Я Том, а вы господин адвокат Йошикава, блистательно ведущий это забавное
судебное дело. Мне кажется лишь, что судья поступила необдуманно, удалив
из зала вместе с публикой представителей прессы. Они никому не опасны им
только надо платить подороже.
Назвавшийся Томом живет в хибарке, примыкающей сзади к киоску, - она так
мала, что ее нелегко заметить. Внутри помещаются ржавая железная кровать,
прикрытая жалким подобием одеяла, и табурет с застарелым круглым следом от
сковородки.
Хозяин сел на кровать, табурет был предложен мне, стола не было.
Передав слова моего подзащитного, я вежливо заметил, что должен получить
уважаемый ответ.
- Мой господин ничего не должен, - столь же вежливо ответил назвавшийся
Томом.
Мы кланялись и улыбались друг другу. У него были черные зубы. Я забыл
отметить, что он беспрестанно курил дорогие длинные сигареты - допаливал
до губ и зажигал от окурка другую. Пестрые наклейки на коробках этих
контрабандных земных сигарет, стоявших под кроватью, были единственным
ярким пятном среди его темной лачуги. Он сидел на кровати, поджав ноги,
руки его казались бескостными.
- Ваш подзащитный вынужден был многое вам открыть, - не столь
предположительно, сколь уверенно заметил назвавшийся Томом. - А открыв,
пригрозить, но напрасно. Он мало знает, я намерен сообщить вам больше.
Ваше лицо и манеры указывают мне на то, что вы умны, не ординарны, и
деньги, предложенные вам за услугу, не имеют для вас такого решающего
значения, как для несчастного Таубе.
Его взгляд и голос завораживали меня опасной ворожбой удава.
- Синдикат отнюдь не порождение тотализатора. Он сам породил тотализатор,
как и футбольную лигу. Создатель любопытнейшей теории переустройства
общества когда-то назвал религию опиумом народа. Вот мы и помогли народу
создать здесь свою религию - футбол.
- Вы извините меня за вопрос, кто назван вами "мы"?
- Я, - просто сказал мой собеседник.
- Но для чего?
- Для чего нужен опиум? Чтобы реальную действительность заменить
иллюзорной - для убогих духом, кому реальность тягостна. И этот же опиум
дает возможность тем, чей дух силен, без помех формировать реальность так,
как они считают нужным. Нам остался последний штрих, и мой проницательный
господин понимает, что он будет уже чисто формальным,
- Ваша идея по-своему гениальна, - заметил я, поразмыслив. - Футболисты,
живые воплощения опиума, будучи всецело зависимы от работодателей и чужды
населению, могут представлять собой одновременно идеальное наемное войско.
Назвавшийся Томом удовлетворенно кивнул:
- Я угадал в моем господине неординарный ум. Но он еще не оценил всех
преимуществ идеи. Вы не задумывались над механизмом нарушения принципа
коллективной собственности, декларированного в красноречивом документе,
который здесь называют краеугольным камнем цивилизации? За кулисами
футбольных клубов Синдикат постепенно формировал правящую элиту, и лица,
входящие в нее, вкладывали деньги, которые мы им давали и даем, в создание
частных фирм, приобретение и округление сельскохозяйственных плантаций.
Нынешняя власть у нас на содержании - мы платим всем, кто нам нужен,
строго ограничив круг клиентуры, дабы не допустить увеличения накладных
расходов.
- Вы, должно быть, обладаете колоссальными средствами?
- Но достойный господин ведь не думает, что тотализатор для нас - средство
личного обогащения? Несчастный Таубе и в миг наказания сочтет себя только
вором, обокравшим воров, но он покусился на иное, чего ему не дано знать.
- Могу ли я, - сказал я осторожно, - спросить, сколько людей на нашей
планете посвящено во всю истину?
- Двое, - ответил Том. И, дав оценить значение сказанного, продолжил: -
Двадцать два "колумба" переоценили человеческую природу. Человек в
большинстве своем глуп, зол, жаден и эгоистичен, он самое скверное из
животных. Он может быть также умен и дальновиден, но не наделен мышцами
быка и не приспособлен к тем испытаниям, которые ему предназначены во имя
ложной идеи равенства. Но он выжил. Все претерпел и все познал. Он понял,
что главную ошибку "колумбы" совершили, когда вышвырнули в людскую помойку
самое ценное, чем обладали, - власть. Взять ее в свои руки - его
историческое предназначение.
Он снова помолчал, любуясь на то, как огонь превращается в пепел
- Мне известно, кто вы. Я не пытаюсь вас купить - это невозможно. Не хочу
убить - одиночество порой тягостно. Такие, как мы, должны физиологически
брезговать принципом равенства - толпа дурно пахнет.
Внезапно я понял сокровенный смысл происходящего. Действительно, одинокий
среди окружающей его нечисти, он наслаждался передо мной теоретическим
разбором замыслен-ной им шахматной партии, а я был достойным слушателем,
хотя, с его точки зрения, безопасным противником. Но я понял и другое:
покупая по дешевке чужую память, чтобы ее уничтожить, он продал дьяволу
свою, и это бездарная сделка - долгие годы в этой каморке он играет сам с
собой так, словно до него никто не играл в такие зловещие шахматы. Помня
дебюты истории, он забыл ее неизбежные эндшпили. Я понял все это, и он
перестал быть мне страшен.
- Вы не допускаете иного варианта в моей линии поведения? - спросил я.
- Мой дорогой господин лишь ускорил события, исход которых предопределен.
Предопределена была и наша встреча, поэтому я не назначаю новой. Вы можете
прийти после. Жаль, если я вынужден буду избавить себя от приятной
возможности вновь побеседовать с вами. Прощайте, уважаемый адвокат.
Передайте своему подзащитному, что мы согласны на его предложение.
Отсутствие страха прекрасно, даже если ненадолго.
Я ушел, пропахший его сигаретами, а он остался в их дыму, равно как в чаду
своих человеконенавистнических грез. Я мог его убить, но это не входит в
мои полномочия".
20
Таня вручила мне почту - обильную, как никогда. Она обязана была вскрывать
и регистрировать те письма, на которых не значилось "лично", она все
прочла, и ее милые руки дрожали.
Письма были корректные. "Извещаем об адресе ближайшего гробовщика";
дружески-шутливые: "Безносая мама стосковалась по тебе, сынок"; деловые:
"Смерть предателю".
- Вам пакет еще принесли. И велели отдать по секрету.
Пакет был в прозрачном пластиковом футляре с надписью: "Уважаемому
журналисту Р. Симпсону - покорнейшая просьба вручить лично".
- Желтый такой человечек? - спросил я. - Маленький, в темных очках?
- Нет, Бобби, их трое было. Два молодых парня и огромный негр,
старый-престарый, он и дал мне это.
- Таня, - крикнул я, - ласточка, я идиот!
- Ты замечательный, - прочувствованно произнес раскосый херувим. - Дай мне
руку. Потрогай мозоли. От чего, знаешь? Нет, чудачок, от клавишей эти - на
пальцах А эти, эти, эти - от ручки стиральной машины... от мясорубки... от
лопаты, Бобби, не смейся, я умею и землю копать, а вы все - "птичка",
"ласточка"...
- Меня хоронить рано, - сказал я.
- Не смей шутить, сейчас же возьми и не смей! Я все умею - шить, стирать,
варить суп из крапивы... стричь... пилить дрова... Я девушка
самостоятельная, я умею даже стрелять, у меня есть револьвер. Ты не
представляешь, как я хочу тебе помочь.
- Помоги. Ты читала такую книгу - "Дон Кихот Ламанчский"?
- Даже не слышала.
- Достань мне ее. Где хочешь. Укради. Если надо, пусти в ход свой
револьвер, я разрешаю.
- Смеешься? - грустно предположила она.
- Мне не до смеха, - ответил я, потому что мне было, как никогда, не до
смеха. В пакете лежало несколько машинописных страниц, и к ним был
приколот крохотный листок бумаги, одна каллиграфическая строчка: "Очень
прошу ждать, где прежде, от 22.00 до 22.15 и извинить, если не приду.
Йошикава".
21
Четверть часа у меня сжималось сердце, и когда Йошикава вошел своей
деликатной походкой, точно и звуком шагов не желая никого обеспокоить, я
ощутил, как он мне стал дорог за эти дни.
"Тихая сельва" по обыкновению гудела и бренчала под стоны горластых
кожаных ребят:
Грозная сельва! Черные кроны!
Яростный рев саблезубого льва!
Шеф приказал экономить патроны,
Значит, до завтра ты будешь жива!
...Интересно, доживем мы с ним до завтра?
- Почтительнейше прошу извинить мое опоздание. - Адвокат поклонился и
чинно сел, поставив на коленки в поддернутых брючках бывалый портфель.
- К чертям ваши церемонии, я прочел "Записку" - этот страшненький и то
знает, кто вы, а я не знаю!
- Прошу извинить также мое неправильное воспитание. Нам предстоит важный
разговор при наличии краткого времени, но прежде я прошу вас затруднить
себя чтением еще вот этого.
Он достал из портфеля и раскрыл какую-то книжку.
- Прошу вот отсюда.
"17 октября вечером 29 "колумбов" собрались на последнее совещание..."
- Вот те на! - сказал я. - Откуда же двадцать девять?
- Прошу читать.
"Утром им предстояло напасть на космодром "Эйч си". Но тут Дэвид Йошикава
выступил с неожиданным заявлением. Он сказал, что он и шестеро его друзей
пришли к выводу о неправильности задуманного: "Земные проблемы надо решать
на Земле. Уход в иные галактики будет лишь бегством от них, но они могут
возникнуть вновь на любой другой планете. Переустройство общества
достигается внутри общества, и история Земли дает нам примеры и способы".
Так произошел раскол".
- Далее вы можете не читать, но перелистните страницу, - сказал адвокат.
Я увидел фотографию. Просто и прямо смотря в аппарат, улыбаясь в надежде и
неведении, стояла группа очень молодых мужчин и женщин. Красавец негр
возвышался над ними, обнимая за плечи носатого, с властным лицом, и
маленького скуластого.
- В центре - магистр Тейлор, вы его узнали? Слева от него - инженер
Иоаннидис. Справа - мой покойный отец. Вот братья Баттоны, старший был
талантливым художником...
Нежность звучала в голосе адвоката.
Потом он взял у меня книжку и спрятал в портфель
- Что это было? - спросил я, стараясь побороть некоторое головокружение.
- Обыкновенный учебник истории. Для восьмого класса земных школ. У вас еще
будет время его проштудировать, и вы узнаете, как были разрешены на Земле
многие из тех проблем, над которыми бились "колумбы".
..."Тихая сельва" шумела вовсю, ртуть на шкале веселья перла вверх. Вкруг
каменного очага в центре зала раскачивался плечо в плечо горластый
хоровод. Там плясали акционеры "Жако" и "Унты" в желто-зеленых,
бело-голубых и сине-канареечных клубных костюмах; плясал, подмигивая мне,
двухметровый мясистый младенец из "Высшей костоправки" со своей милочкой
Джейн, живой картотекой; дородные дамы - патронессы "Союза матерей в
защиту детей природы" в боа, надерганных из хвостов защищаемой ими птички
вау; розовый проблемист Кэдмен, сизоносый аналитик Жиро и врач-стоматолог
Грумбах - его пальцы в перстнях теребили, как струны, подтяжки цветов
футбольной команды "Бранцоза". Они резвились грубо и неотесанно, воображая
себя детьми сельвы, которую они не нюхали, и головы мертвых детей сельвы -
черного коня и красной пумы - скалились на них со стен.
- Пир во время чумы, - усмехнулся Йошикава.
- Живо, - сказал я, - живо, я почти догадался, но все-таки признавайтесь.
Мил человек, мне надоело, что тут вокруг все выдают себя не за то, что они
есть на самом деле.
- Я то, что я есть на самом деле. У меня действительно юридическое
образование. И, кроме того, философское. Разрешите рекомендоваться -
доктор социологии Йошикава. На планете Руссо я представляю... извините, не
совсем официально... планету Земля.
- Связь есть? - быстро спросил я. - Вызывайте своих. Тут такое творится, а
мы рассиживаемся.
- Не входит в мои полномочия. Там, откуда я родом, известно давно, что
революцию не экспортируют. Мы, люди, верим в вас, людей.
- Слушайте, - закричал я, - да в кого тут верить - в этих? Их же всех Том
купил, разве вы не видите? Купил и растлил!
- Извините, - спокойно сказал Йошикава, - это совсем не так. В его
утопическом плане создания некой, я бы сказал, футбольной
псевдоцивилизации есть одно неучтенное звено. "Колумбы" были мечтатели,
догматики, к сожалению, и очень плохие диалектики. В этом их трагедия. Но
не все из посеянного ими заглушили сорняки. Я прошу вас прийти завтра в
десять утре на площадь перед парламентом и описать увиденное вами так
красноречиво, как это можете вы.
Зал грохотал, лупя кружки о кружки, в пивную пену которых плескали, уже не
таясь, виски, джин и черт-те что. Патлатая певица хрипло выла с эстрады:
Страшная сельва! Красною пумой
Солнце по веткам лезет в зенит!
И ей подвывали не только сакс, банджо, рояль и ударные - все, сколько
есть, фирмачи, зубодеры, тотошники, канцелярская нечисть:
Лучше не помнить! Лучше не думать!
Если разок, черт с тобой, изменить!
- Весьма неглупая песня, - сказал Йошикава.
- Эта чушь?
- Разумеется. Стоит хоть раз изменить, и тогда уж действительно лучше ни о
чем не помнить и не думать. В этом наш с вами оппонент прав. Но в вашу -
именно в вашу - задачу и входит возвращать людям их память.
- Скажите, доктор, а что, с вашей точки зрения, футбол действительно яд?
Он рассмеялся и словно помолодел:
- По-моему, футбол прекрасен. Учась в университете, я сам играл в футбол.
Правого защитника.
- Вот те на. А я - в средней линии.
- Как знать, - сказал он, - может быть, мы с вами здесь сыграем еще в
футбол. В командах, конечно, старшего возраста. А теперь нам пора. Если вы
не увидите меня завтра на площади, мой дорогой друг, не огорчайтесь. Все
будет как надо. Я в этом совершенно уверен.
- Мик, - спросил я, - вы не боитесь?
- Социолог тот же естествоиспытатель. Опасность порой входит в условия
эксперимента.
Маленький доктор уходил, прямо держа свою узкую, слабую, свою несгибаемую
спину.
Я проводил его взглядом и пошел в редакцию.
21 июля 52 года Освоения на первой странице "Старлетт" был опубликован мой
репортаж о невиданном по масштабам и накалу массовом митинге на площади
перед парламентом.
Он явился началом тех событий, которые достаточно подробно описаны в нашем
учебнике истории, и поэтому я умолкаю.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 27.07.2001 15:30
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг