хотелось, maman конечно же обо всем давно догадалась, но заговорить об этом
с ней не смела, именно не смела, словно это она была младшей дочерью Ирэн, а
не наоборот.
Вообще отношение к maman у Ирэн было крайне противоречивым - она и
любила, и жалела ее, рано увядшую, одинокую, безнадежно отставшую от жизни,
но эти чувства терзали ее душу причем иногда до слез только, когда maman не
было рядом Стоило же ей взглянуть в большие слегка навыкате, добрые и
безмерно глупые глаза maman, услышать ее тихий глуховатый голос, которым она
сбивчиво, непонятно и всегда совершенно некстати что-то говорила, как в
груди Ирэн немедленно поднималась волна холодного бешенства и она если и не
грубила откровенно, то демонстративно делала все именно таким образом, чтобы
побольнее задеть maman. Конечно, она могла быть куда более изобретательной и
сделать так, что maman никогда не догадалась бы о ее модном кокаиновом
пороке, но она именно хотела, чтобы maman узнала об этом и видя ее отчаяние
испытывала нечто похожее на мстительную радость. При всем этом Ирэн не была
ни жестоким, ни даже просто злым существом. Напротив, она казалась себе
иногда излишне даже сентиментальной, и могла ночь напролет рыдать,
представив какую-нибудь душещипательную историю со своим участием, например
трагический роман со скоротечной чахоткой в итоге или героическое
подвижничество где-нибудь на самом кровавом участке фронта, или свой уход в
революцию с неизбежной виселицей в финале - она обладала богатой фантазией,
что было видимо все-таки следствием воспитания maman, и могла часами
придумывать все новые и новые истории про себя, проживая их как если бы они
происходили в реальной жизни В этих фантастических историях она всегда была
отважна и благородна, часто знаменита даже и обязательно кем-нибудь безумно
любима В реальной жизни все было скучно, пошло, и уже к восемнадцати годам
изрядно ей надоело Баронесса Ирина фон Паллен была девушкой ослепительно
красивой, хотя черты ее лица мало соответствовали представлениям об
абсолютной красоте. Она была смугла, скуласта, нос ее был несколько
крупноват, хотя и отмечен красивой горбинкой, к тому же с подростковых лет
сохранила она какую-то болезненную даже худобу и некоторую истерическую
порывистость движений Однако все недостатки меркли, когда распахивала она
свои нечеловечески красивые глаза - огромные, густого фиолетового цвета,
какой в природе встречается только у некоторых редких сортов цветов, их
иногда называли фиалковыми, но ошибались - листья фиалок уступали ее глазам
по насыщенности цветом Кроме того, глаза ее как бы переливались под густыми
темными бровями, то сияя ярко, словно подсвеченные изнутри, то наливаясь
чернотой и тогда фиолет только угадывался в них, как в черных сапфирах лишь
угадывается яркая синева их собратьев.
К тому же Ирэн фон Паллен была девушкой баснословно богатой. Ее отец -
барон фон Паллен, удачливый фабрикант и банкир, наследовавший в ранней
молодости финансовую империю европейского масштаба, фамильное состояние
умножил многократно и к моменту своей скоропостижной смерти оставил огромные
богатства, заключенные в акциях множества процветающих предприятий, золотых
приисков, крупных банков, недвижимости и земельных владений в России и
серьезных банковских вложениях за ее пределами. О нескольких доходных домах
в Санкт-Петербурге, собственном особняке на Литейном, имении в Крыму, конном
заводе на Кубани и огромной коллекции живописи и драгоценностей говорить уже
не приходилось Наследовали все эти несметные богатства трое - вдова фон
Паллена - баронесса Нина Дмитриевна, урожденная княжна Долгорукая и двое их
детей сын - Степан Аркадьевич и дочь Ирина Аркадьевна фон Паллены.
Надо ли говорить, что при подобном стечении счастливых обстоятельств
судьбы Ирина Аркадьевна с раннего девичества отбоя от поклонников не знала и
по крайней мере десятком из них была искренне и преданно любима, а один
юнкер, принадлежащий к древнему аристократическому роду стрелялся из-за ее
холодности, к счастью - не до смерти Однако все это было Ирине Аркадьевне
скучно и не имело ничего общего с теми фантазиями, которыми грезила она по
ночам.
В то же время о скверном характере молодой баронессы в столице империи
ходили легенды Она была и взбалмошна, и капризна сверх меры, к тому же
истерична - и часто утраивала совершенно непотребные публичные сцены, либо
надолго впадала в черную меланхолию и часами молчала, не реагируя на
обращенные к ней слова и вдруг начинала бурно рыдать, или говорила что-то
странное, невнятное, напоминающее мистический бред медиумов, глядя перед
собой огромными невидящими глазами Единственный человек, не вызывающий в ней
причем в первые уже минуты знакомства смертельной скуки и желания
беспрестанно дерзить и говорить холодные унизительные гадости, был старший
брат Стива, репутация которого в свете была, к слову, многим хуже нежели ее
собственной. В ранней юности, едва начав осознавать себя женщиной, а это
случилось с ней рано - на тринадцатом году жизни, она отчаянно влюбилась в
него и подкарауливая его, пьяного, когда под утро, таясь живого тогда еще
папеньки, побирался он к себе, с упоением первой страсти подглядывала за ним
везде, куда могла незаметно пробраться Однажды он поймал ее за этим занятием
и после этого происходило между ними много такого, что наверняка свело бы
добродетельную маменьку в могилу, узнай она об этом ненароком Однако Стива
был изрядным трусом и не позволил им зайти слишком далеко, хотя с детским
еще восторгом предаваясь новым для себя ощущениям, она все время требовала
большего Однако он изрядно просветил ее в искусстве плотской любви и сумел
разбудить в юном детском теле женщину Почувствовав, наконец, его страх - она
более не искала его ласк, а со свойственной ей с детства решительностью
отдалась по сути первому встречному - учителю латыни, приглашенному в
крымское имение на лето, дабы сочетать отдых с полезными занятиями К тому
времени ей едва исполнилось четырнадцать лет С той поры братом как мужчиной
более она увлечена не была, находя себе все новых и новых партнеров и
потрясая их неожиданным своим темпераментом и отменным владением приемами
сексуального наслаждения, при полном отсутствии каких-либо чувств и яростном
нежелании вести разговоры о любви Она занималась любовью с упоением и более
не желал ничего об этом знать и думать Брата же она теперь любила истинно
сестринской любовью, прощая ему все многочисленные его пороки, грубость и
подлость зачастую по отношения к ней самой Ей всегда были интересны его
затеи, как бы дурны они не были, и, надо сказать, что будучи личностью
весьма ограниченной и исключительно самовлюбленной, он честно признавал -
лучшего советчика и сообщника во всех без исключения его начинаниях, чем
сестра, не посылала ему судьба.
В ресторане было шумно, пьяно, весело и страшно накурено - хрустальные
люстры, как драгоценные боа дамские плечи, окутывали сизые клубы дыма, а
плечи и декольте дам, напротив, были открыты сверх меры и сверх меры облиты
потоками бриллиантов, сапфиров, жемчуга и иных бесценных каменьев, сияющих
ярче хрустальных подвесок люстр и бра.
Уже мало кто слушал надрывные перепевы цыган, все громко говорили,
почти кричали, стараясь быть услышанными в сплошном гуле человеческих
голосов, музыки, звона бокалов и посуды. Было много знакомых лиц - кто-то
так же как они приехал только что, встретив новый год дома, кто-то провел
всю праздничную ночь в ресторане - все были пьяны, лихорадочно как и все
последние месяцы веселы и жаждали продолжения, острых ощущений и еще
чего-то, что сгустившись висело в прокуренном, напоенном ароматом вин, еды и
разгоряченных человеческих тел воздухе Возможно, имя всему этому было -
порок, но сейчас никто об этом не думал.
Они не задержались в ресторане долго, а соединившись с еще одной
компанией решили ехать на Васильевский, в гости к кому-нибудь из признанных
кумиров богемы, там в большинстве и проживающих.
- К Ворону! - пьяно закричал кто-то и тут же осекся словно сам
испугавшись своей дерзости, но было поздно - призыв был услышан
К Ворону! Сердце Ирэн дрогнуло и сжалось, такое случалось с ней редко -
не смотря на все свои истерики и меланхолию она был весьма смелой и даже
отчаянной женщиной Сейчас она испугалась, но это было не мудрено Под
псевдонимом Ворон скрывался ставший вдруг очень модным, странный весьма
поэта, стихи которого были дурны, но дышали мрачной злобой и унынием, в них
ничего нельзя было понять, но тогда многие модные поэты писали именно так.
Однако между строк у этого жили какие-то особенно пугающие тени, призраки и
видения, его неловкие рифмы были как-то особенно жутки, и часто, откладывая
книжку журнала с его новыми творениями, она ощущала приступ беспричинного
ужаса, холодным туманом, вдруг наплывающего из всех темных углов комнаты и
таящегося в глубоких складках тяжелых бархатных гардин Слухи о нем ходили
еще более зловещие, одни говорили, к примеру, что поэзия лишь мимолетный
каприз страшного человека, то ли бандита, то ли боевика-революционера руки
которого изрядно обагрены человеческой кровью, другие утверждали, что
псевдоним скрывает уже очень пожилого человека, посвятившего себя изучению
оккультных наук и немало в том занятии преуспевшего, говорили - он долго
скитался по свету, достигнув самых отдаленных и загадочных мест - был с
экспедицией на Тибете и в африканских джунглях, где обучился кровавым
магически ритуалам Словом говорили много разного, но непременно туманного и
пугающего, как и сами стихи Ворона, но имперская столица в ту тревожную пору
была переполнена всевозможными слухами и бурлила, переполнясь ими, как чаша,
исполненная до краев раскаленным кипящим напитком, пьянящим и обманчивым
Слухов было много и верить им в большинстве конечно же было нельзя,. однако
имя Ворона все же было пугающим, хотя и манящим.
- К Ворону! - с энтузиазмом поддержал предложение и Стива, - поедем,
mon ange, честью клянусь, ты не пожалеешь.
- Разве вы знакомы? - спросила она брата, зябко переступая ногами,
обутыми в тонкие атласные туфельки, расшитые бисером по грязной снежной
кашице - с неба беспрестанно сыпала мелкая ледяная изморозь- нечто среднее
между дождем и снегом и тротуар покрылся мокрой холодной грязью.
- О-о-о! Знакомы ли мы! Да мы приятели! Нет, что это я вру - он друг
мне! Вот так именно - друг И близкий! Удивительно даже, что ты ничего не
знала об этом, mon ange Право странно слышать от тебя этот вопрос Ха!
Знакомы ли мы! - пьяный Стива говорил громко и возбужденно. Но она слишком
хорошо знала брата, чтобы поверить ему Совершенно определено - Стива врал
Возможно, когда-нибудь, мельком, он и видел таинственного поэта, но уж точно
не был с ним приятелем и тем более другом Однако от того, что Стива так
просто и в обычной своей развязной манере говорил об этом человеке,
несколько успокоило ее, волнение улеглось и ей теперь было всего лишь
любопытно взглянуть на того, о ком говорил последнее время так много и так
странно. Сейчас она не была пьяна - опьянение выпитым в большом количестве
шампанским прошло вместе с лихорадочным радостным возбуждением, теперь ее
охватывала вязкая сонливость, голова все более тяжелела и готова была
вот-вот разболеться всерьез и она хорошо знала, что выйти из этого состояния
сможет только одним способом - вдохнув солидную порцию кокаина - тогда
прояснится сознание, ее посетят самые фантастические идеи, все как одна
радужные и воздушные как чистый снег летящий из прозрачной синевы морозом
схваченных небес, тело станет легким, гибким, звонким и потребует неистовых
ласк, которые она наверняка обретет этой сумасшедшей пьяной новогодней ночью
Но за этим, точно надо было ехать на Васильевский - мысли о Вороне отступили
у нее на второй план. Авто, отчаянно сигналя звонким фальшивым клаксоном и
рискованно виляя корпусом на поворотах, неслось по ночному городу,
безмолвному и, казалось безразличному ко всему, что происходило нынешней
ночью в его каменных лабиринтах.
- Что, говоришь, здесь было?
- Сначала психушка, а до нее - монастырь, а потом опять хотели
монастырь, но денег не нашли Теперь - пустует, уже года два, может и
побольше Хорошее место, Мага, дело говорю.
- Повтори еще раз, но так, чтобы понятно было всем Кто из нас не
русский, я что-то не пойму, ты, Граф, или - я? Ты что-нибудь понял, Аха?
- Был монастырь, из-за горы и нынче видит пешеход столпы обрушенных
ворот...
- Это что такое?
- Это не что, Мага, а кто Это Лермонтов, великий русский поэт Ты в
школе учился?
- Учился, не умничай, литератор Так что здесь было? Кто-нибудь из вас
будет говорить?
- Только не бей, Мага, только не бей, я все скажу, - тот кого назвали
Графом изобразил крайний испуг, замахал даже руками и сам тут же громко
засмеялся своей шутке.
Однако шутки его оба спутника не оценили. Тот кого звали Магой, высокий
широкоплечий чеченец, смуглый с яркими зелеными глазами был красив, какой-то
свирепой красотой то ли истинного сына гор из какой-нибудь исторической
драмы, то ли героя второго плана из современного боевика Он не был старшим
среди них ни по возрасту ни по рангу, но привычка принимать ответственные
решения в необходимый момент, выработанная и отшлифованная всей прошлой его
биографией давала себя знать и он невольно переходил на командный тон, не
встречая, впрочем, особого противления со стороны компаньонов.
Тот кого назвал он Графом возражать бы просто не посмел На самом деле,
он был мелким довольно бандитом, каковым, впрочем, считал и объявлял себя
сам. Вероятнее всего, истинные бандиты считали его не более чем средней руки
жуликом, всегда готовым подсобить в их преступном труде, если помощь не была
сопряжена с большой опасностью или серьезным сроком Он имел за плечами
несколько лет проведенных в заключении за разные не очень серьезные
преступления и сейчас промышлял тем же Разумеется, не был он и графом,
кличка прилипла к нему, как водится, из - за фамилии и относительно недавно
Звали его Василием Орловым и представляясь как-то приехавшему что-то
покупать или продавать в те места довольно крупному столичному
предпринимателю, он вдруг совершенно не похоже на себя, с достоинством
коротко произнес - Орлов. Предприниматель был к тому моменту в сильном
подпитии, но отреагировал адекватно и моментально: "Граф? " Принимающая
сторона, имеющая в инвестициях предпринимателя сильную нужду с готовностью
разразилась дружным хохотом. Впрочем, шутка, похоже, действительно удалась,
потому что и после отъезда гостя никто Ваську-Орленка иначе, чем Графом не
называл. Он был доволен.
Третий был в их компании действительно старшим, принятие решений было в
его компетенцией, но он был человеком творческим В прошлой, довоенной своей
жизни, действительно писал стихи и философские эссе, образование получил в
престижном московском институте Война сильно изменила его, но и теперь он
мог позволить себе роскошь не следить за соблюдением формальностей и легко
уступив видимую часть руководства операцией отстранено цитировать
Лермонтова, которого на самом деле любил.
Никто из двоих чеченцев не засмеялся шутке Графа, хотя причина тому
была у каждого своя. Для Маги это была несмешная шутка - потому что он был
убежден и имел многократную возможность проверить это убеждение на деле -
бить человека дело вполне серьезное, чему же тут смеяться? Ахмет Графа
просто предпочитал не замечать, тот был отвратителен ему своей трусостью,
которая постоянно и очевидно для всех боролась с жадностью, и наоборот Но он
был местным - обоим до поры приходилось его терпеть.
Впрочем требовалось от него да и от них на сей раз немного - необходимо
было найти подходящее место для промежуточной базы основного отряда в
непосредственной близости с границей Ичкерии, но на территории России
Готовилась крупная и очень серьезная операция с прорывом на российскую
территорию, проведением мощных террористических актов и захватом в плен
целого ряда известных весьма персон.
Джип Графа Орлова был настолько приметен и известен в области каждому
бандиту и милиционеру, что лучшей машины для передвижения было не найти,
кроме того он родился в этих краях, именно этих, ныне приграничных и знал их
отменно. Сейчас он привез их к непонятному строению, вернее целой системе
ветхих построек обнесенных сильно разрушенной, просто не существующей в
некоторых местах стеной, совершенно одиноким в раскаленной пыльной,
раскинувшейся от края до края, так по меньшей мере казалось, стоило отъехать
от околицы ближайшей станицы, степи Причем, когда это самое " от края до
края" возникало в голове, то имелось в виду, ни много, ни мало, а именно от
края до края мира Мысль эта, естественно, посетила Ахмета, более на такие
философские осмысления никто из троих способен не был Он же степь не любил,
она рождала в нем глухую, как ноющая зубная боль, тоску и ощущение
собственной мизерности в огромном чужом, не приемлющем его мире Он начинал
казаться себе сухой травинкой, выдернутой с корнем из земли или того меньше
- крохотной частицей раскаленной почвы, которую горячие порывы ветра гонят
прочь, как чуждое инородное этой земле тело То же ощущение захлестывало его
и в больших городах, особенно в Москве, куда приехал он семнадцатилетним
мальчиком, любимцем своей семьи, своего рода и своего маленького горного
селения Там он был самым умным, всем на удивление образованным и
романтичным, но никто не смеялся над ним из-за этого. В нем, как-то сразу, и
все, начиная от патриархов рода и заканчивая сверстниками, превыше всего
вообще-то почитающими физическую силу и жесткость в умении постоять за себя,
признали талант художника, которым вскоре будут все они гордиться непременно
С тем и приехал он в Москву, чтобы впервые отхлебнуть из горькой чаши
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг