женщина опасна, как ни глянь. Встань против нее - и Древние боги, которые
так или иначе вмешиваются в мирские проблемы, окажутся на ее стороне. Это
уже точно известно, и он прекрасно знает многие детали и подробности ее
путешествия в ал-Ахкаф. Такие детали и подробности, о которых не нужно
говорить ни императору, ни Агатияру, ни кому-либо другому. Встань на ее
стороне - и все Новые бессмертные ополчатся против непокорного, - видимо
настолько мешает им эта удивительная женщина.
Оскорбленные боги опасны, испуганные - опасны вдвойне. Старый жрец с
ужасом вспоминает долгие разговоры с вайделотами из храма Джоу Лахатала.
Они тоже находятся на распутье, не зная, какую сторону им принять или
вообще остаться в стороне, наблюдая за происходящим. Жаль, что подобная
роскошь недоступна ему, - необходимо принимать решение, даже если этого
очень не хочется.
А змеящийся, обволакивающий голос одноглазого продолжал звучать,
проникая в самые отдаленные уголки души старика:
- Подумай, подумай хорошо, о мудрейший. Подумай о своем повелителе, -
он неопытен, он дерзок по молодости лет. Станет старше - станет мудрее, но
нужно, чтобы у него была такая возможность - стать старше, ибо боги могут
с легкостью отвернуться от императора, и из непобедимого и могущественного
он превратится в беспомощного и гонимого.
- Он не ведает, что творит, - вздыхает ийя, думая о своем.
***
Он думает, что предостерегать императора бесполезно: мальчик
действительно бесстрашен и встанет на защиту тйто, что полагает
справедливым. К тому же его окрылило лицезрение великого Траэтаоны - он
видит в этом знак свыше и не собирается больше считаться с волей Новых
богов. Возможно, он в чем-то и прав, но... Нет и еще раз нет - эта женщина
обязана уйти из жизни тихо и внезапно, не успев изменить ход событий, не
успев столкнуть с вершины горы тот небольшой камень, который вызовет
лавину. Эту последнюю мысль он обдумывает вслух:
- А если она уже столкнула его, все бесполезно.
Но одноглазый будто читает в мозгу собеседника все несказанное и
отвечает на вопрос:
- Сейчас еще есть время остановить эта лавину. Но как знать, не будет
ли поздно уже завтра? Ну же, решайся, мудрейший! Кто, кроме тебя, может
принять единственно верное решение? Соглашайся, ибо сегодня судьба Барда в
твоих руках. Соглашайся!!! И однажды настанет день, когда ты сможешь
сказать себе: "Я, и только я, спас этот мир".
Чем, кроме глубокой обеспокоенности, можно объяснить, что мудрый и
опытный жрец не распознал в словах одноглазого самого примитивного
искушения - искушения гордыней и славой?.. Кто знает.
- Как? - спросил жрец, теребя полу своей хламиды старческими худыми
руками в темных пятнах.
Лицо его было спокойным и величественным, но дрожащие руки выдали
одноглазому все сокровенные мысли старца.
- Очень просто, о многомудрый. Сегодня на рассвете, когда она спала,
мой человек отрезал у нее небольшую прядку волос - совершенно незаметно.
Вот. - С этими словами он полез в складки своего синего одеяния и извлек
оттуда маленький сверточек - лоскуток шелковой зеленой ткани, в который
что-то было завернуто.
- Что ты предлагаешь? - спросил ийя неожиданно севшим голосом.
- Выбери для нее смерть на свое усмотрение. Пусть не мучается долго,
она ведь ни в чем не виновата, - скороговоркой ответил одноглазый. -
Главное, чтобы все было кончено в считанные секунды.
- А не проснется ли ее магия? - с тревогой в голосе спросил жрец.
- Что может быть сильнее магии Джоу Лахатала, если ты держишь в руках
ее волосы? - ухмыльнулся одноглазый. - Не мне тебя учить, как отправить ее
в царство Баал-Хаддада. Поверь, безглазый бог ждет ее уже очень давно.
Голос одноглазого становился все мощнее. Он уже не уговаривал жреца;
он повелевал, приказывал, и старик понимал самым краем сознания, что
должен подчиниться, выполнить этот приказ, потому что...
Ийя не выдержал напряжения и повалился со скамьи ворохом старого
тряпья - сознание милосердно оставило его на некоторое время, необходимое
мозгу для того, чтобы прийти в себя, не сломаться под давлением чужой
воли, мощи и власти.
Старик лежал на каменном полу, крепко сжимая в руках мягкий шелковый
сверточек.
Одноглазый смотрел на него несколько секунд, затем Усталым движением
провел ладонью по лицу и словно снял маску. Куда девались хищный
крючковатый нос, страшное бельмо на глазу?
Легконогий молодой человек в туманных прозрачных одеяниях тенью
выскальзывает из покоев старого жреца. Стражи, которые стоят у дверей, его
не видят. Стройный силуэт легко проходит сквозь толщу камня и появляется
уже за пределами дворца Дахака Давараспа.
Его ждут. В тенистом садике, у звонкого ручья, стоят двое - высокие,
одетые в черное, могучие братья - рыжий и черноволосый.
- Что, Вахаган? - с нетерпением спрашивает рыжий, и его зеленые глаза
сверкают, как у тигра.
- Он поможет нам, - отвечает посланник богов, склоняясь перед
братьями в легком поклоне.
- Я доволен тобой, - говорит рыжий.
- Я доволен тобой, - одновременно с ним произносит желтоглазый, и
Вахаган облегченно вздыхает: хорошо, когда тобой довольна смерть.
- Когда назначено испытание? - спрашивает Арескои.
- Сразу после похорон Тешуба.
- Она о чем-нибудь подозревает?
- Думаю, нет, брат мой. - Вахаган на всякий случай склоняет голову
перед Победителем Гандарвы.
- На этот раз мы сотрем ее с лица земли!
- Мы вышвырнем ее за пределы Арнемвенда!
- Она ничего не вспомнит.
- Магия, - хохочет Вахаган, - она найдет свою магию...
Испуганные прохожие шарахаются от тенистого сада, в котором никого
нет, но откуда доносятся раскаты громового хохота. Нынче в ал-Ахкафе
происходит слишком много странного.
Старый жрец пришел в себя и огляделся. Он не нашел в зале своего
собеседника и почему-то очень обрадовался этому. Сам разговор казался ему
не то сном, не то давним событием, и он хотел на время отвлечься от
гнетущих и тягостных мыслей. Но тут его пальцы ощутили гладкую шелковистую
плоть свертка, в котором хранились волосы Каэтаны, и прорицатель застонал
в непритворном горе - о, как бы он хотел, чтобы осталась жива эта веселая
и сильная женщина с обезоруживающей детской улыбкой! Но он не мог
позволить себе ни жалости, ни сострадания, ни милосердия. Во имя спасения
Варда, во имя примирения Древних и Новых богов она должна была погибнуть,
ибо ийя полагал, что в лице Каэ он устранит саму причину раздора между
богами.
Своими мыслями старик не поделился ни с кем.
В страшной жаре, стоявшей в тот год в пустыне, тела убитых не могли
долго сохраняться не тронутые тлением. Поэтому, как только бои в городе
закончились, император отдал приказ своим воинам собрать тела павших,
чтобы предать их погребению согласно обычаям. Жителям города также было
разрешено забрать тела своих родных и близких. Так, с одной стороны,
император поступал благородно и проявлял уважение к павшим в
кровопролитной битве, а с другой - предупреждал возможность появления
страшных болезней, непременных спутниц войн.
Воины Зу-Л-Карнайна принялись за дело, разыскивая тела павших друзей
среди трупов, которые были нагромождены и в степи, на подступах к городу,
и на самих его улицах.
Бесстрастные, как всегда, саракои собрали своих мертвых, несколько
раз обойдя место сражения и тщательно убедившись в том, что никто не
останется лежать не погребенным по обычаям предков. Они вынесли тела
товарищей в степь, где и закопали, совершив над местом захоронения
странные церемонии.
Тагары похоронили своих воинов еще днем, сложив их тела штабелями и
облив какой-то горючей жидкостью. Затем, когда костер догорел, насыпали
прах в огромный золотой сосуд и запаяли его, поставив на крышке печать.
Прах воинов, погибших при взятии ал-Ахкафа, они обещали привезти домой, в
Джералан, и похоронить. Согласно обычаям над павшими будет возведен
курган, один из самых больших могильных холмов.
Тхаухуды тоже устроили погребальный костер, но по всем правилам. В
качестве дров император приказал использовать тонкие, легкие и прямые
бревна драгоценного черного дерева. Пепел воинов, в отличие от тагаров,
был пущен по ветру. Тхаухуды верили, что ветер донесет прах товарищей до
моря, вредную Фарру.
В городе плач и стоны раздавались целый день и всю следующую ночь.
Женщины Урукура скорбными черными тенями бродили по полю битвы, по
высохшей, растрескавшейся степи, разглядывая убитых, - искали родных. Мало
мужчин, способных держать в руках оружие, выжило в этом сражении.
На весь этот страшный день Каэ забилась в дальний угол сада и лежала
на спине, закрыв глаза, - ее несло на волнах воспоминаний. Но память о
мире, из которого ее сюда призвали, молчала. Да и сам прежний мир казался
все более нереальным. Она знала, что он есть на самом деле, но уже в это
не верила. Ее дом, ее судьба всегда были связаны с Арнемвендом...
Тешуба хоронили отдельно от всех. На площади перед храмом Барахоя
сложили высокий помост из черного дерева, обрядили тело старика в лучшие
одежды, какие только смогли обнаружить во дворце Дахака Давараспа.
- Зачем, аита? - спросили жрецы. - Тешуб и при жизни не нуждался в
таком великолепии.
- Не знаю, - прошептал Зу-Л-Карнайн, - не знаю, как вымолить у него
прощение, хотя я ни в чем вроде не виноват. Но ведь можно было...
- Нет, - Каэ взяла его за руку, - не кори себя...
Вокруг помоста, на который водрузили тело Тешуба, выстроился почетный
караул императорских телохранителей во всем великолепии. Богатырского
сложения воины в парадных, начищенных до блеска доспехах - будто это не
они еще вчера рубились у стен города - стояли, обнажив мечи.
Костер разожгли на площади, прямо перед храмом Барахоя.
Как ни странно, на похороны мудреца пришло много жителей. Сначала они
опасливо жались на соседних улицах, стояли у самых стен домов, выходящих
на площадь. Но потом осмелели и подошли поближе. Пока жрецы читали молитвы
и кропили погребальный костер благовониями, чтобы отогнать злых духов и
облегчить мудрецу переход в иное состояние, друзья молча стояли рядом с
императором и Агатйяром, чуть в стороне от многочисленной свиты.
- Ты думаешь, - обратился Зу-Л-Карнайн к одному из жрецов,
проходящему мимо, - что ему это действительно поможет?
- Наши священнодействия - нет, - без тени смущения ответил жрец. - А
вот то, что мы при этом о нем вспоминаем, болеем душой и скорбим, - и есть
главное, что человек может сделать для человека. Посмотри вокруг, аита, -
сколько людей, переживших подобное горе, собрались сегодня здесь, несмотря
на естественный страх перед тобой и твоими воинами, несмотря на боль своих
утрат. Они все поминают Тешуба добрым словом. Говорят, он никому никогда
не отказывал в совете или помощи. Он был светлым человеком, повелитель.
Каэтана слушала, и на душе у нее становилось все радостнее. Это было
странное, труднообъяснимое состояние. Тяжесть собственных проблем, горечь
утраты, беспомощность и потерянность перед лицом чужой, более сильной воли
- несмотря на все это, она ощущала себя чистой, радостной и всемогущей.
"Может, это и есть признак обладания магической силой", - подумала
Каэ, но не стала никому ничего говорить по этому поводу.
Воины подошли к помосту с четырех сторон, держа в руках зажженные
факелы. Протяжно зазвучали трубы, а гвардия ударила мечами о щиты так, что
звон пронесся по площади, отражаясь от каменных стен, и затих где-то в
бело-голубом высоком небе.
- Нужно ли что-нибудь бросать в костер? - спросил аита у жреца.
- О повелитель, - ответил тот, склоняя голову, - Тешуб сказал бы, что
ритуал не важен. Но если ты захочешь что-то положить от себя, сделай это.
Не препятствуй душе...
Император сделал знак рукой, и десять слуг с видимым трудом вынесли
вперед ладью, сделанную из серебра и слоновой кости, доверху наполненную
драгоценными резными вещами.
- Не жаль красоты? - спросил Агатияр.
- Пусть будет легким его небесное плавание, - прошептал император. -
Не верю, что место старика в подземном царстве.
- Почему? - искренне удивился визирь.
- У него лицо божественного ребенка - кроткое мудрое. Я люблю тебя,
Агатияр, и рад, что ты со мной, но я очень хотел бы, чтобы у нас был такой
советник при дворе.
- Кто этого не хочет? - откликнулся Агатияр. - Но Тешуб не служил
земным владыкам...
- А Давараспу? - обернулся к нему Зу-Л-Карнайн.
- Конечно нет, о повелитель. Тешуб жил в ал-Ахкафе, а не служил
здесь...
Пока они говорили, жители города, по примеру завоевателя, подходили к
огромному костру, жар от которого стал распространяться на довольно
большое расстояние, и бросали в него скромные подарки - кто что хотел и
мог.
Летели в костер кольца, резные украшения, цветы и монеты, горсти
орехов и даже несколько детских игрушек. Увидев это, аита прошептал
несколько слов на ухо слуге, и тот с поклоном исчез. Возвратившись спустя
несколько минут, доложил:
- Он спас жизнь многим детям этого города. Говорят, он был хорошим
врачом.
Длинная вереница рыдающих людей, которые пришли проводить мудреца в
последний путь, выстроилась у костра. Постепенно жители города затопили
всю площадь, не подходя близко только к тому месту, где в окружении
телохранителей и придворных стоял Лев пустыни Зу-Л-Карнайн.
Каэтана смотрела на огромное ревущее пламя, которое рвалось к небу
алыми языками, и удивлялась, что огонь никак не доберется до тела старика.
Наконец она тоже решила подойти к костру, чтобы положить в него свое
подношение. Она еще не решила, что подарить мудрецу, провожая его в
последнюю, самую дальнюю дорогу, но шагнула вперед. Ее мгновенно окружили
Джангарай, Ловалонга и Бордонкай. Когда люди увидели фигуры трех рыцарей,
сдвинувшиеся с места, они невольно подались назад, освобождая значительное
пространство. И на это образовавшееся свободное место ступила Каэ,
вытаскивая из-за пазухи карту, нарисованную рукой покойного Арры.
- Прими, о Тешуб, прощальный привет твоего далекого друга. И мою
глубокую признательность... - Она шнурком перевязала свернутый в трубку
пергамент. Затем шагнула к костру и положила в него свой дар.
В этот же миг, по невероятной случайности, как подумала Каэтана,
огонь взметнулся вверх алым столбом и охватил тело Тешуба. Теперь языки
пламени обнимали и словно приподнимали высохшее старческое тело. И оно
зашевелилось - или это поплыло жаркое марево и задрожал от невыносимого
зноя воздух.
Люди на площади затаив дыхание смотрели на эту картину. Перед
огромным - в несколько человеческих ростов - погребальным костром стояла
хрупкая маленькая женщина, которая словно не чувствовала жара, и смотрела
на мудреца задрав голову. Она прощалась с ним - губы ее шевелились, будто
она что-то спрашивала или обещала. А старик вдруг приподнялся в огненном
море и вытянул к ней руку, уже превратившуюся в почерневший факел. Так он
и тянулся к ней этой пылающей рукой, пока та окончательно не превратилась
в пепел и прах.
Каэтана долго стояла у догорающего костра, и никто не смел помешать
ей, нарушив эти минуты молчания.
- Это и был тот знак, которого нам не хватало, - произнес жрец. - Я
назначаю испытание сейчас же.
- Как вы себя чувствуете, благородная госпожа? - спросил Джангарай
едва слышно, поддерживая Каэ на крутой лестнице, ведущей вниз, в
подземелье.
- Спасибо, нормально. - Она сильнее обычного оперлась на его руку. -
Послушай, Джангарай, ты жрецов различаешь в лицо?
- Нет, госпожа, - улыбнулся ингевон. - Когда я смотрю на них, мне
кажется, что я только что выпил кувшин белого вина и у меня в глазах
троится.
- Я раньше тоже относилась к ним именно так. Даже наши близнецы по
сравнению с ними казались мне абсолютно разными. А теперь сдается, что
один из них как-то странно на меня смотрит. Двое остальных ведут себя
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг