Еле слышно звякнули ключи в прихожей: Муся возвратилась домой.
Она была совершенно измотана физически, но душевные силы ее от этого,
по-моему, даже утроились. Пухлые и неизменно румяные щеки Муси, сейчас опали
и приобрели какой-то неестественно серо-желтый оттенок. Сквозь тонкую кожу,
кроме того, проступили, как мелкие червячки - синюшные прожилки, от чего
щеки Мучи сразу стали казаться старческими. Глаза обметали глубокие,
густо-синие тени, словно она вдруг решила неумело употребить косметику, чего
не делала никогда, и в итоге - достигал прямо противоположного эффекта,
если, разумеется, по доброй воле не пожелала придать себе вид человека,
перенесшего долгий и тяжкий недуг, а вид у нее был именно такой. Но сами
глаза! Небольшие, и никогда не отличавшие особой выразительностью, сейчас
они горели каким-то внутренним нездоровым огнем и даже лучились, подернутые
пленкой постоянно набегающих слез или какой-то странной, но тоже болезненной
поволокой.
- Все, - сказала Муся. И короткое слово упало в пространство тяжело и
гулко, как большой круглый камень брошенный в темную бесконечность водного
потока. - Они еще догуливают на поминках, но наблюдать это я не в состоянии.
Когда я уезжала, уже рассказывали анекдоты, сейчас, наверное, поют. Потом
поедут продолжать к кому- ни - будь домой. Слава Богу, меня отпустили дня на
три, а, если потребуется и - и больше. Отдохнуть после всего. Слава Богу! Я
ничего этого, и завтрашнего похмелья перед операциями, уже не увижу.
- Мусенька! - сказала я, вложив в голос всю нежность, на которую была
способна. Прохладная пустота души и морозное облачко по - прежнему были при
мне, и я боялась, что Муся почувствовав эту остуду примет, не приведи
Господь, ее на свой счет. - Я сейчас дам тебе горячего чая с лимоном, и ты
сразу ложись. Может быть даже, выпей какую - ни- будь таблетку,
успокоительную. А завтра у нас будет весь день, и ты мне все расскажешь по
порядку. Или хочешь, мы съездим на кладбище к Игорю?
- Нет. Спать я сейчас не смогу. И таблеток я не пью, ты же знаешь.
Пойдем пить чай.
Уже за чаем Муся неожиданно сказала мне
- Знаешь, за эти три дня я так много говорила про Игоря, и так много
делала для Игоря, что мне кажется... может быть - это стыдно, но я на самом
деле чувствую так... Понимаешь, вроде, все, что у меня было в душе,
связанное с ним и адресованное ему, все как бы выплеснулось наружу Поэтому,
давай не будем говорить про Игоря. Если тебе, конечно, очень интересно, я
расскажу про похороны и вообще... как все было
- Ну, нет, не надо. Я же не бабушка у подъезда, которую интересуют
похоронные подробности: какой был гроб, и громко ли плакала вдова. Я думала,
если тебе хочется поговорить...
- Мне хочется. Но совсем о другом. У нас ведь - как страшно это звучит!
- второй покойник. Господи, сейчас сказала и подумала тут же: словно в доме.
- Слава Богу, нет
- Ты, правда, так чувствуешь?
- В том смысле, что я не чувствую гибель Егора, как свою утрату?
- Да
- Правда.
- Но это так... неправдоподобно. Ведь пока он был жив, знаешь, у меня
было такое впечатление, что он живет с нами, просто на время оставил этот
дом и тебя. Но только на время. Он, вроде бы все время был с тобой, вернее в
тебе: и когда ты говорила о нем, и когда молчала. И вот теперь, когда...
- Вот именно теперь, когда...
В этот момент я решила рассказать Мусе все, как есть. Она была сейчас
такой несчастной и подавленной, и столько времени посвятила возне со мной,
когда мне, и вправду казалось. что Егор и я - единое целое, которое
вследствие какой-то жуткой катастрофы оказалось рассеченным надвое, что
теперь, когда все вроде бы кончилось и появилось столько новой и неожиданной
информации, уж кто - кто, а она - точно имела право знать правду.
Всю. Ровно в том объеме, в котором стала известна и понятна она мне.
И я заговорила.
Муся слушала меня молча, не перебивая и даже не пытаясь вставить слово
в пространный поток моих откровений, однако, все более мертвея лицом. Словно
каждое мое слово, падало, как камень, постепенно складываясь в маленькую
аккуратную пирамидку, под которой постепенно окажется погребенной вся она,
скорбная, большая, с поникшей головой и бессильно опавшими плечами.
Однако, начав, я уже не могла остановиться на полу - слове. С этим вряд
ли смирилась бы и Муся. Потому, замечая все разительные перемены,
происходящие с моим добрым домашним ангелом, я продолжала говорить,
выкладывая все до донышка, что было на душе, и каясь во всех своих грехах,
включая последний, по Мусиной градации, почти что смертный - звонок в
приемную Егора.
Наконец, фонтан мой иссяк.
- Значит, ты больше не любишь Егора? - спросила меня Муся, так же
бесцветно, как если бы речь шла о сорте сигарет. И в глазах ее в эти минуты
не было ничего: ни осуждения, ни печали, только - вопрос.
- Наоборот. Теперь я снова могу думать о том, как я люблю его и
вспоминать о нем, и плакать - я действительно вдоволь наревелась за эти три
дня, но это были те благодатные слезы, что омывают душу и приносят
облегчение - Конечно, я люблю его. И всю жизнь, наверное, буду любить, как
бы она не сложилась дальше. Просто понимаешь, произошло вот что.... -
произнося эти слова, я еще не знала, что скажу дальше. Слова эти произносил
некто внутри меня, который в эти самые мгновенья делал важное открытие.
Вероятнее всего, это было мое подсознание, которое вдруг решило поделиться
одной из своих скрытых, как правило, сентенций. И я с удивлением, и крайне
напряженно внимая себе, закончила фразу - я простила его предательство. И
все, что связано с ним перестало причинять мне боль. Пока он был жив, я
грешная, не могла простить. И запретила себе не то, что думать о нем, но и
помнить даже, что он существует на земле. Вернее, сделала это, конечно, не я
- у меня силенок бы на такой поступок не хватило - а мое подсознание. Этот
тип, ну, ты помнишь, психоаналитик, который пытался меня лечить,
рассказывал, что существует такое понятие - " вытеснение" Иными словами,
все, травмирующие наше сознание воспоминания, вытесняются в подсознание и
там закрываются намертво. Вот и Егор подвергнут был вытеснению. Конечно, на
все сто процентов это не получилось даже у моего подсознания, но на помощь
ему Господь послал тебя. Вдвоем вы почти справились. Ведь, смотри, что
получается - я продолжала вслух делать для себя открытия, заодно делясь ими
с Мусей - мы вместе: ты, я и мое подсознание, словно бы, сговорившись,
играли в игру, по условиям которой, Егор умер. Вспомни сама? Мы ведь, если и
вспоминали о нем, то только в прошедшем времени. Если же я пыталась настичь
его во времени настоящем, ты удерживала меня из последних сил. И спасибо
тебе за это огромное. Но теперь это случилась: он умер по-настоящему и,
значит, притворяться больше не надо. Понимаешь? - я задыхалась. Я была почти
в восторге от своего открытия. Все становилось на свои места, все обретало
завершенность и даже некоторую гармонию.
- Не знаю - тихо ответила Муся. Она, по - прежнему, был угнетена и
подавлена, но мои логические построения, похоже, не ее оставили совсем
безразличной. По крайней мере, я видела, что она уже начала размышлять в
этом же русле, и даже готова вступить в диалог. - Я пока не очень понимаю,
вернее, понимать - то я тебя, конечно же понимаю, но не знаю, согласна ли я
с этим? Хотя логика, в том, что ты говоришь, безусловно, есть. И настроение
теперешнее твое, как ни кощунственно это звучит, мне нравиться. Да,
нравиться. Ты сейчас, почти прежняя, если, конечно, сейчас тебя держат не
одни только эмоции. Знаешь, так тоже бывает, человек, в состоянии
эмоционального волнения, не важно: положительного или отрицательного,
способен продуцировать очень правильные идеи, и даже начать их осуществлять,
но потом - пых-х! Как воздушный шарик, ушли эмоции - и он сдулся. Не
сердись. Я Бога молю, что бы это было не так.
- Да перестань ты! Я тебе верю, кому же мне верить, если не тебе. И
точно тебе сказать сейчас не могу: навсегда это во мне, или - на время. Как
ты говоришь: на эмоциях.
- Ладно. Что сейчас об этом? Время покажет. - Мусино оцепенение
сползало с нее буквально на глазах, словно морозная корочка в тепле. И
только безмерная усталость никуда не уходила, она плескалась в мягких
глазах, тянула вниз округлые мягкие плечи, не давала пошевелиться рукам,
бессильно упавшим на полные круглые колени
- Знаешь что, Мусенька! - решила я, продолжая демонстрировать свое
выздоровление, взять инициативу в свои руки, - Давай-ка, допивая свой чай и
ступай в ванну. А я пока постелю тебе постель: ты на ногах не держишься. А
хочешь, я сейчас пойду приготовлю тебе ванну с хвоей? Или с лавандой? А ты
пака допивай чай.
- Погоди. Сейчас я сама все сделаю. Но сначала я тоже должна сказать
тебе кое-что. Дело в том, что я знала, что эта новая пассия Егора работает у
него на фирме, и вообще кое-что про нее знала.
- Откуда?
- Наводила справки. В первое время, когда ты была особенно тяжелая (
сама того не замечая, Муся употребила применительно ко мне определение,
которое используют обычно медики относительно своих больных. Что ж, по сути,
для нее это, видимо, так и было ), я надеялась, что Егор одумается, что это
с ним просто так, порыв, увлечение. Пройдет, и он одумается. Я же видела
раньше, как вы были привязаны друг к другу. Я не верила, что можно вот так,
в одночасье... В общем, я сама делала то, от чего так отговаривала тебя. Но
мне казалось, что если это делаю я,
- то это никак не задевает твою гордость, и самолюбие твое не страдает.
Мало ли что вздумала я? В конце концов, ты же знаешь, как все меня
воспринимают: вечная нянька и жилетка для слез. В общем, мне было
сподручнее. Я тогда говорила и с Геной Морозовым и с Леней Красницким - они
только разводили руками. Эта женщина, она немногим моложе тебя, но
совершенно обычная, не красавица, не урод - нормальная среднестатистическая
девица. Взяли ее на фирму не так давно, в отдел рекламы. Что-то она там
делала, какие-то ролики, интервью Егора, статьи организовывала в прессе.
Собственно, ты лучше меня знаешь, чем занимаются в отделе рекламы. А потом
она предложила Егору какой-то проект, связанный с политикой. Что-то такое
относительно его продвижения то ли в Думу, то ли еще куда. Я не очень в этом
разбираюсь, да никто собственно ничего толком и не знал. В общем, Егор за
этот проект ухватился, она стала часами просиживать у него в кабинете, они
куда-то уезжали на целый день, приходили какие-то люди. Егор даже
распорядился выделить отдельные помещения в офисе для них. Молодые ребята,
между прочим, психологи, имиджмейкеры или как там это называется?
- "Пиар" это называется, от английского "public relation " - публичные
отношения, связи, политическая реклама, иными словами.
- Да, именно так. Словом эта бригада обосновалась в офисе, вела себя
вызывающе, всем хамила. Егор с девицей постоянно пребывал на каких-то
обедах, ужинах с каким-то политиками Потом, он начал откровенно выживать
ребят. Я имею в виду Гену и Леню. Потом и вовсе начались страшные вещи, но о
них ты уже знаешь. Никто ничего не сумел доказать, я имею в виду гибель
Морозова. Вроде какие-то неполадки с двигателем, была экспертиза. Леня решил
не дожидаться чего - то похожего: увез семью, сам ушел из фирмы. Егор все
больше завязал в политике, но дела у фирмы, как ни странно шли в гору,
потом...
- Ты забыла один немаловажный этап?
- Какой? - в усталых, а теперь еще и виноватых глазах Муси испуганной
пташкой вспорхнула тревога
- Ты перечисляешь все то, что происходило с Егором, так?
- Да, из того, что мне рассказывали общие знакомые... А что?
- Ты пропустила один этап.
- Господи! Да какой, что же ты меня мучаешь? - в голосе Муси было
столько неподдельного отчаяния, что я устыдилась
- Какой?! Какой?! Подруга, называется: он меня бросил, аккуарт между
появлением пиарщиков и взрывом Морозова
- Ну да... - растерянность Муси была какой-то совсем жалкой, и я уже
почти презирала себя за глупую выходку.
- Ну все, все, прости меня, гадкую свинью. Это я так, от обилия
неожиданной информации
- Да не за что мне тебя прощать. Ты права... Я, наверное, так вдруг
вываливаю тебе на голову все это
- Нет, нет, уже все в порядке, вываливай, пожалуйста, дальше...
- Да, собственно, уже и все. Все, что я знаю Я ведь только сначала
общалась с ребятами с фирмы, пока надеялась... А потом, мне просто не
хотелось уже ничего этого знать, так было обидно...
В это я верила охотно. Факт, что Муся срослась со мной, как сиамский
близнец, в который раз получил блестящее подтверждение. Ей было обидно. Ей!
И она совершенно искренне произнесла эту фразу и совершенно бессознательно,
не добавив естественное - " за тебя" Это было для Муси одно и то же: я и
она.
Этот вечер, как ни странно, завершился совершенно так же как сотни
других на протяжении последних шести месяцев: Муся уложила меня в постель,
предварительно напоив настоем валерианы, совсем по-матерински поцеловала в
лоб, погладив невесомой пухлой рукой по волосам.
- Спокойной ночи - сказала мне она прежним: ровным и ласковым голосом,
источающим спокойствие и сон лучше всякой настойки
- Спокойной ночи. Мусенька. Завтра у нас начнется совсем другая жизнь,
новая.
- Конечно. - прошелестела Муся, и только скрипнувшая дверь известила
меня о том, что ее уже нет в комнате: шагов я не услышала - Муся всегда и
везде передвигалась бесшумно.
Я засыпала почти счастливою, не ведая о том, что слова мои окажутся
пророческими, и уже сейчас, в синих сумерках позднего зимнего рассвета
караулит меня другая жизнь, действительно - совершенно новая.
Но, Боже Всемогущий! - один ты, наверное, знал в эти минуты, каким
кошмаром обернется она для меня.
Утро ворвалось в наш тихий дом тревожным телефонным звонком.
Собственно, ничего тревожного в самом факте звонка не было: Мусе часто
звонили из клиники в самое неподходящее время суток.
Но обе мы накануне как-то очень уверенно настроились на новую жизнь,
которая включала в себя и отпуск, вроде бы предоставленный Мусе.
Потому ранний звонок принес в дом тревогу.
Звонили из клиники, и просили Мусю все же приехать и поработать еще
несколько дней: не все клиенты, прооперированные покойным Игорем, были
выписаны: они хотели видеть подле себя Мусю. Ничего странного в этом желании
не было, более того - такой поворот событий вполне можно было предвидеть.
Муся, быстро собравшись и едва махнув мне рукой с порога, умчалась в
клинику. Глаза у нее при этом были виноватые.
Все вроде бы встало на свои места.
Ничего пугающего не принес с собой ранний телефонный звонок, Муся
привычно рано понеслась лелеять своих пациентов, но в квартире все равно
прочно поселилась тревога.
Я ощущала ее присутствие, как чуют опасную близость противника звери.
Очевидно, во мне проснулось то самое шестое чувство, о котором много
говорят, но никто толком не знает, что это такое.
Мне стало вдруг боязно и неуютно в моей старой, обжитой, ухоженной и
теплой квартире, словно в ее углах, знакомых до мельчайшей пылинки,
поселилась невидимая, неслышимая и неосязаемая угроза.
На улице только-только разгуливался серый зимний день, небо было
каким-то грязно- белым, низким. Оно практически распласталось грязными
клочьями на таких же грязных и унылых крышах домов.
Снег лежал рыхлыми сугробами, и там, где он уже растаял или был
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг