только, почему же сразу не вспомнила о втором кресте, ждущем своего часа у
края могилы.
Конечно же, это он.
И нет сомнений в том, что кладбищенский мастеровой колдовал именно над
ним. Об этом я должна была бы догадаться хотя бы по стуку молотка, явно
вбивавшем что-то в деревянную поверхность.
Но - нет, этого простой вывод отчего-то не пришел мне в голову.
Теперь я ползу вдоль креста, пытаясь на ощупь обнаружить изменения на
холодной слегка шершавой поверхности его древка.
И конечно же нахожу, то, что искала.
Строго в центре перекрестья, мои руки наталкиваются на холодную гладь
металла.
Табличка.
С именем, фамилией, датами рождения и смерти покойного, над чьей
могилой скоро взметнется тяжелый крест, вот что это было такое.
Такая же, как на кресте Егора, это был ясно, даже на ощупь.
Ее и прилаживал не место кладбищенский старик.
Оставалась самая малость.
Прочесть, что же именно написано на ней, а надпись существует.
Пальцы мои отчетливо различают неровные бороздки в гладкой поверхности
металла - буквы и цифры
В сущности, смотреть на табличку мне было не к чему, ибо я хорошо
знала, чье имя начертано на ней.
Но вот дата!
Вторая, последняя дата, интересовала меня чрезвычайно.
В принципе, она должна была поставить точку в моем решении,
окончательно сформулированном и принятом.
Деревянные пальцы непозволительно долго шарят зажигалку в бездонных
недрах сумки, но все кончается рано или поздно - крохотный металлический
цилиндрик - вот он, крепко зажат в руке.
Последнее усилие.
Неправдоподобно громкий щелчок в абсолютной тишине.
И маленькое рыжее пламя слабыми дрожащими бликами расползается по
полированной поверхности металла, симметрично покрытого красивыми вычурными
буквами.
Все верно: и имя, и отчество, и фамилия.
Кому-то оказалась точно известна также и дата моего рождения.
Что же касается второй даты, то и она, разумеется, присутствует, на том
месте, где ей положено быть.
Цифры сливаются у меня перед глазами в одну сплошную вязь.
Что ж, теперь я знаю окончательно, то, что не дано знать большинству
смертных - мне доподлинно известна дата моей смерти.
И мне явно следует поторопиться, потому что смерть моя датирована,
именно днем сегодняшним.
Кладбищенские ворота уже закрыты, но все же обнаруживается тяжелая
калитка, которая после некоторого сопротивления поддается моим потугам и
выпускает меня на волю.
На самом деле еще не очень поздно, стрелки уличных часов едва
перевалили за шесть пополудни.
Ощущение глубокой ночи породили во мне очевидно тишина и кромешный мрак
за кладбищенской оградой.
Слава Богу, пятачок перед воротами кладбища пуст, и безлюдна мостовая.
Иначе мое появление могло бы, если не напугать случайного прохожего, то уж,
по меньшей мере, сильно его удивить. " Странно, но меня все еще беспокоят
таки обыденные мелочи. " - совершенно спокойно, как бы вскользь замечаю я, и
неспешно бреду, согреваясь и разминая затекшие ноги вдоль кромки тротуара, в
надежде " поймать" какую - ни- будь машину.
Некоторое время я шагаю в полном одиночестве и уже начинаю сомневаться
в том, что машины сегодня вообще ездят по этому городу, или, по крайней
мере, вдоль этой улицы. Но слабые плоски света на мостовой, постепенно
расширяясь и становясь ярче, сообщают мне о том, что какая-то одинокая, как
и я, машина - странница все же объявилась.
Без особой надежды поднимаю руку.
Но машина замедляет ход и тормозит прямо передо мной, нарядно
поблескивая в свете уличных фонарей ярким корпусом.
Водитель предупредительно распахивает дверь.
Он молод, симпатичен и даже на первый, беглый, взгляд одет стильно.
Салон его нарядной машины источает достаток и благополучие, вместе с
ароматом тонкой кожи и модного прафюма.
На обычного частника, зарабатывающего извозом на жизнь или нахального "
бомбилу" из бывших таксистов, он не похож.
И мне вообще непонятно, зачем понадобилось ему тормозить на пустой
промозглой улице, чтобы подобрать странного вида особу возле кладбищенских
ворот.
Однако, все объясняется довольно быстро.
Благополучный симпатяга ко всему еще и просто хороший, добрый человек,
и потому не прочь подвезти явно замерзшую и смертельно усталую женщину, но
лишь в том случае, если им окажется по пути.
Он сразу прямо заявляет об этом, предваряя мой вопрос, и улыбаясь
открытой, славной улыбкой
- Если, на Фрунзенскую или где-то рядом - прошу
- Нет, мне на Чистые пруды...
- Сожалею. Но времени в обрез... Могу довезти до перекрестка, там
шансов больше.
- Давайте до перекрестка - уныло соглашаюсь я. Мысль снова остаться в
одиночестве на пустой ледяной улице под кладбищенским забором, который
тянется еще довольно далеко вдоль мостовой, ввергает меня в панику. К тому
же, я должна, я просто обязана попасть домой как можно быстрее.
В машине расслабляющее тепло и тихая приятная мелодия струится из
динамиков. Уютное кресло, принимает меня в свои ласковые кожаные объятия, а
любезный водитель деликатно молчит, но косится на меня с явным сочувствием:
он понимает, откуда я только что вышла.
Внезапно мне в голову приходит очередная необъяснимая идея.
- Вы сказали, что едете на Фрунзенскую? - переспрашиваю я у своего
спасителя
- Совершенно верно. В район Дворца Молодежи, если быть совсем уж точным
- Знаете что, тогда высадите меня в начале Комсомольского проспекта,
возле церкви. Знаете, такая нарядная, маленькая...
- Конечно, знаю. Там, по-моему Лев Толстой венчался или кто-то из
великих? Да?
- Да, Толстой, вроде бы. Верно. Так довезете?
- Ну, конечно. - он внимательно смотрит на меня и тихонько понимающе
вздыхает. Более на протяжении всего пути мы не сказали ни слова, за что я
безмерно благодарна этому симпатичному человеку, кем бы он ни был Потому,
что он понял про меня, не все разумеется, но очень многое.
Я же, пользуясь тишиной и баюкающим покоем легко бегущей машины,
размышляю над очередным своим странным решением.
Конечно, этот храм был, в некоторой степени, нашим с Егором, хотя мы и
не были его прихожанами а строгом смысле этого слова.
"Но обращаться к Господу, затеяв такое? - мысленно корю я себя, однако
тут же себе возражаю - А к кому же еще мне обращаться на этом пороге? И
разве не говорили мы с Кассандрой об истинной доброте и подлинном милосердии
Господа, являющего милость свою и праведникам, и падшим?
"И потом - эта мысль окончательно укрепляет меня в моем решении - мы
ведь с Егором хотели когда-то венчаться в этом храме... " - у меня не
хватает слов, чтобы ее закончить, но сердце мое понимает, что я имею в виду,
и бьется радостно, оно сейчас рвется в храм, мое несчастное сердце.
Так могу ли я отказать ему в этой последней малости?...
Он высаживает меня прямо у храмовой ограды и, категорически
отказывается от предложенных денег
- Спасибо - только и говорю я ему на прощанье
- Не на чем - весело отвечает он мне, и вдруг резко посерьезнев, от
чего сразу кажется старше, добавляет - Держитесь. Нет в жизни безвыходных
ситуаций, я точно знаю.
- Кроме смерти - не удержавшись, отвечаю я, и глаза его становятся
совсем серьезными, мне кажется даже: после моих слов, в них всплеснулась
какая-то давняя боль.
- А это - к нему - он кивает головой в сторону распахнутых ворот храма.
- Только к нему. И никак иначе.
Машина, легко сорвавшись с места, уносится в сияющий огнями широкий
коридор Комсомольского проспекта, а я спешу к храму.
Слава Богу, окна его еще светятся мягким светом сотен мерцающих свечей,
значит, служба еще не окончена.
Под сводами храма многолюдно.
Возможно, что сегодня какой-то церковный праздник, а быть может теперь
здесь всегда так.
Большое скопление людей всегда действует на меня угнетающе. Не любила я
прежде и многолюдных молений, всегда стараясь выбрать такое время для
молитвы, когда в церкви поменьше народу.
Но сегодня толпа молящихся действует на меня удивительно благотворно.
Я словно растворяюсь в плотной массе людей, возносящих к Господу каждый
свои просьбы, и становлюсь незаметной со своими черными греховными помыслами
и намерениями.
Меня никто не замечает, и скоро я тоже перестаю замечать людей вокруг
себя.
Какое-то необыкновенное доселе неведомое мне чувство охватывает меня.
Кажется мне, словно растворяюсь я в каком-то пространстве, пронизанном
теплом и неярким золотистым свечением. И вроде бы нет в этом пространстве
никого: ни людей, ни предметов, ни суровых ликов на древних иконах, ни
трепещущих огоньков лампад и свечей; и меня самой, в привычном мне
физическом обличии тоже нет, но тем не менее все воспринимаю я, все ощущаю,
и не чувствую себя одинокой, потому что знаю точно, что все окружающее меня
пространство населяют десятки подобных мне.
И всех нас вместе одинаково согревает это дивное золотое свечение.
И всем нам вместе удивительно хорошо.
И никто не мешает никому, а, напротив, объединяет всех удивительная
стройная гармония.
Странное чувство это совсем непохоже на иные странные состояния, к
которым уже привыкла я за последние дни.
Оно доставляет мне огромную радость, чувство, давно забытое и от этого
глаза мои наполняются слезами.
"Господи, - думаю я, - как давно я не плакала, и как радостно,
оказывается, ощущать на своих щеках теплые потоки слез, и не стыдиться их ни
перед кем! "
Толпа молящихся между тем, вынесла меня вперед, почти на середину
храма, и притиснула к стене неширокого прохода, одного из двух, ведущих к
алтарю, узкими протоками обтекающих массивную центральную колонну.
Поглощенная своими новыми ощущениями, я не сразу оглядела пространство
вокруг, а может и не обратила бы на него внимание вовсе, если бы вдруг не
почувствовала на себе чей-то внимательный пристальный взгляд.
Я и прежде была восприимчива к подобным вещам, и всегда вскидывала
голову, едва кто - ни- будь задерживал не мне глаза дольше обычного
мимолетного взгляда, теперь же все чувства мои были обострены, не то что, до
предела, но, как казалось мне, намного превосходили отведенный простому
смертному предел восприятия.
Чей-то взгляд был прикован ко мне, сомнений в том не было.
Я медленно обводила взглядом толпу, отыскивая устремленные на меня
глаза.
Но тщетно.
Люди были заняты собой.
Кто-то внимал голосу дьякона, скороговоркой читающего молитву и
церковному хору.
Кто - то молился, полностью отрешившись от окружающего мира
Кто-то пытался протиснуться поближе к алтарю.
Кто - то напротив, выбирался из толпы
На меня не смотрел никто.
Я просеивала толпу глазами, сантиметр за сантиметром, останавливаясь на
каждом лице, обращенном в мою сторону. Я оборачивалась назад и поднималась
на цыпочки, пытаясь заглянуть далеко впереди себя.
Все было напрасно.
В конце концов, я решила оставить тщетные поиски.
Куда важнее для меня было снова вернуться в то блаженное состояние,
которое так потрясло меня свое расслабляющей радостью и светлыми слезами.
В эту минуту, чья-то рука протянула мне свечу, женский голос тихо
произнес " Взыскание погибших" и та, что обратилась ко мне с просьбой, так и
не увиденная мною, растворилась в толпе.
Бежали минуты, свеча тихо плавилась у меня в руке, а я так и не могла
вспомнить в какой части храма висит редкая эта икона.
Тогда я решила предать свечу вперед, в гущу народа, где, наверняка, кто
- ни- будь да определит ей место.
- " Взыскание погибших" - тихо шепнула я пожилой женщине, стоящей прямо
впереди меня, протягивая ей свечу
- Да ты то, милая! - не рассерженно, но удивленно обернулась она ко
мне, подслеповато моргая выцветшими старческими глазами. - Вот же она, над
тобою, Матушка заступница. " Взыскание погибших" - вон этот образ Матери
Божьей и зовется. - старушка смотрит куда-то поверх моей головы, и следуя за
ней взглядом, я обретаю то, что так настойчиво искала несколько минут назад.
Удивительной доброты, ясные, полные нежности и сострадания глаза
смотрели прямо на меня с иконы, под которой я стояла все это время.
Никогда, ни в одном из множества образов, запечатлевших Пречистую Деву
Марию, я не встречала ранее такой доброты и жалости, такого ясного,
исполненного света и нежности лика, один только взгляд на который
переполняет сердце надеждой.
И Она смотрела прямо на меня.
Смотрела все это время, безотрывно, пытаясь привлечь к себе мое
издерганное, рассеянное, неблагодарное внимание.
Она хотела быть замеченной мною, и хотела слушать меня.
Все это вижу я в распахнутых лучистых глазах.
А кончики нежных губ как будто слегка шевелятся, складываясь в едва
различимую ласковую улыбку, ниспосланную сейчас лично мне, чтобы подбодрить
меня и позволить говорить.
- Матушка, Пресвятая Богородица, Пречистая Дева Мария, ты заступница
всех сирот, прости великий грех мой и заступись за меня перед сыном твоим.
Матушка, научи меня, как поступить и как жить дальше, убереги меня от
страшного греха и пошли мне избавление от моих страданий. Но более тебя
прошу, Матушка, Пресвятая Богородица, научи меня, как избавить от страданий
душу раба твоего Егора, помоги ему, пошли покой его душе. Если и вправду,
Господом Богом дозволено нам соединиться в том, ином мире, научи меня, как
сделать это, не совершая смертного греха, в котором уже повинна я, ибо
мысленно совершила его не один раз и готовлюсь совершить наяву. Спаси меня,
Матушка, потому что не к кому мне более обратиться, нет у меня никого на
всем белом свете. Тот, кого любила я больше жизни, предал меня, и одной тебе
ведомо, как я страдала, какою болью исходило мое сердце, как надрывалась
душа! Но теперь он зовет меня к себе, так как же я могу не последовать его
зову? Ведь ему плохо, он страдает, и только я могу ему помочь. Ведь я
простила его, как учишь ты и сын твой, Господь наш Иисус Христос! Но как же
помочь ему, не совершая смертного греха?! Как, матушка?!! Научи, помоги,
пошли мне скорую смерть, чтобы не нарушала я Законов Божьих, и не губила
свою бессмертную душу! Ты ведь знаешь, ничто не держит меня на этой земле, и
жизнь не дорога мне, и уже даже смерти не боюсь я, но боюсь смертного греха.
Как же поступить мне, Матушка Богородица, Пречистая Дева Мария, прошу,
научи!....
Я никогда не знала молитв, кроме краткого " Отче наш", и никогда не
обращалась к Господу и Святой Богородице с длинными речами и просьбами.
Откуда взялись во мне сейчас все эти странные слова, чудным образом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг