запел песню, как певали анакские юноши в предбрачное время.
- Красная ягода Ронта, - пел Яррий, - белая рыбка, солнечный луч,
заря розолицая, синяя чаша любви.
Ликуя, он осыпал ее всеми ласковыми именами, какие приходили ему в
голову. Он бросил ей под ноги свой брачный дар. Он был готов вырвать из
груди свое сердце и бросить ей под ноги.
Ронта слушала, лукаво улыбаясь, склонив набок голову. В эту минуту
ребенок готов был стать женщиной, и поздний синий цветок осени готов был,
наконец, развернуть свои лепестки и обнажить середину.
- Ронту возьму, - громко выкрикивал Яррий. - Не дам никому! Ронта
моя!.. - Выходи, - крикнул он изо всей мочи, и в ближнем лесу отдалось
эхо, как будто духи, услужливые и коварные, спешили передать его вызов
дальше и привлечь соперника.
И, словно в ответ на этот вызов, из лесу выскочил человек и побежал
по тропинке, направляясь к ним. Он был странный и страшный. У него была
смуглая кожа, черная грива и косматая грудь, почти такая же, как у
Гррамов. На нем не было ни пояса, ни дорожного мешка, и в руках у него не
было никакого оружия. Но ногти на его пальцах были длинные, твердые, как
будто кремневые.
Не доходя до брачной площадки, он остановился и горящими глазами
посмотрел сперва на Ронту, потом на Яррия. Яррий узнал "Полевого Бродягу".
В племени Анаков, а также у Селонов и у Тосков бывали такие неуживчивые
люди, которые, достигнув зрелых лет, бросали товарищей и уходили в поле,
чтобы жить в одиночестве. Они скоро дичали, теряли копье и палицу и жили,
охотясь на кроликов и ланей руками и зубами, как медведи. Анаки называли
их Бродягами и относились к ним без гнева. Они иногда попадались анакским
охотникам в лесах, но никого не трогали. И Анаки их не трогали. Было
поверье, что если кто ранит Бродягу, тот до окончания года получит такую
же рану от мстящего духа. Ибо духи, как и люди, имели таких же Бродяг, и
эти заступались за своих людских товарищей. Таких же свирепых
самцов-бродяг имели все крупные звери - кабаны и олени, волки и мамонты.
Из Анакского племени последний Бродяга ушел много лет тому назад,
когда Яррий был еще ребенком. Яррий не помнил его лица и не мог бы
сказать, он это или не он. Они отдалились на много дней пути от Анакских
охотничьих полей, но Бродяги блуждали повсюду, не считаясь с границами
племен. Этот Бродяга был не молод, но очень крепок. В его волосах не было
мертвых шерстинок зимнего цвета. Кожа на его плечах и руках была смуглая и
твердая, как рог.
Бродяга отвернулся от Яррия и снова посмотрел на Ронту.
- Ж-жа, - вырвалось из его груди с резким вздохом, как будто из
полного меха с Хумом, как только его откроют. Все члены его тела пришли в
возбуждение. Не теряя времени, он обежал брачное огниво с наружной стороны
и бросился на Ронту.
- Ай, - крикнула Ронта в ужасе и отскочила в сторону. Яррий с копьем
в руках бросился на защиту и заслонил дорогу пришельцу. Ронта отбежала еще
и встала у дерева, готовая каждую минуту сорваться прочь и мчаться, как
испуганная лань.
Брачный обряд неожиданно дополнился. Здесь были два соперника,
которые должны были вести борьбу за обладание женщиной.
Бродяга тоже понял это. Он остановился перед Яррием в двух шагах от
наконечника его копья, посмотрел ему в лицо, потом заскрежетал зубами и
ударил себя кулаком в грудь.
Тогда Яррий вспомнил, что брачные бои Анаков ведутся без копий и
палиц. Недолго думая, он отбросил в сторону оружие и встал в такую же
позу, как дикий Бродяга. И также заскрежетал зубами и ударил себя кулаком
в грудь. Руки у него были безволосые, но такие же крепкие, как у
нападавшего. Зубы и челюсти были слабее, чем у звероподобного Бродяги. В
его голове, как молния, сверкнула мысль: надо бороться так же, как Илл
Бородатый боролся с медведем. Ибо за два года перед тем Илл Красный Бык
покрыл себе спину куском конской шкуры и вышел на поиски медведя с ножом в
руках. Он охватил медведя своими могучими руками и подпер ему подбородок
своей квадратной головой. Потом нащупал нужное место, ткнул медведя ножом
под левую лопатку и угодил прямо в сердце.
Притопывая и приплясывая, боком, решительно и вместе с тем осторожно,
они стали сближаться. Соперники походили на турухтанов, когда те
собираются в пляске брачного боя вонзить друг другу в тело свои острые
шпоры. И вдруг они бросились друг на друга и схватились и сплелись вместе.
Яррий нагнул голову вперед, зарыл ее под густую бороду Бродяги и крепко
подпер его толстую челюсть. Потом обхватил его спину руками и сжал, что
было мочи. Бродяга пошатнулся от напора. Руки его легли на спину Яррия, но
она не была покрыта крепкой кожей коня. И десять когтей впились в его
незащищенное тело и разодрали его влево и вправо, как когти тигра
разрывают спину оленя.
Он крикнул от боли не своим голосом. Ронта ответила жалобным криком.
Сила его как будто удесятерилась от этого крика. Он просунул правую ногу
между узловатых ног Бродяги, рванул его в сторону и ударил его о землю, и
сам тоже упал, увлекаемый собственным натиском.
Падая, Бродяга ударился с размаха спиной и головой о крепкий обрубок
древесного пня, короткий и рогатый, который остался от брачного огнива и
валялся тут же. Руки Бродяги разжались, и глаза закатились. Он захрипел и
стал бить ногами о землю, как заколотый олень. Потом изо рта его хлынула
струя крови и залила Яррию грудь и лицо.
Через минуту Яррий поднялся с места. Он тоже был ошеломлен падением,
но теперь он был победителем. Голова его кружилась от напряжения борьбы.
Он дико посмотрел кругом и увидел Ронту. Она стояла под деревом и дрожала,
как в лихорадке. Белая она была, чистая, как будто пугливая снеговица,
русалка зимнего леса, которая прячется в дуплах и вылетает в вихре
снежном, при первом звонком ударе кремневого топора о мерзлое дерево.
Глаза его, горящие бешенством борьбы, зажглись другим инстинктом и
налились кровью, как у поверженного Бродяги.
Он сделал шаг вперед и стал медленно приближаться к Ронте. Она
смотрела на него широко раскрытыми глазами, как смотрят на призрак. Он был
страшен. Брачные краски его тела наполовину стерлись и смешались с алыми
знаками свежих ран. Его растрепанный султан был красен от крови
противника. Он был переполнен звериным брачным желанием.
- Ж-жа! - вырвался у него такой же звук, как у недавнего соперника.
Он подходил, не торопясь. Ронта не убегала, но она протянула вперед тонкие
отстраняющие руки.
Он обхватил ее плечи и прижал ее к себе. Они стали бороться точно так
же, как недавно боролись он и Бродяга. И так же он просунул предательскую
ногу и повалил Ронту навзничь и упал на нее, но она взвизгнула, как
раненая белка, и изо всей силы укусила его в грудь своими острыми зубами.
Миг, и она выскользнула и вскочила на ноги. Яррий тоже поднялся и
бросился к ней. Она не стала убегать. Она смело обернулась к нему. Глаза
ее горели, большие, ненавидящие.
- Прочь, - сказала она ему, - гадина!..
Черное проклятие Иссы владело ею. Она смотрела на Яррия, и он казался
ей похожим на Красного Илла, а вместе с тем на убитого врага. Яррий
молчал.
- Бродяга, изгнанник! - крикнула Ронта вне себя от возбуждения. - Я
уйду, я вернусь к племени.
- Иди! - сказал Яррий бешено. - Они зарежут тебя.
Это были его первые слова после борьбы с Бродягой. Но он не сделал
новой попытки броситься на девушку.
- Пусть режут, - сказала Ронта, - я поцелую нож, который ударит меня
в сердце. К племени, к племени!..
Она повернулась и пустилась бежать вдоль берега Даданы.
Яррий сделал шаг вперед, как бы собираясь пуститься вдогонку. Но она
повернула лицо и бросила уже на бегу:
- Прочь, дикая тварь!..
И эти слова ударили его в лицо, как древко копья. Он, тем не менее,
ничего не сказал, только пожал плечами, подобрал копье и спустился к реке.
Раны его болели. Он машинально обмыл их холодной водой, но лица не обмыл.
Потом сел тут же на большой камень, опустил голову и стал смотреть в воду.
Вода сперва мутилась, потом стала чище и светлее. Он увидел под собою в
воде человеческое лицо. Оно было страшное, с дикими глазами, в кровавых
пятнах. Он не узнал этого лица, и так же, как Ронте, ему показалось, что
это лицо недавно убитого Бродяги. И как недавно, перед поединком, он
смотрел на Бродягу, так теперь Бродяга смотрел на него.
- Чего ты смотришь? - спросил он наконец, не будучи в силах выдержать
этот горящий взгляд.
Лицо Бродяги в воде тоже зашевелило губами, и ему послышалось из воды
тихое: "Встань!"
Он послушно встал, но продолжал смотреть вниз, в воду.
Бродяга тоже встал.
- Ну? - спросил Яррий равнодушным тоном. Он ожидал услышать новое
приказание. Но ему было все равно, что делать сейчас.
- Иди, - сказал Бродяга.
- Куда?
- Иди, иди, - настаивал призрак и кивал головой.
Рябь побежала по воде, и призрак исчез, потом опять появился. Но в
это короткое мгновение он успел измениться. Лицо у него стало другое и
покрылось лоснящейся шерстью коричневого цвета. Над головой стояли
ветвистые рога. Это была теперь голова оленя. Яррий узнал его. Это был тот
самый олень, с которым он сражался на весенней охоте за белую телку.
- Иди, - сказал олень, потрясая рогами. Вода запенилась. Это была
кровавая пена. Тело оленя тоже как будто покрылось кровавою пленкой. И
Яррий узнал его снова. Как и тогда на реке, это был Ободранный Олень. Он
был весь красный. Только сверкали белки сердитых глаз, большие, дикие.
- Иди, - сказал олень.
- Куда? - спросил Яррий с каменным равнодушием.
- Верни ее, - сказал олень.
- Кого? - спросил Яррий прежним тоном.
- Белую телку, - сказал олень.
- Зачем?
- Они зарежут ее, - сказал олень. - В замену, в замену!..
Он неожиданно рванулся и прыгнул вверх всеми четырьмя ногами, как
будто хотел выпрыгнуть из воды наружу. Яррий вспомнил этот отчаянный
прыжок. Он кивнул оленю головой. Ему казалось, что этот олень такой же
воин и Анак, как он сам. И лицо его было похоже на лицо Яррия.
- Я пойду, - сказал Яррий.
Он встал с места, поднялся наверх, методически собрал свои вещи и
приготовился в путь. Потом бросил беглый взгляд на брачное огниво. Оно
стояло нетронутое и молча просило брачного огня.
Он взял головню из костра и поднес к соломенному солнцу. Оно
закурилось и вспыхнуло. Горсть сухого пепла упала вниз на голову огнива.
Яррий сурово посмотрел на этот серый пепел, в котором еще пробегали
последние золотые искры. Потом нагнулся, дунул и раздул пепел по ветру.
Он повернулся к реке и легким шагом пошел вдоль берега по той же
дороге, по которой убежала Ронта.
ГЛАВА 9
Много дней продолжался праздник осеннего солнца. Молодой месяц вынес
на небеса свои тонкие рога, и с каждым вечером он становился старше, и
рога его становились толще. Потом он повернул к земле свое широкое лицо.
Но Анаки не смотрели на него. Они смотрели друг на друга и засыпали,
обнявшись. Утром они просыпались и смотрели на солнце. Оно улыбалось в
ответ, не уставало смотреть на брачное игрище и не покрывалось туманом. Не
уставали и Анаки.
Но в одно утро, проснувшись, они увидели с левой стороны дневное лицо
месяца. Он смотрел на них холодными и скучными глазами, как будто с того
света, уныло, загадочно и вместе с тем насмешливо. И они разомкнули
объятия и посмотрели друг на друга такими же холодными глазами, и все лица
были бледны, как лицо месяца.
- Уйти бы, - думали мужчины и мечтали о весне, когда охотники ходят
отдельно от женской орды, свободные, как птицы. Теперь же надо было идти
на зимние квартиры вместе с женщинами и детьми.
Брачный и небрачный лагерь соединились вместе и уже на другой день
тронулись в путь. Женщины несли на плечах грудных детей и мешки со
скарбом. Мужчины надели плащи и собрали оружие. Молодые охотники рыскали
кругом в поисках добычи и приходили только к вечеру на новую стоянку.
Праздничный месяц съел все запасы, и, как обыкновенно, племя ждала
холодная и голодная зима.
Мужчины постарше помогали женщинам. Юн Черный посадил себе на плечи
своего быстроглазого Мышонка и неутомимо шагал вперед. Юн ничего не
говорил и как будто даже не замечал своей ноши. Но она грела его шею, как
меховое ожерелье, и он радостно думал, что это тепло будет согревать его
тело в долгую зимнюю стужу. Мальчику было весело. Он громко смеялся,
болтал ножками и хватался руками за черную гриву отца.
Зимняя стоянка Анаков лежала в грядах Кенайских гор, на три дня пути
от брачных полей. Эти гряды тянулись белыми террасами; в террасах были
пещеры, глубокие и ветвистые, когда-то прорытые водой, а потом высохшие. В
этих пещерах и жили зимой Анаки. Они занимали большую пещеру на средней
террасе, ставили два шалаша, один у левой стены, другой у правой. Шалаши
были сплетены из ивовых прутьев и покрыты сухой травой. Они походили по
форме на сундуки, узкие и низкие и очень длинные. В этих шалашах на грудах
листьев, покрытых шкурами, спали Анаки. Они согревали свое помещение
теплом собственного тела, и им было хорошо спать. Женская орда спала в
левом шалаше, а мужская в правом. В промежутке между шалашами разводились
костры.
Обе половины племени жили вместе и все же отдельно. Их чувства спали,
усыпленные осенним холодом. Они думали о пище, а не о любви. Кенайские
холмы имели еще другое преимущество. Кроме Анаков, в осеннее время сюда
приходили также Мамонты Сса, привлекаемые полями зеленого хвоща, который
был для них лакомым кормом. Хвощ был тоненький и рос не очень густо, но
именно на этом хвоще быстро отъедались и жирели эти чудовищные звери. В
осеннее время Анаки занимались охотой на Мамонтов Сса. Правда, почтение их
к Помощнику Отца было сильно, но голод был еще сильнее и не хотел
считаться даже с богами.
Охота на Мамонтов сопровождалась различными церемониями и
очистительными обрядами перед страшною жертвой. Кроме того, племя имело
право убить только одного Мамонта. Потом следовало немедленно устроить
искупительный праздник и принести очистительную жертву духу и телу Сса.
Анаки могли убить огромного зверя только одним способом. Их копья и палицы
были слишком слабым оружием для его непроницаемой шкуры. Но Мамонты ходили
к водопою на речку Урулд, протекавшую мимо пещеры. Их тропы были глубоко
вытоптаны в земле тяжеловесными ступнями. Они походили скорее на русло
сухого ручья, чем на звериную тропу. На этих тропах Анаки копали глубокие
ямы-ловушки. Они приходили всем племенем с женами и детьми, осторожно
снимали дерн и верхний слой земли и в один день вырывали огромную воронку
с остроконечным дном. В этом дне они укрепляли прямой древесный ствол с
острым концом, обожженный в огне. Потом закрывали яму хворостом,
закладывали дерном, а вынутую землю уносили подальше. Мамонты не
отличались особой осторожностью. Сса был царь земли, и ему некого было
опасаться.
Он один из всех зверей еще не научился бояться человека.
Часто в ту же ночь Зверь-Гора извещал трубным звуком окрестные поля,
что он в яме. Анаки приходили только утром и с большой осторожностью.
Другие Мамонты часто по целым суткам сторожили у ловушки и пытались
вытащить товарища своими крепкими хоботами. Но потом они уходили и не
возвращались обратно. Они больше не приходили к этой тропе и выбирали себе
новый водопой, пониже или повыше. И в ту же ловушку нельзя было поймать
двух Мамонтов подряд. Впрочем, после удачной охоты Анаки обычно заваливали
яму землей, чтобы показать Мамонтам, что они непричастны к их беде.
Зверь-Гора был в яме. Он засел в ней плотно всеми четырьмя ногами.
Страшный кол пробил ему брюхо и высунул сквозь спину свое обугленное рыло.
Теперь оно было уже не черное, а красное от крови. Чем дальше, тем Мамонт
садился глубже, и кол выходил наружу, как огромный деревянный гвоздь, как
будто кто-то забивал его снизу. Страшный могучий Зверь Гора не мог
пошевельнуться. Яма стиснула его своей тупой пастью и как будто силилась
проглотить его целиком. Только огромный хобот, весь в круглых кожистых
кольцах, был свободен. Зверь-Гора поднимал его вверх, и, несмотря на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг