какое дерево годится. Мне больше такие нравились, что плоды вкусные
дают. Авокадо, например, или хурма, или фейхоа. А Гальке - из которых
лекарства делают... И самый ее ненаглядный - саркоцефалюс. Дядя Костя
говорил, что это дерево - аптека африканских саванн. Корни сушат -
делают присыпку для ран. Настой листьев - от лихорадки. Кору жуют,
когда зубы болят. И листья, и кора, и само дерево - все в дело
годится.
- А вот это, - говорит дядя Костя, - "волшебное яблоко". Знаете,
как в сказке: упал богатырь чуть дыша, а яблоко съел - и опять мечом
замахал. Это у нас растет в Приморье. Элеутерококк! Запомните!
Замечательное средство из него получают - бодрит, освежает, снимает
усталость. Заменитель "корня жизни" - женьшеня.
Я спросил:
- Дядя Костя! А вот у вас еще участок есть - там все такое
маленькое... невзрачное... Колючки одни. От них-то какой толк?
Не знаю, почему, но он рассердился. Лицо такое стало - ну, прямо,
как у директора школы, когда тебя в кабинет вызвали по причине
разбитого стекла...
- Предупреждаю, - сказал он скрипучим голосом, - самим никуда не
лазать! Ничего не трогать! И боже упаси - рвать!
Как будто я всю жизнь мечтал - колючки рвать! Ужасно странные люди
- эти ученые.
А он встал - руки в карманы. Глаза куда-то далеко уставились.
Засвистел. Получилось вроде песенки "Далеко, далеко, где кочуют
туманы..."
Я тихонечко Гэльку за руку и - задний ход!
Уселись мы с ней в беседке. Я спрашиваю:
- Отчего это дядя Костя такой сердитый?
Она ладошкой машет.
- И вовсе не сердитый! Он волнуется. Его запланировали.
- Как это - запланировали?
- Поставили в план - лекцию читать. Для трудящихся. А он говорит:
"Мой репертуар известен. Я не пластинка, чтоб сто раз прокручиваться.
Перед слушателями стыдно". А мама говорит: "От тебя вовсе не требуется
Америку открывать". Дядя Костя как закричит: "А почему мне зажимают
рот?" А мама говорит: "Потому что ничего еще не ясно!" А он: "Все
равно, все равно, главное - поставить про... проблему!" Потом я у мамы
спросила: "Зачем дяде Косте рот зажимать?" Она объяснила, что никто
ему не зажимает, а просто он не согласен. Он хочет об одном лекцию
читать, а запланировано о другом. Вот он и разнервничался.
Я говорю:
- А он - настоящий ученый?
- Еще какой! - всплеснула ладошками Гэля. - Он почти что кандидат
наук. Он даже духи умеет делать.
- Какие духи?
- А вот пойдем к нам - узнаешь! Как раз мама в город уехала,
панамку для меня купить. В лабораторию зайдем. Вообще-то туда ходить
не велят, но раз никого дома нету...
Лаборатория - маленький такой чуланчик, раньше это ванная была.
Кругом книги - стопками, пачками. Над столом - полка с дырочками, а в
каждую вставлена пробирка. И в пробирках - зеленое, желтое, синее
налито. Как будто карандаши цветные.
Еще на столе - разные приборы, спиртовка, колбы, тоже неизвестно с
чем. Так и потянуло какой-нибудь опыт сделать! Если б не с Гэлькой я
был... А с ней боюсь.
Все я там потрогал, пересмотрел. На маленьких весах захотелось
что-нибудь взвесить. Смотрю, из одной книги письмо торчит. Я его
вытащил, на чашку бросил и разновесками тютелька в тютельку вывесил. А
потом взглянул на конверт - какая там марка. Оказалось, обыкновенная,
и конверт обыкновенный, с цветной картинкой. Только вот что
удивительного: адрес как будто русскими буквами написан, а я ни слова
не понимаю. Спрашиваю Гэлю:
- А дядя Костя из-за границы письма получает?
- Ой! - говорит. - И письма, и бандероли, и посылки! И сам
посылает - семена, черешки. А как же!
Я опять посмотрел. Нет, конверт наш, советский. Из серии
"Народности СССР".
- Вот, говорю, Гэлька, письмо какое-то странное.
Рассказал ей, в чем вопрос. Ну, разве она знает! Маленькая еще. И
вот что ей в голову взбрело:
- Давай прочитаем!
Я посомневался немного. Нехорошо чужие письма читать. А потом
подумал: прочитать я все равно не смогу. Посмотрю только, это не
считается.
Вытянул письмо из конверта. Такой же почерк, и так же ничего не
понять. Но к письму был приколот лист белой бумаги, на машинке
напечатанный, по-русски. Я заглянул только. И уже не мог оторваться. А
Гэлька теребит меня: "Читай, читай!"
И вот что я прочитал:
"Самому ученому профессору.
Дорогой, уважаемый товарищ!
Желаю вам благополучия и здоровья, вам и вашим детям, и внукам, и
всем родственникам.
Пишет вам старый пастух Арсланкул, сын Бобокула.
С юных лет, когда еще первый пушок не темнел у меня над губой, и
до той поры, когда старость согнула меня, точно куст арчи на ветру,
живу я в горах. Орлы - наши соседи, и по утрам хозяйки выметают из
домов клочья утреннего тумана...
В молодости был я ловок и силен, как говорят, у живой лисы хвост
мог отрубить. Прославился как меткий стрелок, удачливый охотник. В
поисках зверя забредал в такие места, где тишину никогда еще не
вспугивал голос человека. Видел немало чудес, сотворенных из камня
неведомой силой, видел удивительные цветы гор, - они были похожи на
то, как если бы ночь посеяла звезды, а звезды бы расцвели, - но я
проходил мимо, беспечно думая: "На что кошке жемчуг?"
Лишь с годами я стал прислушиваться к рассказам стариков, знающих
то, чего другие не знают. Иным, зорким взглядом смотрел я на все, что
меня окружало, и все сохранял в казне своей памяти.
Я услышал о траве бирмакара с плодами, похожими на пузыри, - из
листьев ее делают примочку, помогающую при ушибах, о травах таг-ялпыз,
сассык-маталь, сум-бул, мехригие, исирик и прочих, которым люди
приписывают полезные, достопамятные и чудодейственные свойства. Семена
этих трав я разыскал и сохранил.
Я увидел в горах необыкновенную дикую яблоню. Вся земля под ней
была усыпана толстым слоем опавших и перезимовавших ее плодов. Они
были сладки и сочны, с гладкой тугой кожицей, словно и не пронеслись
над ними бури суровой горной зимы, словно снег не засыпал их... Я съел
яблоко, а семечки сохранил.
Близ печального озера Кули-Вати-Калон, - расположенное высоко в
горах, оно и летом не освобождается от ледяных пут, - видел я еще одно
чудо. Среди осыпей и голых камней, где могут выжить лишь злые колючие
травы мармарак и кампыр-муруш, глаз мой поразила свежая зелень. Под
скалой, в небольшой пещере, бил теплый ключ, а рядом рос куст черной
смородины, - о ягоде этой, сладкой и крупной, и не слыхивали жители
таких высот. Я сохранил семена смородины.
Я увидел незнакомые растения - зерна их принесла в половодье река
из скалистых мест, недоступных человеку. Не перечислить всего, что я
видел...
Мне самому не довелось учиться, но я возлагал надежды на сына,
быстрого умом и жадного к знаниям. Горе, огромное, как гора,
обрушилось на мой дом, как на тысячи других, - сын мой погиб, защищая
свободу и счастье Родины.
И вот, в преддверьи старости, я остался один, и все, что принесла
мне долгая жизнь, лежит без пользы, как закопанное в землю сокровище.
Цену золота знает ювелир. Я жду от тебя совета. Что делать?
Писал со слов Арсланкула Бобокулова секретарь правления колхоза
Мирза Исмаилов".
Вот так письмо! Лучше иной книжки. Я читал, и у меня даже сердце
заколотилось, как будто два квартала пробежал наперегонки. Кончил, и
еще раз захотелось прочитать, но Гэлька заскучала. Она давно уже
болтала ногами и вертелась на стуле.
- Подумаешь, - говорит, - черная смородина! У нас тут в саду
лавровый лист на дереве растет. Лучше давай, Сережа, духи понюхаем! Их
дядя Костя сделал!
Я никак не мог сообразить, что за духи. О высоких горах, о
немерзнущих яблоках - вот о чем я думал. И даже зло взяло на дядю
Костю - ему такие письма пишут, а он сидит тут, фокусами занимается.
Духи какие-то... Но с Гэлькой спорить невозможно - как наклонит голову
к плечу, так и вспомню: "И без очков - все равно..." Оказывается, духи
эти в пробирках. А я-то думал - опыты... Гэлька говорит: "Это -
перегонкой. И на спирту". А толком рассказать не может. Она ведь
только слышит, что говорят, а видеть - не видит...
И еще она сказала, что самые лучшие духи - на второй полке, в
третьей с краю пробирке, и название им "Серебряный лист". Почему-то
были они синие. Не как чернила для авторучки, а поголубее, и как будто
светились, точно и не пробирка стоит, а лампа дневного света.
Я достал ее осторожненько, пробочку ототкнул. И как тут запахло!
Никакой цветок на свете так не пахнет - у меня защекотало в носу,
и дышать стало необыкновенно приятно, как зимой на лыжах.
А уж Гэлька радовалась! Она прямо пила запах и носом, и ртом:
"Ах-х, ах-х!". Потом говорит:
- Дай мне ее, Сережа, я чуточку подушусь!
Я разозлился. Ей ничего не будет, мне, в случае чего, отвечать.
Может, он эти духи для подарка сделал!
- Нет, - говорю, - хватит!
И обратно в гнездышко пробирку втолкнул. Гэлька сползла со стула,
присела на корточки.
- Котик! - зовет. - Базилик! Где ты, кис-кис-кисанька!
Кот - вот он, пожалуйста. Ласкается, хвост трубой. И Гэлька ему:
- Ах ты, оборванец!
Разговаривает, как с человеком, а у самой губы передергиваются.
Ну, не могу я на это смотреть! Проявил малодушие. Снова достал
пробирку.
- Бери, только каплю, не больше!
Она засияла. Быстренько на ладонь себе капнула. И правда, немного,
по совести. А запах еще сильнее поплыл, волнами. Базилик тоже учуял.
Кругами заходил, задравши голову. Орет. Я знал раньше, что кошки
валерьянку любят. Может, и эти "духи" - вроде валерьянки?
А Гэлька говорит:
- Я еще капельку - волосы подушу. Мама всегда так... В волосах
запах всю жизнь держится!
Не успел я опомниться, она уже на голову капает. И тут Базилик -
как ее всем туловищем под колено двинет! Рука дернулась, и чуть не
полпробирки выплеснулось на лоб!
Она как закричит:
- Ой, ой, жжется!
Ну, не помню, как: я кота - ногой, пробирку - рукой, а другой
рукой платок шарю, и как назло, нет его в кармане, конечно. Схватил
полотенце, давай вытирать. А Гэля очки сбросила, глаза кулаками
натирает и кричит, словно ей зубы рвут:
- Ой, жжет, больно!
Подвел я ее к раковине, тихонечко синее это смыл, полотенцем
промакнул. Она затихла, только дышала еще со всхлипом. Коту, конечно,
наподдал я как следует - он так и выстрелил с крыльца.
- Ой, ругать меня будут! - плачет Гэлька.
Конечно, по головке не погладят за такие номера. Надушилась! Я
прикинул на глаз пробирку: и половины не осталось. А вот если все
поумному... Я говорю:
- А при чем тут ты? Кот пролил, нашкодничал.
Она головой мотает.
- Ну, и побьют его. А он даже сказать не может, что не виноват...
Я же духов захотела!
Полез я в затылок.
- Ну, чего там... Больше всех - моя вина. Постарше, кажется. Так и
скажи дяде: Сергей натворил дел.
Опять не согласна:
- Нет, я все скажу, как было... Только... Одного не скажу - что
больно было. Мама будет волноваться. А зачем - ведь все уже смыли.
На этом и порешили. Я скоро домой пошел: чего еще тут дожидаться!
На другой день мать заявляет:
- Избегался ты. На себя уже не похож, глаза ввалились. Одевайся
поприличней, едешь с нами в Бахчисарай.
Я и так и сяк - ни в какую, едешь и все. Конечно, в другое время
почему не поехать? А тут я все время думал: Гэлька там ждет и уж,
ясное дело, решила, что я струсил, от ответа ушел.
И все мне было ни к чему. По дворцу какому-то ходим, а я и не
смотрю. Вдруг все застыли. У стены - вроде умывальника, с чашечками
мраморными. Из одной в другую вода перекапывает. Слышу, люди шепчутся:
- Вот он, фонтан Бахчисарайский!
Этот и есть? И Пушкин про него целую поэму написал? Да, неважно
тогда обстояло дело с фонтанами. У нас, на Театральной площади, -
куда! В три яруса бьет, а вечером подсвечивается разными цветами.
Поздно уже к себе вернулись. А на другой день снова поездка
назначена. До крику дошло. И все напрасно.
Так четыре дня промытарились. К вечеру в какой-то парк попали, уж
и не помню, где. В кино билетов не достали, катер - через полтора
часа. Сели перед открытой сценой. Там стол устанавливают, и ящик такой
высокий, чтоб за ним человек говорил. Народ собирается, толкуют, что
лекция будет. Лекция так лекция - мне уже все равно было, лишь бы ноги
вытянуть да чтоб в глазах ничего не мельтешило. И чтоб можно было
подумать.
Только маме это почему-то не нравится. Сейчас же начала:
- С ним разговаривают, а у него глаза в космосе... И какими это
мировыми проблемами ты занят, хотелось бы знать?!
Я и вправду никогда столько не думал, как в последнее время. О
разном. Больше - о людях. Каково тем, у кого ноги нет или руки? Или
таким, что ничего не слышат? Ни моря, ни ветра? Или таким, как Гэля?..
Как им жить? Один раз она берет в руки лист кувшинки и говорит:
"Оранжевый!" А он зеленый, конечно. "Почему это?" - думаю. И вспомнил:
рыбки! Они гладкие, холодные, и лист такой же. Вот как она понимает...
Или объясняла мне: "Улитка низкая, а лебедь высокий!" И все... А скажи
ей: "Лебедь красивый!" Надо же объяснить. А как? И так будет жить
человек всю жизнь, не зная, что такое красивый. Ну, читать ее учат, по
выпуклым буквам. Но много ли таких книг? И вот, как подумаешь, на душе
делается, будто ты в чем-то виноват. И ты, и все люди, у кого все
целое, не больное...
Я вспомнил: ящерица. Схватишь ее - хвост в руке остается. А потом
вырастает новый. Вот если бы у человека так!.. Изучить это надо.
Добиться. Ведь узнали же люди, что надо оспу прививать. Или уколы - от
брюшного тифа. Надо только как следует взяться - ну, зубы стиснув, не
отступая...
Я так раздумался, что не заметил, как человек взобрался на сцену и
встал за высоким ящиком. И вдруг подтолкнул меня знакомый голос.
- ...несколько отступлю от намеченной темы лекции...
Это был дядя Костя - вот дела! В костюме, с галстуком, солидный,
будто директор школы. Я даже съежился, вспомнив про нашу с Гэлькой
оплошку. Но он, конечно, не видел меня, а стоял себе и читал лекцию,
как всякий ученый. Пока все это сообразилось, дядя Костя уже много
кой-чего наговорил. Я начал слушать вот с каких слов:
- ...сотни неизвестных прежде алкалоидоносных, гликозидо-
содержащих, ароматических и других фармакологически активных
растений... Из них получены вещества, понижающие кровяное давление,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг