Близилась ночь и ее наступление страшило меня, но одновременно я ждала
ее с нетерпением, потому что надеялась, что эта ночь принесет мне новые
открытия, и подарит новые возможности общения с Егором. Как это может
произойти, я представляла смутно, однако во всех красивых и загадочных
Мусиных фильмах и романах пришельцы из иного мира имели обыкновение посещать
наш - преимущественно по ночам.
И я ждала.
Часов до трех, не смыкая глаз и не зажигая света, сидела я на своем
диване, обратившись в слух и напряженно вглядываясь в темноту.
Однако тишину этой ночи нарушали только привычные городские шумы,
доносящиеся из-за окна.
А в густом полумраке комнаты, мне так и не удалось разглядеть ничего,
кроме размытых очертаний предметов, знакомых настолько, что я могла
воспроизвести их в мельчайших деталях, не открывая глаз.
Глаза, в конце концов, первые взбунтовались против такой нещадной
эксплуатации и отозвались острой резью, а свинцовые веки, закрывались сами
собой, не подчиняясь командам мозга.
Через некоторое время сдалось и мое сознание.
Не раздеваясь и не перебравшись на кровать, я уснула крепким глубоким
сном.
Но даже сновидение, хоть как-то приоткрывающее завесу тайны, нежданно -
негаданно пронзившей мою жизнь, не было ниспослано мне
.
Это было первой моей мыслью утром, и лежа некоторое время без движения,
чтобы не спугнуть зыбкое состояние первых минут пробуждения, я натужно
пыталась вспомнить: снилось ли мне что - ни - будь нынче ночью?
Нет! Ночная память моя была чиста как первый листок в тетрадке
первоклассника, даже простейших фраз или отдельных нескладных слогов не
начертано было на ней.
Что ж, ночь разочаровала меня, не подарив продолжения чудес.
Но начинался день.
И я с удивлением обнаружила, что это первый день за все истекшие
полгода, когда мне необходимо сделать нечто определенное в строго
определенное время.
Иными словами, у меня появились некие обязанности, а вернее
обязательства, но - Боже правый! - какими же странными, если не сказать
больше, они были!
Храм, о котором говорил Егор, действительно находился в одном из
переулков, узкими протоками убегающих в разные стороны от зеленого русла
бульвара, отороченного стальной каемкой трамвайных рельсов. Выходило так,
что окна моей квартиры практически смотрели на его довольно скромный купол,
и колокольный звон проникал в мой дом всякий раз, когда в храме звонили
колокола.
Однако, в этой церкви я была всего несколько раз в жизни, да и то,
очень давно, до встречи с Егором. Потом, следуя, как и во всем его воле и
его примеру, я стала почти что прихожанкой храма Николы в Хамовниках, того
самого, который теперь, по словам Егора, опоганили шабашем его отпевания.
Хотя мне трудно понять, что такое должны были сотворить организаторы
похорон, чтобы превратить церковный обряд в шабаш? Но Егору виднее.
В этот храм я продолжала ездить и в другой, без Егора, своей жизни,
потому что привыкла к нему и были у меня там свои, "намоленные" иконы, у
которых теперь подолгу стояла я, и плакала, и молила о чуде.
Душа моя и сейчас рвалась туда, к этим иконам, потому что чудо, хотя
совсем не так, как я представляла его себе, но все же произошло. Однако,
прежде следовало выполнить волю Егора.
Одевшись поскромнее и, после некоторых колебаний, все же покрыв голову
черным вдовьим платком, я вышла из дома.
Служба уже закончилась, и суровые пожилые женщины мыли пол подле
алтаря, отгородив это пространство натянутой веревкой.
Однако, еще горели свечи и лампадки у икон, а на прилавке возле
церковных дверей мне продали две свечи и объяснили, как надо составить
записку, чтобы имя новопреставленного было помянуто во время службы..
Ступая на цыпочках, чтобы не вызвать на себя гнев суровых церковных
старушек, которые отчего-то очень любят браниться и поучать бестолковых
молодых прихожан в стенах храма, я поспешила добраться до амвона, чтобы
поставить свечу за упокой неприкаянной души Егора. Вторую свечку я решила
взять с собой на кладбище и там зажечь у могилы.
Мне повезло, и у амвона, когда я приблизилась в нему, не оказалось не
души.
Множество свечей догорало на нем, теплым свечением разливаясь у
подножья распятия.
Моя свеча вспыхнула, возвышаясь над ними, словно одинокая душа Егора,
вырываясь из общего сонма людских душ, устремленных к Господу, воспарив надо
всеми
. Я попыталась произнести слова молитвы, и обратить к Господу просьбу об
упокоении новопреставленного, но мысли мои были далеки от тех слов, что
привычно выговаривали губы.
" Дальше.. Что будет дальше? Сейчас я поеду на кладбище, потом - домой.
А что потом? Он придет, как и первый раз, общаясь со мной из виртуального
зазеркалья? Но когда? И придет ли? "
Было очень похоже, что для меня вновь начинается пытка, в жестоких
тисках которой билась я все семь лет нашей жизни с Егором. Это была пытка
ожиданием. Жизнь наша была устроена так, что я никогда не знала точно, когда
он окажется подле меня, и окажется ли вовсе, а, оказавшись - как долго
задержится.
" Живи по своему графику. Будут точки, будем пересекаться. Куда я
денусь-то? " - легко отметал он слабые мои попытки избежать истязания.
И вот теперь, откуда-то из своего небытия он снова умудрился ввергнуть
меня в эту огненную лаву. Я уже чувствовала, как постепенно охватывает меня
горячечный ток нетерпения, я уже смотрела на часы каждые пять минут,
удивляясь тому, как нестерпимо медленно ползет время.
Однажды я все же осмелилась возразить Егору, и не его очередное
предложение жить в своем режиме, заметила, что живу я в единственном режиме
- и это режим ожидания.
Похоже, жизнь моя снова начинала подчиняться этому варварскому,
унизительному и мучительному режиму.
Так размышляла я, глядя на золотое сияние свечей у подножья распятого
Христа, и мысли эти вдруг показались мне греховными, по крайней мере, под
сводами храма.
Я быстро повернулась, чтобы идти прочь, но дорогу мне преградила
пожилая женщина в темном, почти до пят платье и темном, туго повязанном
платке. Она была явно из тех суровых старушек, что сейчас заняты были
уборкой храма, и я приготовилась терпеливо выслушать грозную проповедь, так
как очевидно, чем-то помешала ей или нарушила какое - ни- будь правило.
Но женщина заговорила со мной иначе.
Тихий голос ее был ласков, а глаза, устремленные на меня выражали
странную смесь умиления, мольбы и жалости.
" Нищенка? " - мелькнула в голове, первая догадка, но до сознания уже
начал доходить смысл того, что говорила женщина, и глупое предположение было
немедленно отметено.
- Милая! - говорила мне женщина, и в голосе ее было столько мольбы и
нежности, что я невольно приблизилась к ней, чтобы расслышать каждое слово.
Говорила она очень тихо и быстро, словно боясь, что не успеет сказать что-то
для нее, а быть может и для меня, очень важное - Светлая, страдалица моя. Об
одном хочу молить тебя, хотя не смею обращаться к тебе грешными своими
устами. Не оттолкни руку, молящую тебя, не отверни свой лик, выслушай, ведь
ты милосердна и светла душою
- Сумасшедшая! - с ужасом понимаю я, и еще понимаю, что отделаться от
нее будет не так- то просто. Нужно сделать всего несколько шагов, чтобы
спуститься со ступенек, ведущих к амвону, но женщина стоит у меня на пути, и
обойти ее нет никакой возможности: с обеих сторон меня подпирают узкие
перильца. Остается один выход: вступить с ней в беседу и, разговаривая,
постепенно двигаться к выходу. Там можно будет просто сбежать, вряд ли она
погонится за мною. - Простите, - как можно мягче и спокойнее говорю я. - Вы,
наверное, с кем-то меня путаете... - Но, услышав мое возражение, она впадает
в сильное волнение, и обеими руками хватает мои руки, сжимая их довольно
сильно
- Нет, горлица моя, нет мученица, разве ж могу я спутать тебя с кем! Ты
это! Как увидела я тебя на пороге храма, так сразу и открылось мне - ты это.
Я и нынче ночью, и уж сколько ночей кряду, вижу тебя, и путь, тебе
уготованный. Я и в храм ходила, молила Господа, чтобы указал он мне, где
искать тебя, пока не вознеслась ты в Царствие Небесное. И видишь - Господь
милосерд. Он привел тебя в храм, и явил мне, чтобы могла я через тебя
передать свою просьбу, а тебе поведать свое горе
- Вы говорите, что видели меня во сне?
- Тебя, милая, тебя страдалица
- Но почему вы называете меня страдалицей?
- Да как же, деточка моя, ведь мне про тебя все открылось И всю жизнь
твою, и твои страдания явил мне Господь.
- Какие же страдания?
- Ты не веришь мне, милая. Так вот послушай, что я скажу тебе про твою
судьбу...
Следующие несколько минут ( а может часов? - который уже раз за
последние дни я вдруг перестаю ощущать движение времени, и будто зависаю в
бесконечности, потеряв все привычные ориентиры ) я слушаю эту странную
женщину в монашеском платье и темном платке, полностью скрывающем волосы,
так что не возможно точно определить ее возраст, потому что лицо у женщины
неопределенное: не молодое, но и не старое, бледное, почти без морщин, но
словно выцветшее, лишенное жизни, потому поначалу я приняла ее за старуху.
Глаза же у нее совсем не старческие, но очень странные: пугающие, но и
притягивающие одновременно. Светлые до белизны, прозрачные глаза ее,
неподвижно устремлены на меня, и постепенно мне начинает казаться, что
взгляд их проникает все глубже в мое сознание, и нет для нее более тайн в
моей душе.
Я уже далека от мысли считать ее сумасшедшей, потому что молитвенной
совей скороговоркой, она пересказывает мне всю мою минувшую жизнь, и
называет меня, перечисляя все нанесенные Егором обиды, страдалицей и
мученицей.
Ей известно про мои грешные мысли добровольно покинуть это мир, но и за
них она не осуждает меня, а жалеет, утверждая при этом, что и Господь давно
простил мне этот грех.
Я слушаю ее как завороженная, не в силах отвести глаз от ее прозрачного
взгляда, пронзающего меня насквозь, и вдруг понимаю, что эту женщину я уже
видела однажды. Только тогда она была в другом одеянии, и не было на голове
у нее этого черного вдовьего платка, а потому так запомнились мне ее волосы,
струящиеся вдоль плеч. И глаза запомнились, их она не скрыла от меня и
сейчас - прозрачные глаза святой или восставшей из могилы, неживые, страшные
и прекрасные одновременно глаза.
Я отчетливо вижу теперь, что это та самая женщина, что была на
рекламной фотографии, так напугавшей меня недавно.
Но теперь, несмотря на всю дикость происходящего, я отчего-то ее не
боюсь, более того, мне безумно интересно знать, что собирается она поведать
мне дальше, и уже я сама тороплю ее вопросом
- Хорошо, хорошо я вам верю, вы видели меня во сне, и вам открылась вся
моя жизнь, но о чем вы хотите просить меня, ведь вы же знаете, как я
беспомощна и одинока сейчас?
- Нет, деточка, Господь не оставил тебя и уже воздает тебе за твои
страдания. Разве не явилась тебе душа твоего возлюбленного, в раскаянии и
любви?
- Да, но я совсем не уверена была, что все это - не мой бред
- Что ты, милая! Не сомневаться ты сейчас должна, а радоваться и
благодарить Господа за его небывалую милость. Ведь душа того, кто так
жестоко обидел тебя не найдет упокоения, пока не получит твоего прощения и
не воссоединиться с твоей душой. И обе души ваши, познавшие многие печали и
горе, воссоединившись в Царствии Небесном, обретут вечный покой и вечное
счастье. Разве не чудо творит для тебя Господь?
- Но ведь души наши могут воссоединиться только после моей смерти?
- Воистину так
- Но ведь я еще жива, как же может это произойти?
- В том, деточка моя, и благодать Божья, и испытание, ниспосланное тебе
Всевышним. Сказано им, что душа твоего возлюбленного не обретет покоя, и,
бестелесная, обречена скитаться в этом мире, пока не получит она твоего
прощения и не пожелаешь ты, чтобы души ваши воссоединились. Все отдает
Господь в твои руки, деточка моя, все. И в том великая милость, но и великое
испытание.
- Значит, если я прощу его, и буду желать покоя его душе, я должна буду
умереть? Но это значит - добровольно уйти из жизни, а ведь это грех?
- Не спеши, милая, и не сомневайся в мудрости и доброте Господа нашего,
разве позволит он тебе согрешить, выполняя его волю?
- Но - как же?
- Все узнаешь ты в свое время, все, что будет положено тебе знать. Но
еще, бедная моя, безвинная страдалица, разве забыла ты, что сама желала себе
смерти в один день с любимым своим? Разве не об этом говорила ты ему, и
разве не радостен был тебе такой конец?
- Да, но ведь это было еще тогда, когда он был со мной. И потом, сейчас
его ведь уже нет, значит, все равно не получится - в один день
- За то, что отступился от тебя, наказан он с лихвой, в том можешь не
сомневаться, более всего самим собой наказан, тоской по тебе и раскаянием. А
про то, что его уже нет, ты милая, ни думать, ни говорить не должна, ибо
мысли эти греховны. Разве телесная оболочка есть сущность человеческая, а не
бессмертная душа его? Думай, деточка моя, думай. Господь дает тебе великое
небывалое право, но взамен возлагает на тебя бремя решения
Женщина вдруг обрывает странную речь, как будто не говорит она, а
читает по писаному, причем что-то из церковных книг, как читают во время
службы, монотонно и плавной скороговоркой, и торопливо отступив от меня.
Потом поворачивается, и быстро семенит к выходу.
Только теперь я замечаю, что в храме давно ни души, погашены свечи и
крохотные огоньки лампад, и лишь в высокие окна проникает с улицы бледный
свет хмурого дня.
И от того в храме мрачно.
Темными провалами на светлых стенах зияют едва различимые иконы.
Лики святых, изображенные на них погружены во мрак, и только кое- где,
жутко белеют из темноты, словно пытаясь разглядеть кого-то, притаившегося в
тени колон, огромные пустые глазницы.
- Подождите, вы же хотели о чем-то просить меня? - запоздало окликаю я
странную женщину, однако темный силуэт ее уже растворился в полумраке храма.
И я понимаю, что осталась в полном одиночестве.
Мне становиться страшно, но мысленно я пытаюсь успокоить себя тем, что
нахожусь в святых стенах, и, значит, ничего дурного не может со мной
случиться.
Однако кто же тогда была эта странная женщина, и могут ли быть правдой
ее дикие слова?
Но она подошла ко мне именно здесь, под сенью Божьего храма....
И откуда на самом деле ей так много известно не то, что о моей жизни,
но и о моих мыслях?
Вопросы, на которые нет ответа пугают меня еще больше, чем одиночество
в сумеречном храме, и я спешу прочь, только сейчас замечая, размякшую,
изогнувшуюся дугой свечу, которую все это время сжимала в руке.
На кладбище я добираюсь на такси, которое останавливается, едва только
выбравшись из переулка на бульвар, я приближаюсь к кромке тротуара, и
просительно поднимаю руку.
Услышав адрес, и бегло окинув взглядом мой черный платок и церковную
свечу, все еще зажатую в руке, водитель смотрит на меня с сочувствием, и
согласно кивает головой.
Он довольно быстро доставляет меня к воротам знаменитого кладбища, за
стеной которого нашли последний приют многие просто известные, и знаменитые,
и героические, и великие.
Однако, настали времена, когда и кладбищенское соседство оказалось в
цене, и теперь место под сенью ваганьковских деревьев можно было купить за
большие деньги, навечно обеспечив усопшему другу или родственнику самое
достойное окружение.
Я медленно бреду по кладбищенской аллее, оглядываясь, в поисках свежей
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг