мне кажется, дело не в том, что вода утекает и жизнь утекает. Мне всегда
казалось, что море живое. И реки тоже живые. И на них можно смотреть, как на
играющих котят.
- Да, наверно, - согласился Гриша. - Ведь есть мертвые реки, и наблюдать
за ними совсем неинтересно.
- Что ты все о смерти? - капризно нахмурилась Светлана. - Не надо. Нет,
теперь я точно знаю, что море живое. Это самое большое, самое мудрое и сильное
существо на свете. Оно все знает, ведь вода есть везде. Реки тянутся к морю со
всего света и все ему рассказывают.
- Ты это чувствуешь?
- Да. Да, когда стою на берегу и смотрю, и... И ни о чем не думаю. Как
давно я не была на море, Гриша. А я так люблю смотреть на него и ни о чем не
думать. Оно думает за тебя.
- Как можно ни о чем не думать?
- А ты попробуй. Вместо твоих мыслей и тревог должно быть что-то...
какая-то музыка. Нет, здесь у тебя не получится, для этого нужно море. Там ты
сам почувствуешь, что оно живое. Лежит перед тобой, дышит, и его можно
погладить. Ты ведь врач, ты должен уметь чувствовать жизнь. Ну, пойдем...
Оторвавшись от пейзажа, они вновь побрели вдоль берега.
- А все-таки, Гриша, ты умеешь чувствовать жизнь?
- В каком смысле?
- Ну... Как художник чувствует краску. Нет, я не знаю. Мне просто одна
подруга говорила, что все врачи немножко психи. И что человек для них - просто
рабочий материал.
- Откуда ей знать? Некоторые люди черствеют, некоторые - нет. Врачи, они
или чиновники, или учителя - не имеет большого значения, хотя, да, есть такое
понятие - профессиональная деформация. А что касается жизни... Нет, я не
согласен. Видишь ли, Света, когда человеческое тело перестает быть для тебя
тайной, когда ты понимаешь, что это лишь груда мокрых слипшихся кусков, жизнь
видится как-то отдельно. И ценить ее начинаешь по-особенному.
- А мне иногда кажется, что некоторым врачам нравится мучить людей. Вот
скажи, зачем зубной врач тычет в больной зуб своими иголками? Я ему и, так могу
сказать, что больно. А еще, когда вы оживляете людей электричеством... С таким
зловещим видом трете друг о друга эти штуки на проводах, будто нравится.
- "Штуки" трут только для того, чтоб ровнее размазать контактную пасту. И
сомневаюсь, что это кому-то нравится. Хотя, признаюсь, иногда людей помучить
приходится. Помню, наркоманы в ломке повадились звонить, в день по полсотне
вызовов. Нравилось им, когда колют реланиум - бесплатное удовольствие. Так у
нас ребята изобрели "гарпунный укол". Иголку перед использованием тыкали во
что-нибудь твердое, чтоб она загнулась, чтоб кусочек задницы с собой вырывала.
А если при этом шприц вводить, вращая, да еще и рывками, то удовольствие
выходит незабываемое.
- И что, перестали звонить наркоманы?
- Звонить-то давно перестали, их ведь с реланиума на анальгин с димедролом
перевели.
- Говорила же, вам нравится людей мучить... Гриша, а ты не боишься, что
какой-нибудь твой пациент умрет, и тебя в тюрьму посадят?
Григорий рассмеялся:
- За пациентов я всегда боюсь, но вот тюрьма - это вряд ли. Тюрьма бывает,
когда, например, пьяная медсестра в капельницу вместо глюкозы жидкость для
мытья стекол зальет. Да и то может отмазаться. В тюрьму меня раньше надо было
сажать, еще в институте, когда я знакомым ребятам липовые справки делал.
- Какие справки?
- Ну, чтоб в колхоз не ехать, или на физкультуру не ходить, или лекции
пропускать. Многие делали - за бутылку, за сигареты. Один студент у нас на
потоке очень веселый был, так он мужикам диагнозы затейливые ставил - ушиб
матки, например, или вагинальный кашель.
- И сходило с рук?
- Сходило, пока в политехническом не попался преподаватель, который латынь
знал.
- И что было?
- Ничего особенного не было. Просто перед каждой лекцией этот профессор
интересовался у парня, который со справкой попался: "Как ваша матка, не
беспокоит? Придатки в порядке? Могу посодействовать в покупке утепленных
трусиков".
Светлана засмеялась было, но тут же согнала улыбку с губ.
- Ну, вот, - укоризненно сказала она. - Начали разговор с живого и мудрого
моря, а перешли на такие гадости. Это я виновата. Я как все - с врачом
разговариваю о болячках и думаю, что ему только это интересно. Часто, Гриша, к
тебе незнакомые пристают со своими болячками?
-Бывает, Но Донской научил, как с этим бороться.
- Интересно... Опять какая-нибудь гадость?
- Еще какая! Если разговаривать не хочется, а вокруг много людей, то надо
погромче спросить:
"А под себя часто мочитесь? А зловонный гной из пупка выделяется?" Ну, и
все, больше не пристают.
- Действительно, гадость. Хватит о гадостях. Давай помолчим.
Пройдя несколько десятков шагов, Светлана вдруг тихо засмеялась.
- Вот смотрю я на тебя, - сказала она, - и вижу: не умеешь ты ни о чем не
думать. Идешь, нос в землю опустил, а в голове так и бродит что-то, так и
бродит.
- А почему бы нет?
- А потому, что надо расслабиться и отдохнуть. Вот смотри на меня - я иду
свободно, в землю не смотрю. И в голове у меня сейчас легко и чисто.
- Я так не умею. Научишь?
- Научу, Гриша! Обязательно научу.
* * *
Наступил день, когда Ивану Сергеевичу Лукову дали наконец полноценно
прийти в сознание.
До этого он просыпался лишь однажды, когда, после извлечения из ванны, его
поместили в комнату с белыми стенами и гудящими газоразрядными лампами. Это был
страшный день.
Он помнил, как тогда дрожали и отдавались болью его мышцы, как странно
чувствовались органы, словно бы оказавшиеся не на своем месте. Он помнил и то
ощущение, когда, с трудом повернув голову, увидел вдруг свою руку. Не руку,
вернее, а уродливую клешню, покрытую шипами и шишками, обтянутую шершавой
желтой кожей, из которой торчала грубая щетина.
И как глаза затянула желтая пелена ужаса, как он скатился со стола,
обрывая какие-то трубки и обрушивая на пол аппаратуру, как катался по комнате,
терся о стены, стремясь избавиться от этой безобразной оболочки, как кричал,
кричал, кричал...
Луков не знал, сколько времени прошло с того дня, ибо время превратилось
для него в белый мутный кисель, из которого он лишь иногда выплывал, чтоб снова
утонуть. Да, были и другие пробуждения - зыбкие и неверные, когда в сознание
робко Пробивался дрожащий свет ламп, мир снова обретал форму той же тесной
комнаты, доносились какие-то приглушенные звуки. И опять проступал тот
первобытный ужас...
Но всякий раз Лукову не давали осознать его до конца. Обязательно
появлялся человек в чистом зеленоватом комбинезоне, что-то делал, открывал
какие-то краники, звенел посудой и инструментами... И снова наступал покой.
Сегодня все было иначе. Человек в комбинезоне так и не появился, когда
Луков открыл глаза и аппаратура принялась тревожно сигналить. Он лежал,
пристегнутый ремнями по рукам и ногам. Он ясно различал каждую деталь в этой
крошечной комнате со стеклянной стеной, он слышал и осознавал каждый звук. А
главное - он все помнил.
Муки, перенесенные в то первое пробуждение, казались пределом того, что
может выдержать человек. И тем не менее каждую минуту Луков ждал новых мучений,
еще более страшных. Он не знал, чего именно боится, страх жил сам по себе, как
может жить в человеке чувство голода. Он готовился перенести еще много
нестерпимых минут, каждая из которых являлась новым шагом в пропасть, где
рождаются и живут страдания.
Обычный человек от всего этого за час сошел бы с ума. Но Луков не был
теперь обычным человеком.
Наконец появился все тот же человек в комбинезоне, но на этот раз не стал
ничего делать. Он лишь обошел кушетку вокруг, постоял с минуту перед шкалами
приборов, не спеша тронул какие-то переключатели. Потом приподнял одну из
прозрачных трубочек, уходивших под пластырь на теле Лукова, и что-то влил в
нее, вставив в пластмассовый переходник шприц без иголки.
Через несколько минут пришла необычная легкость. Она была во всем - в
дыхании, в мышцах, в мыслях. Словно бы действовало чудесное лекарство,
моментально исцеляющее и телесные, и душевные раны. Было только жаль, что его
не давали раньше. Впрочем, Луков не знал, что к этому лекарству очень быстро
привыкают, как и к любому сильному наркотику.
А затем открылась дверь, и в комнату медленно вошел другой доктор -
высокий, русоволосый, с удивительно спокойным и добродушным лицом.
Он подвинул стул и сел рядом с кушеткой. Некоторое время молчал, быстро
водя взглядом по сторонам и вращая в пальцах авторучку.
-Здравствуйте, Иван Сергеевич, - сказалон наконец.
Луков даже вздрогнул. Он и представить не мог, что ему - косматой
клыкастой образине - вдруг так просто скажут: "Здравствуйте, Иван Сергеевич".
Он считал, что все это в невозвратном прошлом.
- Если вы слышите и понимаете меня, - продолжал доктор, - дайте знать.
Кивните или пошевелите пальцами. Или, - осторожно добавил он, - попробуйте
что-то сказать.
Луков начал сжимать кулак, от чего по всей руке прошла судорога. Доктор
заметил его движение.
- Хорошо, - кивнул он. - А теперь все-таки попытайтесь что-нибудь сказать.
Если не получится - не пугайтесь, потому что рано или поздно вы все равно
заговорите.
Луков не поверил. Он не думал, что способен теперь на что-то, кроме
мерзкого крика и воя. Как еще может подавать голос существо с его обликом? Но
доктор просил попробовать. И его спокойствие, манера говорить внушали веру в
хорошее.
Луков напрягся, выдохнул воздух и тут же зашелся в удушающем кашле, от
которого едва не разрывалась грудь. Во рту и в горле заклокотала какая-то
слизь. От нее никак нельзя было избавиться, лежа на спине.
Доктор невольно отстранился, когда Луков начал кашлять.
- Может, освободить вам руки? - предложил он. И незаметно скосил на
мгновение глаза в сторону стеклянной стены.
Почти сразу в комнату прошли два здоровенных санитара. Опасливо поглядывая
на пациента, один из них защелкал пряжками. Второй стоял рядом наготове.
- Поднимите, - тихо скомандовал доктор. Лукову помогли сесть, при этом он
заметил, как брезгливо к нему прикасаются руками. Тут его тело начал сотрясать
новый приступ кашля, и теперь клочки слизи, местами окрашенные кровью, полетели
на кушетку и простыню. Санитары отпрянули, однако затем взяли салфетки и
принялись чистить испачканное - осторожно, боясь прикоснуться голой рукой.
- Сидеть удобнее? - спросил доктор, внимательно заглядывая пациенту в
узкие желтые глаза. Тот несколько раз осторожно кивнул, не решаясь опять
пробовать голос.
Доктор подстроил кушетку под его спину. Затем щелкнул авторучкой и открыл
блокнот.
- Меня зовут Григорий Михайлович Пшеницын, с сегодняшнего дня я ваш
лечащий врач...
Он запнулся, заметив, как Луков осматривает свои мощные когтистые лапы,
грудь с роговыми пластинами, суставчатый хвост с шипом на конце.
- Будьте мужественны, - тихо сказал он, - и постарайтесь принять все
сказанное спокойно. У вас был сердечный приступ, мозг пробыл без кислорода
несколько часов. Наши врачи смогли вернуть вас к жизни, но произошло
непредсказуемое. В результате глобального хромосомного сбоя в организме
началось ураганное деление антигенных клеток, и...
Доктор вдруг шумно вздохнул и вытер платком вспотевший лоб. Видать,
спокойствие давалось ему не так уж легко.
- Одним словом, лечение дало побочный эффект, нуклеотиды в клетках
потеряли свой обычный порядок. Скорее всего проявились какие-то особенности
вашего организма. Я не оправдываюсь, поскольку в своих действиях мы ошибок не
нашли. Сейчас мы ищем причину и, думаю, найдем ее. А пока вам придется
принимать все, как есть. Советую относиться к этой ситуации просто как к
необычному заболеванию. В любом случае мы не оставим вас без помощи и заботы...
Луков очень внимательно слушал его. Одни слова были знакомы, другие он
слышал впервые. Но той цельной мысли, что пытались до него довести, он уловить
никак не мог. И поэтому ему казалось, что перед ним разыгрывают спектакль.
Клетки, болезни, хромосомы... Лукову не нужно было знать и слышать это,
поскольку он еще в первое свое пробуждение сделал единственно верный вывод.
Он сам объяснил себе те перемены, что произошли с его телом и, видимо,
душой. Молодой доктор напрасно играл словами и подводил подо все платформу
своего наивного медицинского учения. Все гораздо сложнее, хуже, страшнее.
Может, стоит сказать ему; может, нужно предупредить этих людей, предостеречь
их?
Луков невольно выдавил несколько звуков, похожих на воронье карканье,
которое опять перешло в кашель. Доктор сразу же замолчал, прислушиваясь.;
- Ничего, - сказал он. - Чаще пробуйте, и в конце концов все получится.
Ведь у вас есть и легкие, и голосовые связки. Нужно лишь заново научиться
владеть ими. С сегодняшнего дня вы начинаете жить активно. Вас освободят от
ремней. Вы сможете двигаться. Вы начнете питаться нормальной пищей, а не через
капельницу. Я буду за вами наблюдать. Еще раз прошу: старайтесь сохранять
мужество. Десятки людей ищут способ вас спасти.
"Я дьявол, и меня уже не спасти, - напряженно думал Луков. - Меня послал к
вам Сатана. Я был по ту сторону жизни, я видел последний круг ада и стал там
одним из адских чудовищ. Держитесь от меня Подальше. Убейте меня, если сможете.
Я делаю нечистым все, к чему прикасаюсь. Как сказать вам это? Как сделать,
чтобы вы поверили?"
Лукову было мучительно осознавать, что он не может предостеречь и спасти
этих добрых людей, пока не поздно. А может, уже поздно? Может, мир уже начал
наводняться такими же чудовищами и они только ждут, когда под землей завоют
трубы, призывающие к сатанинской смуте?
Молодой доктор попрощался и ушел. Опять явились санитары, которые с теми
же недоверчивыми взглядами освободили Лукова от остальных ремней. Он даже не
пошевелился, оставшись полулежать на кушетка. Санитары ушли, гулко грохнул
запор на двери.
"Они меня все-таки боятся, - подумал Луков. - Это хорошо. Это их
единственный шанс".
За дверями Григория встретил Донской и дружески похлопал по плечу.
- Ну, молодец, - с облегчением сказал он. - Ты будто всю жизнь прожил
среди мутантов.
- Да уж... - пробормотал Гриша, вытирая лоб платком. - До сих пор поджилки
трясутся. Ну, ничего. Привыкну.
Двое охранников, что были поставлены у дверей наблюдать за первыми
переговорами, расслабились, спрятали оружие и подошли.
- Воняет от него? - спросил один.
- Не больше, чем от тебя, - ответил Гриша.
- Ладно, обуздай свои эмоции, - сказал Донской, - и снова иди к нему в
апартаменты. Заходи почаще, под любым предлогом. Будь с ним просто человеком, а
не очкастым умником. Говори о чем угодно, подружись. Пусть он тоже почувствует
себя человеком.
- Беда в том, что я сам не вижу в нем человека. Разговариваю, словно с
чучелом в музее, ужасно глупое чувство.
- Чувства глупыми не бывают, глупыми бывают только слова и мысли. Тебе
придется увидеть в нем человека. Перечитай его дело, поставь на стол его
фотографию.
- Ух ты! - с усмешкой покачал головой Гриша. - И с мамой познакомить?
- И в кино не забудь сводить.
- Я не знаю, как себя с ним вести. Здесь нужен психолог. А то и психиатр.
- Психиатр с ним наедине свихнется самым первым, - возразил Донской.
- А я? Думаешь, я не свихнусь?
- Ты - нет, - без улыбки ответил Донской. - Я уже говорил, ты здесь
единственный, кому это не грозит.
* * *
Год с лишним назад, когда Мустафа приговорил к смерти перекупщика
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг