сплетающиеся толстые ветви, внизу у корней сырость, тянется молодая
лопушистая поросль.
В центре парка, у полыхающей цветами клумбы, - укромное тенистое место с
тяжелыми каменными скамьями под деревьями. Лет двадцать назад прошла мода
на монументальное, резное, под старину. Мода изменилась, а каменные
скамейки остались. Они позеленели, обветрились, приобрели вид неподдельной
старины. Такие тенистые углы, наверно, встречались в королевских садах
XVII - XVIII столетий.
В жаркие летние дни здесь можно видеть сухонькую старушку и ширококостного
старика в мягкой шляпе.
Галина Зиновьевна болела. Она никогда-то не отличалась крепким здоровьем,
а в последние годы перенесла несколько тяжелых операций, частенько теперь
повторяла со вздохом:
- Ах, как хотелось бы дожить до е г о возвращения! Нужно дотянуть до
девяноста пяти лет, ну, чуть больше... Тогда бы я умерла спокойно.
Александр Николаевич слушал ее и думал, что, пожалуй, и на самом деле она
всю жизнь больше любила ту его половину, которая улетела с Земли. И это не
огорчало его.
Весной, на восемьдесят первом году своей жизни Галина Зиновьевна
окончательно слегла.
Цвел сад за окном - метель снежно-белых цветов застывше висела над
распаренной землей. А дом был погружен в сумрачную тишину. Люди старели, а
мир за окном оставался по-прежнему молодым.
Приехал Игорь, бледное лицо, сжатые челюсти, глаза кажутся черными. Быстро
прошел в комнату, где лежала мать. В Америке в этот день собирался
международный конгресс ученых и общественных деятелей. Бартеньев-младший
должен был открывать его. Неподалеку от дома, сложив невесомые крылья, как
приготовившийся к прыжку большой серебряный кузнечик, ждал энтомоптер. А в
межконтинентальном аэропорту дежурил скоростной самолет, готовый
перебросить через океан знаменитого ученого.
Александр Николаевич, четыре ночи проведший без сна, сидел в кресле в углу
гостиной, напротив экрана телевизора, не в силах пошевелиться. Мысли в
ужасе шарахались от главного, от неизбежного, кружились, как мухи, вокруг
случайных вещей... Вот телеэкран... Давным-давно висит он в этой
комнате... Давным-давно - Александр Николаевич был молод - видные ученые
приветствовали его и; этой потускневшей теперь рамы: "Доброе утро... Тема
сегодняшней лекции..." В те годы такой экран считался новинкой, последним
словом техники, сейчас, увы, старомоден, другие бы хозяева выбросили его
на свалку... "Доброе утро... Тема сегодняшней лекции..." Тогда-то и
познакомился с Галей...
Вошел Игорь. Глаза пугающе тусклы, губы слинявшие, безжизненные. Подошел к
отцу, погладил плечо, хотел сказать что-то - и... отвернулся. Александр
Николаевич ничего не спросил.
Сутулая спина Игоря, острые лопатки, седина в волосах. Вот и дожил
Александр Николаевич до того дня, когда увидел седину в голове сына. Все
можно побороть, но только не беспощадность времени.
Игорь, тяжко согнутый, словно седеющая голова тянет к земле, подошел к
экрану, набрал номер. Экран медленно, медленно заполнился светом, сначала
размытым, ничего не выражающим, затем проступили тени, вызрели цветные
пятна; они крепли, приобретали четкий рисунок.
Зал - огромная чаша, накрытая прозрачным куполом, на который навалилось
темное небо. Здесь утро, там вечер. Люди, люди, люди в пестрых одеждах,
сидящие ряд над рядом.
- Алло! - хрипло бросил Игорь. - Говорит Бартеньев.
Зал исчез, появилось изображение человека с профессорской голубовато-седой
шевелюрой.
- Игорь Александрович, как у вас?..
- Я не смогу явиться... У меня...
Молчание.
- Извинитесь за меня перед всеми.
Человек с экрана смотрел подавленно.
- Все поймут ваше горе, - сказал он тихо.
И снова зал, гигантская чаша, заполненная до краев лучшим из лучших, что
есть на свете, - выдающимися умами мира.
Вдруг ряды колыхнулись; все люди, все до единого поднялись с мест.
Тишина...
Всемирный конгресс почтил вставанием память женщины, самой обычной из
обычных. Она не сделала ни одного открытия, не удивила народы ни взлетом
дерзкой мысли, ни всплеском яркой фантазии. Единственная заслуга ее жизни
- родила одного из самых достойнейших членов этого высокого собрания, кого
ждали, в ком нуждаются.
Тысячи выдающихся людей почтительно стояли, подавленные тишиной и величием
минуты.
С этого дня в парке, возле клумбы, на каменной скамье, он стал сидеть
вечерами один. Несколько громоздкий, не лишенный старческого величия,
часами оставался наедине со своими мыслями, перебирал день за днем долгую
жизнь, в общем-то счастливую.
Однажды к нему подсел молодой человек. Легкий костюм плотно облегал
широкие плечи; сдержанной раскраски галстук под тон сорочки - вкус к
одежде - и крепкий румянец, растворенный в густом южном загаре, говорили,
что этот человек дорожит маленькими прелестями жизни. Но в его цветущем
лице застыло какое-то несолидное птичье раздражение.
Он обратился:
- Я должен бы начать с того, с чего все начинают, - представиться. Но мое
имя ровным счетом вам ничего не скажет.
И старик приподнял шляпу.
- Чем обязан?
- Я очень недоволен собой, - сообщил незнакомец.
- Бывает...
- Мне двадцать пять лет, а ничего еще не сделано в жизни.
- Двадцать пять лет - это не так и много, смею вас уверить.
- Самое главное - не надеюсь что-нибудь сделать.
- Напрасно.
- Я спортсмен. У меня железное здоровье.
- Охотно верю.
- У меня к вам предложение.
- Слушаю.
- Потребуйте, чтобы ваш интеллект пересадили на меня.
- Зачем? - спросил старик без удивления, почти равнодушно.
- Затем, чтоб получился полноценный человек. Не уносите ваш интеллект в
могилу.
- Вы же знаете, что это невозможно. Вместе с моим одряхлевшим мозгом ваш
организм получит и мою незавидную старость. Вы только на шестьдесят лет
станете ближе к могиле.
- Я это знаю, - нетерпеливо дернул плечом незнакомец. - Но в архивах
института лежит запись вашего мозга, сделанная тогда, когда вам было всего
двадцать восемь лет.
- Положим...
- Попросите, чтоб перенесли его на меня. Я же готов.
Старик не сразу ответил, смотрел в землю, сложив на коленях сцепленные
пальцы со вздутыми суставами.
- Вы согласны? - переспросил незнакомец.
- Нет.
- Почему?
- По многим причинам.
- А именно? Ведь это же будете вы? Вы, а не я? Молодой и сильный,
способный снова работать.
И снова старик задумался, вздернув плечи, опустив к земле голову.
- Как скучно было бы на Земле, если б люди повторялись, - сказал он.
- Разве плохо, если будет повторяться хорошее?
- Стереть все, что я нажил, все эти десятилетия труда, счастья и горя, эти
знания и опыт. Просто стереть, а потом начинать скачала, да еще со
старомодным, отсталым больше чем на полстолетие мозгом. Бессмысленно,
молодой человек.
- Стереть! Простите, но смерть все равно сотрет.
- Но вместо меня появится на земле кто-то новый, ни на кого не похожий.
- А если вместо вас появится какой-нибудь бесполезный болван?.. Вроде
меня...
- Не считайте людей по единицам, считайте их поколениями. Я же верю;
поколение от поколения рождается умнее.
- Умнее, потому что со временем копятся человеческие знания!
- Нет, не только поэтому. Мозг младенца-неандертальца качественно был
более восприимчив, чем мозг младенца-питекантропа, так же как мозг
современного младенца отличается весьма заметно от двух предыдущих... В
общем и целом вместо меня появится человек, чуточку превышающий меня по
своим природным данным.
- Значит, вы не согласны?
- Нет. Вы обратились не по адресу. Вполне возможно, через некоторое время
появится второй Александр Бартеньев... С Коллеги... Такое возрождение
имеет смысл, тут уж я не протестую. Посудите, стоит ли плодить на свет еще
одного Александра Бартеньева. Не многовато ли их будет?
- Вы не согласны?
- Нет.
- Прощайте.
- Всего вам хорошего, мой друг. Старайтесь быть не похожим ни на кого.
Цените свою индивидуальность.
Незнакомец ушел, а старик глядел в землю, изредка покачивал головой.
17.
Он скончался девяноста двух лет.
Его похоронили в институтском парке, посреди клумбы, в окружении могучих
дубов. На монолитной плите была краткая надпись:
БАРТЕНЬЕВ АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ
Он не бог, но он возродится!
Через восемь лет астрономические радиообсерватории, работающие на связи с
планетой Коллега, приняли сообщение:
"Информация коры головного мозга жителя солнечной системы принята
полностью".
И после этого из года в год по нескольку раз однотипные сообщения: "Работы
по воссозданию мозга посланца солнечной системы ведутся успешно".
Один год, другой, третий - пять лет: "Работы по воссозданию мозга ведутся
успешно".
Люди ждали...
По истечении пяти лет в разгар лета на северном полушарии дежурные
аппараты многих ветростанций просигналили: "Внимание! Чрезвычайно важно!"
И хотя автоматы космической связи могли бы без помощи людей принять
депешу, астрономы бросились к контрольным лентам.
На лентах появились какие-то странные знаки, совсем непохожие на тот
сложный код, по которому велись переговоры с коллегианами. Точки, тире,
тире, точки... И сразу узнали: "Да ведь это же азбука Морзе!"
"Мои братья! Мои сестры! Люди Земли!
Говорит Александр Бартеньев! Говорит Александр Бартеньев с планеты Коллега
системы звезда Лямбда Стрелы!
Мне дана жизнь. Никаких отклонений от нормы не наблюдается. Восхищаюсь
искусством коллегиан, горжусь своей наукой. Колпегиане радуются вместе со
мной. Пока общаюсь с ними через звездный код. Изучить их языки не
представляет трудности.
Хотел бы обнять каждого из вас
Александр БАРТЕНЬЕВ".
А вслед за этим снова звездный код. Взяли слово коллегиане. И впервые от
планеты Коллега летели не сухие научные сведения, не деловитые запросы, а
эмоции. Система кода не слишком-то была приспособлена к их передаче.
Весь год шли сведения от Александра Бартеньева - научные сведения. Только
изредка всплеск наболевшей души, скупо переданный все той же азбукой Морзе:
"Очень скучаю по Земле. Часто вижу ее в тихие минуты".
В конце назначенного срока - год с момента возрождения - новое сообщение:
"Снята копия с моего мозга, ведется обработка. Информация начинает
передаваться в самое ближайшее время. Коллегиане мне предлагают остаться у
них. Можно будет держать постоянную связь. Намерен согласиться".
Через месяц - сигнал: "Чрезвычайно важно!"
В радиоастрономические обсерватории начали поступать первые сведения из
обширной радиограммы о мозге Александра Бартеньева, нагруженном новыми
знаниями, новыми впечатлениями.
Институт мозга получил обработанные данные...
Институт мозга разослал объявление:
"Нужен доброволец для прививки интеллекта Александра Бартеньева.
Непременные условия: возраст - 25 лет, идеальное здоровье..." Подробное
описание: группа крови, классификация нервной ткани и т. д. и т. п.
И добровольцы, пожелавшие забыть свое собственное "я", превратиться в
Александра Бартеньева, взяли в осаду Институт мозга.
Из первой же сотни придирчивая медицинская комиссия отобрала некоего
Георгия Миткова, атлетически сложенного гимнаста из Софии.
С планеты Коллега от Александра Бартеньева была принята неожиданная,
странная радиограмма:
"Меня пытаются лечить, уничтожив память о Земле. Не хочу! Не могу! Знаю,
что скоро умру... Надеюсь, что возрожусь..."
Несколько дней спустя новое, еще более странное сообщение: "Видел зиму.
Кончено. До встречи на родине!"
Это была последняя весточка от космического Александра Бартеньева. После
нее с Коллеги передали математическим кодом сухое сообщение, что посланец
солнечной системы перестал существовать.
А в спортивном зале Института мозга молодцевато вертелся на брусьях
Георгий Митков, статный парень с худощавым лицом, украшенным суровыми
бровями.
Он с хладнокровием тренированного спортсмена ждал, когда его позовут на
операцию, после которой он забудет свое имя, свои привычки, свой характер
и станет Александром Николаевичем Бартеньевым.
Целых четыре года сотни лабораторий Института мозга, более тысячи научных
работников создавали комочек вещества, объемом едва достигавшим 1 500
кубических сантиметров. Десятки заводов и фабрик, конструкторских бюро по
первому требованию разрабатывали, поставляли новую аппаратуру.
Целых четыре года - не так уж и много. Природа бы выращивала такой мозг
почти три десятилетия.
Все эти годы Георгий Митков жил в институте, у него постоянно брали
анализы, его изучали со всей скрупулезностью, на какую только была
способна современная наука. Ткань нового мозга должна быть подогнана под
его ткань, иначе организм подымет бунт, со всей энергией, усиленной
железным здоровьем этого человека, чужое, инородное тело будет отвергнуто,
белые кровяные тельца атакуют мозг, череп превратится в воспаленный
гнойник.
Когда Георгий Митков вошел в операционный зал, ему исполнилось двадцать
девять лет, примерно столько же, сколько прожил во плоти Александр
Бартеньев номер два.
Все случилось по заранее рассчитанному плану: четыре года подготовки,
сорок пять минут - операция...
После операции больного накрыли прозрачным футляром, совершенно
изолировавшим его от внешней среды. Он лежал под простыней, в
пластмассовом шлеме, со спокойным лицом, как сказочная спящая царевна в
хрустальном гробу.
А вокруг этого странного саркофага неподвижно стояли люди в халатах -
молодые и старые, мужчины и женщины, с одинаковым выражением напряженности
и подавленного ожидания на лицах. Они стояли и смотрели на приборы,
показывающие дыхание, ритм сердца, состав крови, деятельность уснувшего
мозга. Стояли десять минут, полчаса, час, ждали, не начнется ли
воспалительный процесс.
Профессора молчали.
Наконец поджарый, морщинистый старичок с молодцеватой выправочкой и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг