- Убирайся! - взорвался Скотт. - Хоть это ты можешь сделать?!
Драйден подобрал разбросанное снаряжение, замешкался.
- Ты ничего не хочешь передать? - виновато спросил он.
- Ничего! Уходи!
- Прощай, - сказал Драйден и торопливо зашагал между дюнами.
Скотт не ответил, но в его глазах не было ничего, кроме ненависти. Он
подождал, пока Драйден не скрылся из виду, вытащил из кобуры одеревеневшей
рукой бластер и положил его перед собой на край ямы. Драйден прав - когда
человек попадает в лапы "лазурной смерти", надеяться ему не на что.
Остается собрать все мужество и умереть достойно, насколько это возможно в
таких обстоятельствах. Все это он прекрасно знал, но не сдержался, облаял
Драйдена без всякой к тому причины, да и кто сдержался бы? Тот даже
почувствовал себя виноватым, хотя никакой вины тут нет. Просто ему
повезло, и в ловушку угодил не он, а Скотт. Могло получиться наоборот.
Тогда бы ушел Скотт, точно так же, не подав руки обреченному товарищу.
Он попробовал пошевелить ногами и не почувствовал их. Возможно, их и в
самом деле уже нет - превратились в голубой студень. Хотя вряд ли - край
ямы по-прежнему оставался на уровне его лица. Он совсем не чувствовал
боли. Тело онемело и почти не слушалось его. Стоит ли ждать, подумал он,
не лучше ли покончить сразу? Многие так и делали в его положении. Но
какая-то безумная надежда мешала ему сделать это. Он усмехнулся и положил
ладонь на рукоятку бластера и тут же отдернул, опасаясь не устоять перед
искушением.
Он стал думать о Земле, о доброй Земле, где повсюду можно ходить, не
рискуя провалиться в зловонное гнездо лазоревки, о Земле, где ласковое
теплое солнце и густой воздух, который, кажется, можно пить. Признаться
честно, он знал, на что идет, когда летел сюда. Именно опасности привлекли
его. На Марсе люди гибнут гораздо чаще, чем в других уголках Солнечной
системы, гибнут по разным причинам, и "лазурная смерть" только самая
страшная из них. Пусть это будет ему утешением. Не так обидно, когда
умираешь ужаснейшим на планете образом.
Первым погиб Лазарев, начальник русской базы, лет двадцать назад. Вместе с
ним умерли еще трое - они пытались помочь своему товарищу. Тогда еще не
знали, что достаточно дотронуться до пострадавшего, чтобы вместе с ним
отправиться к праотцам. С тех пор погибло десятка полтора человек, а
средство против болезни так и не было найдено. Не научились даже
обнаруживать гнезда "лазоревки", так искусно прятались они под тонким
слоем песка. Найти гнездо можно было, только провалившись в него.
Край ямы дрогнул и быстро пополз вверх. Началось, подумал Скотт. Он
по-прежнему не чувствовал боли. К бластеру он не притронулся. Ему было
очень страшно, но он успел подумать, что умереть от "лазурной смерти" в
некотором роде даже почетно.
Голубой светящийся студень сомкнулся над его головой. Поверхность его
медленно вспучилась и изменила окраску. Дрожащий холмик рос, расслаивался
на лепестки и переливался теперь всеми цветами радуги. Странное
образование походило на огромный цветок с непропорционально толстой
ножкой. Он был красив зловещей, отталкивающей красотой.
Цветок оказался недолговечным, уже через минуту он сморщился, поголубел и
исчез. Студень наполнил яму до краев и остекленел. Ветер довершил
остальное. Он намел песку и совершенно скрыл последние следы самой
страшной западни на Марсе.
МАРСИАНЕ ТАК ЖЕ, КАК И ЛЮДИ, ОЧЕНЬ ЛЮБИЛИ СВОИХ ДЕТЕЙ. А ИХ ДЕТИ, КАК И
ЗЕМНЫЕ СОРВАНЦЫ, БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ ЛЮБИЛИ ИГРЫ. У НИХ БЫЛО МНОГО
ИГРУШЕК, СДЕЛАННЫХ ПО ПОСЛЕДНЕМУ СЛОВУ ТЕХНИКИ. РАЗУМЕЕТСЯ, ОНИ
ПРЕДНАЗНАЧАЛИСЬ ДЛЯ РЕБЯТ ПОСТАРШЕ. САМЫЕ МАЛЕНЬКИЕ САМОЗАБВЕННО ВОЗИЛИСЬ
В ПЕСКЕ, КАК И ИХ ЗЕМНЫЕ СВЕРСТНИКИ. БЫЛИ У НИХ И ПЕСОЧНИЦЫ, ПРАВДА, НЕ
СОВСЕМ ТАКИЕ, КАК НА ЗЕМЛЕ, НО СТОИТ ЛИ УДИВЛЯТЬСЯ? - МАРСИАНЕ НА МНОГО
ВЕКОВ ОБОГНАЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. СТОИЛО КАРАПУЗУ БРОСИТЬ В ПЕСОЧНИЦУ ПРИГОРШНЮ
ПЕСКА, И ОНА ИСТОРГАЛА ИЗ СВОИХ НЕДР ЦВЕТОК НЕОБЫЧАЙНОЙ КРАСОТЫ. ДАЖЕ
ВЗРОСЛЫЕ ПОДДАВАЛИСЬ ИСКУШЕНИЮ И ИНОГДА, В СВОБОДНЫЕ МИНУТЫ, ПРИНИМАЛИ
УЧАСТИЕ В ДЕТСКОЙ ЗАБАВЕ.
МАРСИАНЕ ВЫМЕРЛИ. ПЕСОЧНИЦЫ, ПРЕДОСТАВЛЕННЫЕ САМИМ СЕБЕ, ПОСТЕПЕННО
ПЕРЕРОДИЛИСЬ. ОНИ ЗАМАНИВАЛИ ЖИВОТНЫХ И ПОЖИРАЛИ ИХ. СКОРО НА ПЛАНЕТЕ НЕ
ОСТАЛОСЬ НИ ОДНОГО ЖИВОГО СУЩЕСТВА. ПЕСОЧНИЦЫ ПРИСПОСОБИЛИСЬ И НА ЭТОТ РАЗ
- ОНИ ВПАЛИ В СПЯЧКУ. А ПОТОМ ПРИШЛИ ЛЮДИ...
Паркер рассмеялся.
- Дорогой коллега, - сказал он, - я не ожидал, что в вас сохранилось
столько ребячества. Допустим, вы правы. Допустим, нами создана модель
другого мира. Но в чем ее ценность? Где гарантия, что мы встретимся именно
с таким миром и сможем использовать наши выводы?
ОДИНОКИЙ ВЕТЕР
Он на минуту прилег среди песчаных дюн, ласково прильнул к их оплывшим
склонам и, отдохнув, полетел дальше. Он кружил по планете днем, в
негреющих лучах солнца, и ночью, при слабом свете двух лун. Он проносился
над полюсами, вздымая снежную пыль, возвращался к экватору и печально
завывал среди пустых домов, словно искал кого-то.
Он не знал, что ему никогда уже не придется играть густыми волосами
молодых марсианок, шаловливо трогать края их широких нарядных одежд. Он
был всего лишь ветер, и люди, пришедшие на планету, для него ничем не
отличались от прежних ее обитателей, и ему казалось, что все идет как
прежде.
А для людей он был слишком сух и колюч, они прятались от него в своих
металлических домах, а если выходили на улицу, то надевали плотные
комбинезоны и прикрывали лицо рукавом, чтобы песок не попадал в глаза.
Марсиане никогда не делали этого. Они вдыхали его полной грудью, ловили
раскинутыми руками и звонко смеялись, когда он гладил их лица. Люди были
совсем другими, и иногда, когда ветер крепчал, они боялись его.
Но он был всего лишь ветер и не обижался на них. Для него ничего не
изменилось в этом мире. Он кружил над полюсами, возвращался к экватору,
лихо проносился по безлюдным улицам городов, и ему было все равно. Он даже
не знал, как он одинок.
- Я говор" об общих принципах, - сказал Петровский.
- Какая разница!
- Разница есть. - сказал Петровский. - И некоторые из этих принципов для
меня уже ясны. Главный из них - крайняя осторожность и уважение по
отношению к чужим, пусть даже безжизненным на наш взгляд планетам. И еще:
нужно попытаться представить себе, какая жизнь могла возникнуть в данных
условиях, не обязательно белковая, не обязательно похожая на ту, которую
мы знаем по Земле, скорее наоборот. Главное - как можно дальше
оттолкнуться от привычных представлений.
ГОЛОС
Крупный песок хрустел под ногами, словно снег. Фогель закрыл глаза и
представил, что идет по широкому снежному полю и жмурится от солнечного
сияния, и сосны на краю поля качаются и расплываются радужными пятнами в
слезящихся глазах, и пахнет морозом и снегом. Он вздохнул и открыл глаза.
Они успели привыкнуть к темноте, и теперь он различал впереди покатые
склоны дюн, едва заметные на фоне почти черного неба. Звезд не было. Такое
случается на Марсе чрезвычайно редко - после больших песчаных бурь, когда
тысячи тонн мельчайшей пыли несколько суток плавают в атмосфере и даже дни
напоминают сумерки. Фогель оглянулся на брошенный вездеход, но его уже не
было видно.
До форта Экватор оставалось восемь километров, и идти предстояло весь
остаток ночи, и это было необычайно и здорово. Фогель ни минуты не жалел,
что не проверил перед выездом горючее. Правда, завтра придется
возвращаться за машиной, выслушивать нотацию Пономаренко, но это будет
завтра.
Фогель был любителем новых ощущений, хотя и не признавался в этом самому
себе, но это пристрастие, без сомнения, сыграло немалую роль в его
появлении на Марсе. Его ждало разочарование. Покорители четвертой планеты
мало походили на тот идеал первооткрывателей, который сложился в его
сознании в детские годы под влиянием книг о завоевании Дикого Запада.
Осваивать Марс было во сто крат труднее, чем неисследованные области
Земли, но ореола романтического героизма не было и в помине. Горячих
скакунов заменили мощные вездеходы, фургоны - прочные и уютные купола.
Каждый шаг заботливо предусматривался перспективным планом освоения Марса.
Романтики план не предусматривал. Поэтому Фогель рассматривал неожиданное
приключение как дар судьбы в компенсацию за неоправдавшиеся надежды.
Он вспомнил многочисленные легенды, сложенные о планете, и с внутренним
замиранием ждал, что хотя бы одна из них окажется правдой. Нужно только
поверить, твердил он про себя, поверить полностью и бесповоротно, и это
непременно случится. Совсем недавно Мальцев рассказал ему о Голосе Ветра.
На Марсе ветер почти беззвучен, но иногда, самыми длинными и темными
ночами, он начинает говорить на непонятном и, как утверждают, осмысленном
языке. Протяжные слова раздаются, словно падают, откуда-то сверху, и озноб
пробирает невольных слушателей до костей от его безжизненности. Голос
слышали лишь несколько человек, и, по их единодушному мнению, это было
нечто большее, чем простая игра природы. Кто-то пытался записать его на
пленку, но запись не получилась, и это послужило поводом для официального
заявления о том, что Голос-де явление психического порядка, объясняющееся
нервным утомлением. Объяснению никто, кроме неисправимых педантов, не
поверил, и легенда осталась, время от времени обрастая подробностями.
Фогель забрался на гребень дюны и остановился перевести дыхание. Идти по
податливому песку оказалось нелегко. Ноги налились свинцовой тяжестью и
одеревенели. Фогель лег на спину и расслабился. Черное небо казалось таким
близким, что его можно было достать лежа, стоило поднять руку. Фогель так
и сделал: он протянул вверх раскрытую ладонь, но ничего не почувствовал,
кроме слабого дуновения ветра. "Песок струится сквозь пальцы ветра..." -
всплыла в памяти строка полузабытых стихов. Кажется, он произнес ее вслух?
Фогель прислушался.
- Песок-струится-сквозь-пальцы-ветра, - медленно повторил он и почти не
услышал собственного голоса - слова гасли у самых губ.
- Надо идти, - сказал Фогель, и снова слова растаяли, будто упали в
безвоздушное пространство или погрузились в вату.
Фогель стал спускаться с дюны. Незаметно для себя он делал это чуточку
торопливей, чем прежде. Рыхлый песок расползался у него под ногами, и он с
трудом сохранял равновесие. "Испугался я, что ли? - подумал он. - Ерунда
какая... Просто разреженный воздух".
- Э-ге-гей! - крикнул он, но крика не получилось. Из горла вылетело
невнятное бормотание, которое он уловил скорее сознанием, чем слухом. "Что
такое..." - подумал он и неожиданно для себя самого побежал, увязая в
песке и размахивая руками.
Громкий звук, похожий на удар грома, остановил его. "Что это?" - прошептал
он и услышал ГОЛОС. Непонятные слова размеренно и тяжело, словно капли,
падали сверху и, подхваченные эхом, разносились по всей округе и
возвращались назад, накатывались, подобно волнам, и громким звоном
отзывались в ушах.
- Что это?! - беззвучно крикнул Фогель и повалился на песок, сжимая руками
голову, но голос продолжал звучать в его мозгу. Он бесстрастно рассказывал
о чем-то, Фогель не понимал ни слова, но слышать его было невыносимо.
Фогель поднялся на колени, с ненавистью посмотрел вверх. "Хватит! Хватит!!
- подумал он. - Я больше не могу..."
Внезапный порыв ветра бросил ему в лицо горсть песка и, пока он протирал
глаза, голос умолк. Тишина оглушила его. Он с трудом встал на ноги и
побежал.
Через два часа из-за горизонта выплыли красные звездочки - огни на куполах
Экватора. Фогель всхлипнул и лег на песок.
Близился рассвет.
- Ваши слова напоминают мне одну из историй барона Мюнхаузена, - улыбаясь
сказал Паркер, - ту самую, в которой он вытащил себя из болота,
ухватившись за собственные волосы. По-моему, все попытки человека выйти за
пределы свойственных ему представлений и логики закончатся подобным
парадоксом.
- Речь идет не о том, чтобы перестроить мышление человека, - сказал
Петровский. - Такое вряд ли возможно. Да и нужно ли? Ведь тогда человек
перестанет быть человеком. Но мне кажется, что у любых типов разума,
должна быть хотя бы одна точка соприкосновения, на основе которой будет
строиться взаимопонимание и которую необходимо отыскать.
АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК 2
Даммер тихо состарился в небольшом городке на берегу Средиземного моря.
Сейчас, спустя много лет, никому не приходило в голову, что этот
сморщенный старичок был одним из пионеров освоения Марса. В космическую
эпоху первопроходцев стало слишком много, но лишь единицы удостоились
чести войти в историю. К тому же Даммер быстро сошел со сцены. Нелепая и
страшная гибель Хогана выбила его из колеи, и с первой же ракетой он
вернулся на Землю, твердо решив, что космос не для него. Он никому не
рассказал всей правды о гибели Хогана, теперь он и не помнил, чем объяснил
случившееся, а в последние годы вовсе засомневался в реальности кошмара,
преследовавшего его всю жизнь. Он регулярно покупал все книги о Марсе,
включая научные работы, выписывал марсианские газеты и журналы, но нигде
не встретил упоминания об аленьком цветочке. Быть может, и не было
никакого цветка, просто они с Хоганом стали жертвами необычайной
оптической иллюзии?
Как бы там ни было, он ненавидел космос и сторонился людей, имеющих хотя
бы малейшее к нему отношение. А поскольку на Земле почти не было таких
людей, он был одинок. После смерти жены, бывшей невесты Хогана, он отошел
от дел.
Человечество давно избавилось от нищеты и могло позволить себе содержать
небольшое количество неудачников, так и не нашедших своего места в жизни.
С Мартой он познакомился уже на Земле, когда был вынужден встретиться с
ней и рассказать о смерти жениха, не о том, разумеется, как было все на
самом деле. Они прожили вместе пять лет, но так и не стали по-настоящему
близки друг другу. Он знал, что сам виноват в том, потому что не сказал ей
правду, и тень Хогана все время стояла между ними. Хотя Марта этого
кажется, не замечала. Она погибла на космодроме, где работала диспетчером,
при аварии большого пассажирского лайнера.
Он бросил работу и посвятил себя воспитанию трехлетнего сына. Он сделал
все, чтобы ребенка никогда не заманили черные глубины космоса. Том вырос,
совершенно неожиданно поступил в школу пилотов, даже не посоветовавшись с
ним, и вскоре они расстались навсегда. Даммер запретил сыну появляться в
своем доме. Он сознавал свою неправоту, но не мог поступить иначе.
У Даммера был просторный добротный дом с большим фруктовым садом, в
котором не было ни одного цветка. При жизни жены они несколько раз из-за
этого ссорились. В доме была хорошая библиотека, и он проводил время за
чтением, работой в саду и изредка выходил в море на собственной яхте
порыбачить. Пищу он получал по пневматической линии, уборкой в доме
занимались роботы, так что хозяйство его не обременяло.
Его Том стал известным пилотом-испытателем. Он не писал отцу, и Даммер
следил за карьерой сына по газетам. Читая об очередном достижении Тома, он
не испытывал гордости. У космоса длинные руки, они достали Марту на Земле,
и фантастические проделки сына лишь укрепляли его сомнения в предчувствии
неминуемой беды.
Том погиб в конце августа, не дожив недели до своего тридцатилетия. Даммер
узнал об этом из официального, но очень сочувственного извещения,
пришедшего на его имя. Днем появились газеты с фотографиями в траурных
рамках на первых страницах. Здесь же были помещены многочисленные
соболезнования, адресованные Даммеру. единственному родственнику
погибшего. Даммер с отвращением и стыдом читал скудные строки. Они не
вызывали в нем благодарности и не трогали его, как будто предназначались
другому человеку. Он давно был готов к происшедшему и в первый день не
чувствовал боли, и ему было неприятно, что уединение нарушено и на
какое-то время к нему обращено внимание значительной части человечества.
Его ждали на похоронах, которые, согласно последней воле Тома, должны были
состояться на Луне.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг