасной стране и заслуживают наказания. Смерть - этого будет
достаточно, чтобы искупить свою вину. И Фахид ее уже искупил. Теперь
очередь за Хашумом.
Начальник дворцовой стражи с ужасом смотрел на своего повелителя. Он
был предан, он был верен - за это его и держали на его посту. Но он не
любил предательства, подлости и ненужных смертей. Это не вязалось с его
представлениями о долге и чести. У него были очень четкие представления о
долге и чести. И, как ни странно, они почти во всем совпадали с принципами
первого министра Хашума - его давнего врага.
- Что молчишь? - спросил Аламжи.
- Думаю...
- Тебе не о чем думать, если за тебя принимает решения твой государь.
Найди способ избавиться от первого министра в течение ближайших нескольких
часов - иначе вся наша страна будет отдана под власть фаррского
захватчика. Я не хочу, чтобы Сихем уподобился Урукуру, Курме, Джералану...
что он там еще завоевал?
- Великий Аламжи! У ворот крепости стоят не тхаухуды и акара
Зу-Л-Карнайна, а чайджины и багара Самаэля.
- С варварами мы справимся и сами! Или, - тут государь прищурился и
остро посмотрел на своего слугу, - ты хочешь тоже искупать свою вину
передо мной? Запомни: Хашум - предатель, его нужно стереть с лица земли. А
теперь ступай.
Хамадан вышел из покоев государя и остановился около высокого
стрельчатого окна, колеблясь, что ему предпринять в первую очередь. Одно
для него было совершенно ясно: Аламжи слишком легко распоряжается жизнями
своих сановников. А сейчас не время самому уничтожать своих слуг, когда
убийца караулит у порога. Он не собирался потакать злобному нраву
повелителя и считал себя обязанным предупредить Хашума о грозящей
опасности. Но Хамадан слишком долго прослужил при дворе, чтобы не
понимать, какая опасность угрожает в этом случае ему самому.
Можно сказать, что ему повезло, потому что по коридору как раз
торопился слуга первого министра с каким-то поручением. Он был бледен и
взволнован.
- Ты-то мне и нужен, - обрадовался Хамадан.
Слуга остановился в нерешительности. Всем при дворе было известно о
вражде между начальником стражи и его господином. Но слуга - человек
подневольный и не может позволить себе роскошь не откликаться на зов
вельможи, когда тот соблаговолил обратить на него свое внимание.
- Да пребудет с тобой Шуллат! - пробормотал он, подходя к Хамадану.
- Ступай к своему господину и скажи ему, что я хочу его видеть по
важному делу, не терпящему отлагательств. Скажи ему еще, что наши
отношения здесь не в счет, о них мы поговорим потом. Беги же!
Слуга развернулся и заторопился в обратном направлении, а Хамадан
двинулся следом за ним, как бы случайно - в ту сторону.
Он не знал, что сразу после него государь Аламжи вызвал к себе его
помощника, жаждавшего заполучить золотую саблю начальника дворцовой стражи
вот уже не первый год...
***
- С чем пришел, почтенный Хамадан? - спросил первый министр после
того, как все слуги и рабы из его покоев были отосланы и они остались
наедине со старым воином.
Он чувствовал себя неуверенно, не зная, как обращаться со своим
недругом.
- С твоей жизнью в руках, - хмуро отвечал тот.
- Ты мне угрожаешь? Но чем?
- К моему глубокому сожалению, Хашум, это не я тебе угрожаю. Ты еще
мальчишка, чтобы спорить со мной. Я не терплю тебя за многие черты, но я
пришел к тебе не как враг.
Первый министр налил две полные чаши легкого красного вина и протянул
одну из них Хамадану.
- Пей, и пусть охранит тебя огненный Шуллат.
- И тебе счастья и удачи. Они очень понадобятся тебе, Хашум. Слушай
внимательно: наш прекрасный Аламжи приказал мне устранить тебя, в связи с
тем что ты не оправдал его надежд. Короче, я так думаю, что он тебя выбрал
козлом отпущения. Времени у тебя мало, Хашум. Спасайся.
- А почему же ты, старый враг, не выполнил волю повелителя и не
добился тем самым исполнения собственной мечты? - спросил первый министр,
все еще искавший подвоха в словах Хамадана.
- Да потому, мальчик мой, что я с превеликим удовольствием избавился
бы от тебя, но не таким способом. Это противоречит моим представлениям о
порядочности.
Хашум задумался всего лишь на минуту. Потом решился:
- Я верю тебе. Благодарю тебя. И взамен должен сказать, что твой
помощник неустанно пишет на тебя подлые доносы, которые, конечно, попадают
ко мне.
Министр порылся в связках бумаг и вытащил толстую кипу.
- Вот они, Хамадан. Я мог бы трижды уничтожить табя, пользуясь этой
грязью, но это не в моих правилах. Я тоже хотел избавиться от тебя честным
способом. И теперь рад этому. Вот, возьми, может, тебе пригодятся...
Хамадан протянул руку и взял увесистую пачку бумаг.
- Неужели этот подлец все это написал?
- Поверь мне, что это еще не все. Я оставлял только перлы его
творчества. Но прости меня, я буду собираться.
- Давай, Хашум, давай. Знаешь, мальчик мой, что-то говорит мне, что
недолго я проживу. И наше государство не слишком меня переживет... Страшно
мне, Хашум.
- Мне тоже, - откликнулся первый министр.
В переднем покое раздались крики и звон оружия.
- Что там еще? - забеспокоился Хамадан.
Хашум стоял побледнев, но лицо его оставалось спокойным.
- Ты опоздал с предупреждениями, старый враг, старый друг... Это за
мной.
Двери распахнулись, и в комнату ворвался отряд стражников с
обнаженными кривыми саблями в руках.
- Вот он, изменник! - заорал первый стражник.
- Стоять! - рявкнул Хамадан, выступая вперед на полшага. - Пока еще я
командую вами. И вы уйдете отсюда сию минуту. Я сам отведу министра Хашума
к повелителю...
- Нет, Хамадан, - произнес от дверей чей-то звенящий от злобы голос.
Старый воин обернулся и увидел своего помощника.
- Ты тоже не нужен государю Аламжи, - насмешливо сказал тот. -
Прощайте же.
Он махнул рукой, и стражники набросились на двух вельмож. Те не
успели даже сабель вытащить...
Таким образом, гласит история, государь Аламжи уничтожил тех двух
людей, которые могли каким-то образом повлиять на развитие событий. Сихем
не обратился за помощью к Зу-Л-Карнайну и был завоеван варварами в течение
одного месяца. Файшан пал через неделю после смерти Хашума, и урмай-гохон
Самаэль верхом въехал в покои правителя. Государь Аламжи был убит, равно
как и его дети.
Танну-ула разгромили прекрасные храмы Шуллата, га-Мавета, Арескои и
Джоу Лахатала, которые украшали столицу Сихема. Статуи богов, находившиеся
в них, были низвергнуты. В Сихеме установился новый культ - культ Ишбаала,
Отца Смерти.
А вот на Бали варвары не двинулись, полностью опровергнув
разнообразные прогнозы политиков по всемy Барду. И урмай-гохон Самаэль
моментально перестал всех интересовать и уж тем более считаться опасным. У
мира были другие проблемы...
***
- Вы слышали? - поинтересовался у братьев Джоу Дахатал, едва
сдерживая ярость.
- Что, Владыка? - спросил А-Лахатал.
- Там, на севере, появился какой-то варварский царек или князек,
который завоевал Сихем. Кто ему даровал победу?
- Не знаю, - ответил Арескои.
- Ты утверждаешь, что ты ни при чем?
- Я даже не знаю, о ком идет речь.
- Это хорошо, брат. Потому что упомянутый мною царек разрушил наши
храмы и объявил нас лжебогами.
- Кого нас?
- Меня, га-Мавета, Шуллата и тебя, братец.
Шуллат высоко поднял бровь:
- Сколько себя помню, Сихем поклонялся огню. Их предки -
огнепоклонники.
- Это всем известно, - рявкнул Змеебог.
- А кому же поклоняется этот варвар?
- Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Кому-нибудь что-то говорит
имя Ишбаала? Кто это такой?
- Понятия не имею, - отозвался А-Лахатал.
- Не знаю, - удивился Шуллат.
- Никогда о нем не слышал, - подошел поближе к брату га-Мавет.
Остальные тоже всячески отрицали свое знакомство с названным
божеством.
- Тогда почему он ему поклоняется, если его вообще нет?! -
окончательно рассвирепел Джоу Лахатал.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг