- Хейя, хей! - совсем рядом завопил Гунар.
- У-лю-лю-лю-лю! - отвечал ему с другой стороны индейским воплем
Славка.
Мы выбежали к кромлеху одновременно с Авами.
Еще какие-то люди, чьих лиц мы не видели за деревьями, теснили их
к орудию правды.
Они сбились у камня, вопя и проклиная все на свете.
Тут первые лучи солнца коснулись камней - и я ощутила дрожь
воздуха.
- Чуете? - шепотом спросила я Гунара и Славку.
Сквозь нас шли мощные волны, и они внушали ужас!
- Подальше от камня! - крикнули нам из леса.
Славка, держа под прицелом Ав, отступил к деревьям последним.
Рассветное солнце освещало кромлех - и он наливался силой,
незримые лучи его силы били в орудие правды, и оно отвечало ровным
гулом.
Авы тихо завыли, опускаясь наземь возле орудия правды, зажимая
руками уши. Их кожаные рубахи и плащи таяли, расползались, съеживалась
плоть, исчезали пышные волосы. Солнце поднималось - и вдруг нам стало
ясно, что их предсмертный ужас как-то сразу окончился. Сидя на земле,
Авы подняли головы, посмотрели друг на друга, не узнавая, и понемногу
стали подниматься. Солнце поднялось еще выше - и осветило кучку
бормочущих древних старух в их подлинном, весьма неприглядном виде.
Они бубнили себе под нос каждая свое, топтались вокруг камня, и не
понять уж было, где тут грозная Тоол-Ава, где суровая Поор-Ава, где
красавица Наар-Ава...
- Такими они останутся навсегда, - прошептал Ингус. - Орудие
правды лишило их лжи, а они ведь только ложью и держались.
- Что с ними теперь будет? - отвернувшись от кромлеха, спросила я.
- Не знаю, - честно сказал он. - Уж как-нибудь доживут свой век.
Найдутся добрые люди, будут подкармливать...
- Их только восемь, - сказал Славка. - Одна куда-то подевалась.
Вот черт, проворонили!
Из-за деревьев по ту сторону кромлеха вышли люди. Две компании.
Та, где были красивая девушка и мастиф, и другая - чисто мужская, ее
возглавлял парень в пятнистом комбинезоне. Никого из них я раньше в
глаза не видывала. Что их привело сюда и заставило принять участие в
этой охоте - понятия не имела.
Мы не знали, какие лучи хозяйничают теперь в середине кромлеха, и
боялись пойти друг дружке навстречу.
Но мы помахали им руками. Это было и приветствие, и прощание. Дело
мы сделали, пора нам расставаться...
Они отступили в лес.
- Кто это был? - тормошил меня Славка. - Нет, ты мне скажи, кто
это мог быть? И как они сюда попали? Как они догадались? И им-то что
Авы сделали?..
Я и сама не могла понять. Какой нормальный человек будет в ночь
равноденствия слоняться вокруг старого кромлеха с оружием? И вдруг
осенило!
- Все очень просто! - я, как ни старалась, не могла скрыть
торжествующей улыбки. - Очень просто, Славка! Это были другие
эскадроны!
Глава тридцать первая, о куске хлеба
Исхлестанный ветками на крутых поворотах и поцарапанный пулями на
излете, эскадрон без особых сложностей в очередной раз ушел от
пруссаков и еще долго скакал неведомыми дорогами. Хорошо хоть, сразу
догадались взять на коней свою домашнюю скотинку - Инциса и Кранциса,
чего-то не поделивших с цыганятами и увязавшихся за всадниками.
Наконец всадники успокоились, пустили коней рысью, съехались
поближе и стали обсуждать горестную свою планиду.
Не вовремя и некстати взялись они на этот раз помогать местным
жителям... Но и спокойно смотреть, как разоряют хутор, как забирают
даже зимнюю одежду, они не могли. Крестьянские мешки с зерном и
кадушки с маслом отбить удалось, но никому и в голову не пришло
ухватить с телеги хоть ковригу хлеба. А благодарные хозяева хутора,
поскорее выпроваживая спасителей, тоже как-то не сообразили...
Допустим, коня можно, стреножив недоуздком, пустить на ночь
попастись, а человеку каково? Да и непонятно, с которой стороны ждать
нападения. Хорошо хоть, кибитка укрыта в безопасном месте.
- Утро вечера мудренее, - решил Сергей Петрович. - Наладим какой
ни на есть бивак, переночуем, там видно будет. Авось не отсыреем...
Но тут Фортуна сжалилась над эскадроном - Мач узнал окрестности.
Неподалеку за лесом были немалые луга, на которых косили сено для
баронских хлевов и конюшен. Там же и сушили, там же и сбрасывали в
большой высоченный сарай, чтобы по зимнему пути вывозить на санях,
когда потребуется. Благо летом каждая лошадь и каждый час на счету, а
зимой съездить за сеном, пусть даже господским, - одно удовольствие.
В этом году Мач уже второй раз ходил на барщину, поставили его как
раз на сенокос, так что дорогу к сараю он нашел почти сразу.
- Не хоромы, но крыша и ворота есть, - оценил Сергей Петрович это
пристанище. - Располагаемся. Коней можно бы оставить попастись.
- А кто стеречь будет? - спросила Адель.
- Так получается, что командир! - незамедлительно отвечал Ешка.
- Это отчего же? - удивился Сергей Петрович.
- Командирский конь самый светлый, одно слово - седой конь, его
воры издалека увидят.
- Разумно, - усмехнулась Адель. Но гусар все еще надеялся, что ему
когда-нибудь удастся переспорить цыгана.
- Слыхал я, что ваше племя хлебом не корми - позволь лошадей
менять, - обратился он к Ешке.
Тот, пока еще не чуя подвоха, с достоинством хмыкнул.
- Ну так давай обменяемся. Ты бери Аржана, а я - твоего вороного,
- предложил гусар. - правда, надолго я Аржана уступить не могу, но
денька на два - вполне.
Ешка широко улыбнулся и протянул Сергею Петровичу поводья
вороного.
- Так что заступай в караул! - велел командир.
- Я?!? - изобразил неслыханное изумление Ешка.
- Не я же. Ну, чьего коня воры излади разглядят?
- Нет, командир, не мне, а все-таки тебе сторожить! - объявил
Ешка. - Послушай цыгана и сам рассуди, твой конь вороной?
- Ну?
- Черный, как ночь?
- Ну?
- Так он шаг в сторону сделал и пропал, ищи его! А мой - седой, я
его издалека увижу и приведу. Вот так!
И на сей раз цыганская логика была неоспоримой. Гусар расхохотался
первым, Адель - за ним, а Ешка еще мгновение держал серьезную и гордую
физиономию, но тоже не выдержал.
Мач хмуро смотрел, как его голодные и промокшие сотоварищи
веселятся у ворот сенного сарая. И ему даже не казалось странным, что
он, обычно жизнерадостный и смешливый, сейчас злится, услышав чужой
смех. Он и сам бы не мог сказать, когда пропала в нем любовь к шутке и
острому словцу, когда проснулось непримиримо-серьезное отношение ко
всякой мелочи. Ешкины проказы настолько его теперь раздражали, что он
готов был не то чтобы заорать на цыгана - а даже со слезой в голосе
заорать.
- Коней заведемм вовнутрь. Мало ли что... - решил, отсмеявшись,
гусар.
- Темно, как у дьявола в желудке, - мрачно проворчала Адель, когда
Ешка с Сергеем Петровичем затворили огромные ворота. - К чему коней-то
здесь привязывать?
Она соскочила с Фортуны и спустила наземь Инциса.
- Погоди, - вспомнил Мач, - Сейчас будет светло! Сергей Петрович,
дайте огниво...
И вытащил пресловутую Ешкину свечу, от которой оставался еще
порядочный кусок.
- Поосторожнее с огнем! - велел гусар.
- Сейчас я ее к стропилу прилажу...
Сеновал осветился.
Отсюда, видать, еще не брали сена, оно лежало, как покидали летом,
- уступами чуть ли не в человеческий рост высотой. Адель, еще не
видывавшая таких сараев, сразу вспомнила переход через Пиренеи.
По кривой лесенке эскадрон забрался наверх, чуть ли не под крышу,
и стал устраиваться на ночлег. Кони, привязанные к воротам, утаптывали
место и жевали сено. Инцис с Кранцисом принялись внизу мышковать,
причем кот делился добычей с неловким псом. И было так тихо, так
мирно, так духовито в свежем сене, что эскадрон стал понемногу
отходить после бурных событий.
Словно по сигналу, все четверо закряхтели и заохали, разбираясь со
вновь приобретенными синяками и царапинами да поминая недобрым словом
императора Бонапарта. Полковнику Бонапарту тоже досталось...
А разговор из этого не складывался и не сложился. Слишком устали,
слишком бестолково жили в последние дни... впрочем, им это было на
роду написано...
Каждый молча закопался в сено и возился там, пытаясь нагреть себе
местечко.
Намного теплей от этого не стало - ночь выдалась холодная и сырая.
И пустота в желудке тоже хорошему сну не способствовала.
- Хоть бы мисочку того рагу, что стряпают парижские консъержки! -
вдруг затосковала вслух Адель Паризьена. - Не знаю, чего они туда
кладут кроме чеснока, только вкуснее не бывает. Или густого лукового
супу вдоволь...
Вспомнив, она непроизвольно облизнулась.
- Нет, вот лучше всего - здорового гусака насадить на саблю, как
на вертел, и зажарить над угольями, - авторитетно возразил Сергей
Петрович. - Как раз каждому бы по четверти досталось. Четверть гусака
- пища сытная. Если, скажем, на кухне его жарят, так можно шкварок
запасти. А потом пустить по кругу здоровенную пуншевую чашу!
Тут в чьем-то животе заурчало. Грустно покачал головой командир
эскадрона и смолк. Но тут размечтался Мач.
- Каши бы тоже сейчас неплохо... - и он вздохнул. - Даже такой,
какую скупая хозяйка батракам ставит. А вот мать нам давала с маслом,
с творогом... И еще я бы такую коричневую, рассыпчатую, что привозят
из Видземе, тоже съел бы, она сытная. У нас она плохо растет. Только
не помню, как она там называется. Грешная?
- Гречневая, - уточнил Сергей Петрович, - и ее, голубушку, с
молоком полезно. У матушки моей в усадьбе она не переводится. А
сколько на погребу солений! Как понесут девки горшочки, как развяжут -
весь день бы за столом просидел, там тебе и огурчики, и грибочки, и
капустка, и...
- Да ну вас! - внезапно разозлился Ешка. - Нашли о чем толковать
на пустое брюхо! Каша, гуси!.. Соленья!.. Была бы мука, испек бы
блины, да масла нет!..
Посопел и добавил пасмурно:
- А бедному цыгану и вспомнить нечего...
При общем молчании Ешка полез выше по сеновалу, нашел подходящее
местечко и стал разгребать сено, улаживаясь поудобнее.
- Ладно, будет, - решительно сказал Сергей Петрович. - Голод
солдату лучшее лекарство. Так Александр Васильич учил. Другого-то все
равно нет.
Рядом с Мачатынем откуда-то возник Инцис и положил у его колен
придушенную мышь.
- Охотник, - усмехнулась Адель.
- Ешь сам, - грустно сказал коту Мач. - Все равно нам на четверых
не хватит.
И стало ему себя безмерно жалко.
- Кто спит, тот обедает, - вспомнила кстати французское присловье
Паризьена, глядя, как Ешка закапывается в сено.
- Кто спит, тот не грешит, - отвечал Мач пословицей латышской.
- Кто не грешит, тот обедает, - свел вместе обе пословицы гусар. -
Чем же это мы, други, сегодня так согрешили?
Эскадрон призадумался и наверняка нашел бы причину сегодняшних
бедствий, но вдруг наверху завозился, а потом и завопил Ешка.
- Покойник! Скорее сюда, покойник здесь!
- Этого еще нехватало! - зарычала Адель.
- Ну и пусть его, эка невидаль... - отозвался Сергей Петрович,
слишком уставший, чтобы таскать по сеновалу покойничков. - Мешает он
тебе, что ли? С нежностями пристает? Так отползи... Утром разберемся.
- Говорят, от голода призраков видят, - поддел Мач.
- Совсем еще теплый покойник, - опамятовавшись, уже потише добавил
Ешка. - Может, и не мертвый еще покойник...
Сергей Петрович и Мач переглянулись, разом выбрались из-под сена и
шустро поползли наверх. Адель, подобрав юбку и прихватив свечу,
полезла по уступам следом. И в неверном свете этой свечки эскадрон
выкопал из сена даже не одного, а целых двух покойничков.
Лежали они почему-то, свернувшись клубочком, и одеты были как-то
чересчур тепло даже для осеннего времени - в полушубки и меховые
шапки.
- По-моему, они просто мертвецки пьяны и отсыпаются подальше от
своих хозяек, - брезгливо сказала Адель. - Я бы их сейчас с
удовольствием в пруду искупала. Ведь явятся сутки спустя домой и будут
врать, как их пруссаки повязали и как они доблестно удирали!
- Нет, спиртным не пахнет. Это я тебе точно говорю, гусар спиртное
за версту чует, - с такими словами Сергей Петрович склонился над одним
из покойничков и прислушался.
- Сопит! Здоров спать! Разбудить, что ли?
Мачатынь же вдруг отполз в сторонку и сел, понурившись, под самой
крышей.
Сколько Адель, гусар и Ешка ни трясли обоих покойничков - проку не
было.
- Что за чертовщина! - возмутилась Адель. - Хоть из пушки стреляй!
А Ешка, заметив, что четверть эскадрона как-то странно дуется в
углу, показал Сергею Петровичу пальцем на Мача.
- Ты чего это устранился? - удивленно спросил гусар. - Постой! Да
ты их знаешь, что ли?
- Незачем из пушки стрелять, - хмуро откликнулся Мач. - Их теперь
до весны не разбудишь.
- Ну так кто же это? - поинтересовалась Адель, не обратив внимания
на весну.
- Братцы мои. Мои умные братцы. Каспар и Петерис.
Некоторое время эскадрон потрясенно молчал.
- А чего же это твои братцы так основательно заснули? -
полюбопытствовал Ешка. - Спят, как у доброго Боженьки за пазухой! В
самом деле до весны спать собрались?
- А я тебе о чем толкую? Ужиной травы нажрались, вот и заснули! -
проворчал Мач. - А мать, наверно, ничего понять не может, убивается!
- О тебе она тоже убивается, - напомнила Адель.
- А-а... - протянул Ешка. - Тогда - ясно...
Но то, что сразу уразумел цыган, оставалось загадкой для Адели и
Сергея Петровича. Маркитантка хотела было сразу спросить - гусар
удержал ее и был прав. Еще через несколько минут Мач, немного
успокоившись, заговорил сам, без понуканий.
- Травка есть такая, кое-где вдоль канав растет, на лугах
встречается. Нам ее этим летом одна старушка показала. Говорит - ее
ужи на зиму едят и засыпают до весны. Ну, и человек может. Иные, она
сказала, так делают в трудные времена - переспят самое недоброе, самое
опасное, а потом и являются на готовенькое! Вроде моих братцев! Это
они пруссаков испугались - вот и полезли зимовать на сеновал!
- А не опасная травка?
- Старушка сказала - не опасная. Только когда проснешься, есть
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг