- Солнце, жги! - пели Анаки.
И огниво скрипело и тоже пело вместе с ними: "Жжи!.."
- Солнце, солнце, солнце, дай любовь, - пели Анаки. Они двигались все
быстрее, и колесо скрипело громче и пронзительнее.
- Солнце, жги! - уже не пели, а ревели Анаки. А солнце спускалось на
землю, большое и красное. Оно было теперь, как огромный костер, круглый и
алый, и Анаки были алы, и им казалось, что они пылают в пламени этого
костра.
- Жги! - ревели Анаки. Они бежали теперь, что было мочи, и как будто
гнались, мужчины за женщинами и женщины за мужчинами, вечно гнались и не
могли догнать друг друга. Лучи колеса вертелись со свистом. Им казалось,
что эти лучи несутся сами собой, увлекают их вместе. Ноги их как будто не
успевали ступать по земле. Иногда они поднимались и волочились сзади, и
переступали в воздухе. Бешеное колесо увлекало Анаков вперед, как горсть
перьев, приклеенных рыбьим клеем к его свистящим лучам.
Солнце спустилось до самой земли и слегка затмилось тонкими вечерними
парами.
"Жж!.." - скрипело колесо. Густой клуб дыма хлынул из-под песта и
ударил фонтаном вверх.
- Жги! - ревели Анаки в неистовстве. Лучи колеса вертелись с
несказанной быстротой. Небо и земля, и солнце, и поля кружились в глазах.
Анаки перестали разбирать, где они и где солнце, где мужчины и где
женщины.
"Жж!.." - гудело колесо. Первый язык пламени ударил из-под песта,
потом другой, третий. Колесо мчалось все в огне, Анаки мчались вслед за
ним. Таинство брака совершилось в дереве. Большое соломенное солнце
поравнялось с круглым огненным шаром, спустившимся там, далеко, на край
горизонта. И все заволоклось дымом и вспыхнуло пламенем. В ослепленных
глазах Анаков оба солнца слились и перемешались, и они не знали, которое
пылает в тучах, которое в дыму. Соломенное солнце исчезло. Красное солнце
стало спускаться за край горизонта. Оно как будто входило внутрь,
врубалось в земную твердь своим пламенным, красным и круглым топором.
Таинство брака совершилось в природе. Красное солнце слилось с землей.
ГЛАВА 8
Три ночи Яррий и Ронта ночевали у Гррамов. Черные люди дружески
относились к молодому Анаку. Они заставили его выдрать по клочку шерсти из
каждой квадратной головы. Яррий еще раз ходил с ними на диких козлов, уже
не ночью, а днем. Но козлы оказались слишком осторожны, и охотники не
смогли подобраться к ним так близко, как надо. Зато на обратном пути он
очень удивил Гррамов своим барканом. Это было орудие для охоты на птиц.
Оно состояло из шести костяных шариков, привязанных на ремешках. Ремешки
были с другого конца связаны вместе в пучок.
Яррий пустил это орудие в стаю уток, пролетевших над его головой.
Баркан развернулся налету, и шарики встали порознь на тонких ременных
лучах. Как будто огромная лапа растопырилась в воздухе и летела на птиц.
Утки испугались и потеряли голову. Баркан налетел сбоку. Одна из уток
шарахнулась влево, потом вправо, задела крылом баркан. Тотчас же костяные
пули обрушились на ее тело, и ременные лучи захлестнулись. Она грянулась
на землю и по дороге неизвестно как задела еще другую и увлекла с собой.
Гррамы смотрели с удивлением и страхом на этот род охоты, новый и
непонятный. Они даже боялись подходить к убитым птицам, и когда Яррий
размотал баркан и поднес младшему охотнику, тот с криком отскочил в
сторону, как будто от змеи. Загонщик оказался храбрее. Он осторожно взял
баркан пальцами за кончик ременного пучка, поднял вверх и стал
рассматривать на расстоянии, как опасную гадину. Баркан не шевелился.
Тогда загонщик понемногу осмелел и стал перебирать пальцами ременные лучи.
Он попробовал даже бросить баркан вверх, но ремешки спутались и не
развернулись колесом. Баркан упал вниз почти на его голову. Он сморщил лоб
от гнева или от размышления. Потом подобрал несколько маленьких круглых
камешков, зажал их в горсть и попробовал метнуть в другую стаю уток,
пролетавшую вверху. Камни полетели в разные стороны и упали вниз. И на
этот раз один из камней больно задел другого охотника, очень толстого и
черного. Они чуть не подрались из-за этого.
Мальчишки оказались переимчивее взрослых. Они сделали себе палки по
образцу дротика, заострили их на огне и целый день упражнялись в навесном
метании, по примеру Яррия. У них был очень верный глаз. И почти сразу они
стали попадать в ствол дерева, служивший им мишенью.
Три девчонки, которые были в племени, ходили неотступно за Ронтой. Ее
белая кожа служила для них предметом неистощимого любопытства. Они
дотрагивались до ее рук и плеч и даже терли их пальцами, как будто хотели
стереть светлый налет и вывести наружу здоровую черную кожу. И, наконец,
один раз они принесли из костра мелкого угля и пепла и хотели зачернить
ими светлое тело Ронты. Оно, очевидно, казалось им некрасивым или
неприличным. Ронта даже обиделась, потом рассмеялась. Она пробовала учить
их анакским словам, но они не могли выговаривать ясно и путались, и будто
давились анакскими звуками. И каждое слово у них выходило гортанно и
сбивалось на "груарр".
После Гррамов они плыли шесть дней, останавливаясь только на ночные
часы. Река стала широкая, как море. Берега сделались ниже. Вместо высоких
Яров и обрывистых скал были пологие склоны. Леса стали иные. Липа и бук
заменились осиной и ольхой. Везде тянулись заросли кустов, ореховых и
ивовых, густых, непроходимых. Зато отдельные буки, липы и клены стояли
огромные, развесистые, как шатры.
На шестом ночлеге произошла их первая ссора. В тот вечер они пристали
к берегу в обычное время и скоро изжарили мясо на ужин. Костер догорел,
они не прибавили дров. Они сидели рядом под липой, широкой, как туча.
Звезды тихо мерцали. И в ветвях липы над их головой защелкал Бульбуль,
серая птичка, у которой в горле поет живая дудочка. Этой дудочке подражают
анакские дети на своих камышовых свирелях. И почти безотчетно Яррий
протянул руку и привлек Ронту к себе на грудь. Она сначала покорилась, и
скоро руки Яррия стали смелее. Оба они не отдавали себе ясного отчета в
своих чувствах и действиях. Но через минуту Ронта вырвалась и отодвинулась
в сторону.
Яррий не сделал попытки удержать ее. Было темно под деревом. Они
сидели, на глядя друг на друга.
- Ронта, - наконец окликнул Яррий.
- Я, - отозвалась девушка неохотно и не сразу.
- Отчего ты такая?
- Такая, - повторила девушка уныло и негромко. И в голосе ее звучало
подтверждение.
Яррий повернул к ней лицо и стал рассматривать ее в темноте. В
тусклом мерцании звездного света, проходившего сквозь листву, она
показалась ему страшно маленькой, не больше ребенка.
Руки его только что обнимали ее тело и, как будто, еще ощущали ее
острые плечи.
- Ты как Милка, - сказал он, наконец, неуверенным тоном.
- Милка - сестра моя, - отозвалась Ронта грустно.
- Как сестра? - спросил Яррий с минутным удивлением.
- Мы все были сестры, - сказала Ронта грустно.
- Все равно, - сказал Яррий, - долгие годы пройдут, и Милка не будет
еще сидеть в роще кленовой.
- Я тоже не буду, - сказала Ронта тихо, и голос ее прозвучал как
будто упреком. Они больше ничего не сказали, но в эту ночь, противно
привычке своей, они спали порознь.
Яррий, впрочем, не спал. Он ходил взад и вперед с копьем в руках по
зеленому берегу, как будто дозором. То смотрел по сторонам, не крадется ли
хищник, то думал и сам не знал, о чем, но ему было грустно. И временами
ему казалось, что враг Юн, которого он оставил сзади на столько дней пути,
уже тут, близко и крадется сквозь тьму. И он поворачивался назад и
стискивал копье, готовый нанести удар в немое пространство.
На следующее утро они не отправились в путь. Яррий вытащил челнок
выше и стал зарывать в песок, по обычаю пловцов. Ронта сначала ему
помогала, а потом спросила:
- Разве мы не поедем сегодня дальше?
Яррий поднял голову и вяло сказал:
- Зачем?
И Ронта сказала:
- Ты обещал мне показать синее море и великанов с клыками, как у
мамонта.
И Яррий покачал головой и сказал:
- Я не поеду, я устал.
Ронта немного подождала, потом подошла и положила ему руки на плечи.
- Ты сердишься, Яррий? - спросила она.
И так же просто и грустно Яррий ответил:
- Я не знаю.
Две недели они прожили здесь, не трогаясь с места. Странная это была
жизнь. Место было удобное, обильное пищей. В кустах на опушке созрели
ягоды, черные и красные и еще другие - желтые, крупно-зернистые, пахучие и
сладкие. Таких ягод не было в земле Анаков. Они росли по мокрым местам, на
низеньких кустиках. И еще были ягоды, голубые, с легким пушком; они висели
большими кистями и стлались по земле. И сколько бы их ни есть, нельзя было
наесться до сыта. Только в ушах начинало шуметь, и светлые искры плясали в
глазах, как будто от Хума.
В желтых холмах, поодаль от реки, было много кроликов. Рядом с их
становищем в Дадану впадал ручей, узкий, почти пересохший от летнего зноя.
Но, несмотря на мелководье, в ручье было много рыбы. Она входила из реки и
шла вверх, обезумев от жажды нереста. Она была крупная, с блестящей
чешуей. Рыба перепрыгивала с камня на камень, сверкая серебряным боком,
иногда выбрасывалась на траву. Ее можно было ловить просто руками.
Солнце светило так же ясно и безоблачно, как и на летовьях Анаков по
Калаве и по Сарне. Снизу, от речного устья, прилетал ветер, но скоро
улетал дальше. Они бродили целый день по окрестным полям не вместе и не
совсем отдельно, ибо, если Ронта уходила в холмы и долго не показывалась,
Яррий ощущал беспокойство и отправлялся на поиски, часто даже не отдавая
себе отчета. Но стоило ему увидеть вдали ее белое плечо, он останавливался
и, не подходя ближе, принимался за какое-нибудь дело, большей частью
ненужное, - выламывал палку и начинал точить новое древко для дротика,
собирал смолу для жевания в трещинах дерева, раскапывал землю в погоне за
большими черными пауками, которых анакские дети ненавидели и всегда
тщательно выкапывали из земли и уничтожали.
Они, впрочем, не ссорились, но и не мирились, как следует.
Разговаривали мало. Ронта больше не спрашивала о поездке. Она жила, как
живется, изо дня в день. Спала на куче листьев под ветвистым осокорем, но
Яррий больше не спал рядом с ней. Он садился у костра с копьем в руках,
как сидят на тропинке хищных зверей или в засаде на красной стезе войны.
Так сидя, он чутко дремал до утра, оберегая Ронту.
Лето перегнулось через середину и тихо покатилось на светлую осень. И
Яррий видел кругом себя сладкий праздник любви и рождения. Все живое
соединялось парами. Все торопилось жить, любить и наслаждаться, пока не
настали сырость и холод. Он один проводил свои дни уныло и бесцельно.
Иногда в знойный полдень, когда птицы щебетали над его головой и гонялись
друг за другом, он чувствовал, что пьянеет от этого солнца и щебета, как
будто от Хума. Глаза его беспокойно бегали кругом и находили подругу, ноги
его подходили сами, и руки тянулись к Ронте. Она смотрела на него с
удивлением и тревогой. Была она худенькая, как мальчик, и тонкая, как
тростинка. С каждым днем она как будто становилась не старше, а моложе, и
возвращалась обратно от пышной осени к незрелой весне.
- Чего ты хочешь? - спрашивала она невинно. И он ничего не отвечал и
уходил обратно.
Лебеди и гуси вывели птенцов и учили их плавать. Птица Бульбуль
ловила мошек для своих голодных детей. В лисьих норах появились маленькие
лисенята. В полдень они выползали из устья норы наружу и щурили свои плохо
прорезанные глаза на яркое солнце, потом уползали обратно. Олени и быки, и
козы, и степные антилопы соединялись в пары только теперь. Они были похожи
на Анаков, ибо их жены носили детей долго и рождали их весной одновременно
с анакскими женами. Яррий видел, как молодые красношерстные олени, которые
живут в лесах и не собираются стадами, стучат рогами о древесные стволы,
вызывая друг друга на битву, совсем как Мар и Несс, а темношерстная самка
стоит в стороне, ожидая развязки, и делает вид, что щиплет траву и
украдкой посматривает на битву.
И при этом зрелище у Яррия напрягались руки и сжимались кулаки. Он
свирепо поводил глазами и отыскивал соперника, но соперника не было.
Побежденный олень, весь в крови, с разбитой головой, убегал с храпом. И
победитель, гордо потрясая ветвистыми рогами, подходит к завоеванной
добыче.
Яррий отыскивал глазами свою подругу. Ее белые плечи мелькали вдали,
но она плела венок из поздних цветов и зеленых трав и не смотрела на него.
В один вечер они сидели у костра на берегу реки. Солнце садилось. За
рыбным ручьем тихо гоготали гуси, устраиваясь на ночлег. Яррий был
особенно печален. Ронта посмотрела на него и увидела, что его щеки
поблекли и под глазами набежали синие круги от бессонных ночей.
- Что мучит тебя? - спросила она тихо.
Яррий не отвечал.
- Я сделаю все, что ты хочешь, - сказала Ронта, опустив голову.
Яррий неожиданно вскочил, топнул ногой и бешено крикнул:
- Ялама!
Но на другой день с утра он не отходил от подруги. Ронта пошла в
поле, он пошел вслед за ней. Они вошли в лес и дошли до поляны. Поляна
была круглая, озаренная солнцем, заросшая травою, как будто озеро. Тихо
было в лесу, даже птицы не щебетали. И в этой тишине перед их глазами
явилось лесное чудо, одно из тех зрелищ, которые нужно наблюдать, не
шевелясь и с затаенным дыханием. На поляну выскочили две кабарги, самец и
самка. Они были маленькие, с большими клыками и стройными ножками. И пахло
от них брачным мускусом, пьяным и крепким. Они стали бегать по поляне и
гоняться друг за другом. Они бросались одна к другой и слегка касались,
потом поднимались на задние ноги и клали передние копытца друг другу на
плечи, как будто боролись и вместе с тем обнимались.
- Ты видишь, Ронта? - сказал Яррий без слов, одними глазами.
- Вижу, - шепнула Ронта. - Они справляют осенний обряд.
Кабарги как будто услышали и кинулись в сторону, и обе исчезли в
чаще.
- Слушай, Ронта, - сказал Яррий. - Если ты хочешь, мы тоже справим
осенний обряд.
- Как мы справим? - спросила Ронта неуверенно.
- Сделаем солнце осеннее, - сказал Яррий, - и заставим петь огниво.
Ты будешь, как жены, а я, как мужи. В синей крови ягод найдем свой Хум. И
спляшем брачную пляску и будем - племя.
- Хорошо, - сказала Ронта. Лицо ее оживилось, и глаза смотрели на
юношу с прежней простой и детской радостью.
- Я косы заплету, - сказала она, - и надену венок. Мы будем плясать,
и будет весело.
Они не стали медлить и в тот же день принялись за работу.
Они сделали огниво по смутным описаниям, которые все-таки
передавались между детьми. Яррию было много хлопот, чтобы вырубить своим
кремневым топором и выжечь огнем деревянную ступу и пест. Ронта сплела
соломенное солнце, и они укрепили его высоко на спице.
Она надавила сладкого сока из синих гроздьев и приготовила еду.
Яррий собрал свою русую гриву султаном, раскрасил свое тело, взял
оружие, повесил на плечо шкуру дикого козла, которую ему дали Гррамы, -
другого брачного дара у него не было, - и ушел в лес. Через минуту он
явился и мерным шагом прошел на площадку у брачного огнива.
- Игой! - радостно окликнул он.
- Игой! - ответила Ронта звонким голосом.
Он посмотрел на нее влюбленными глазами. Она омылась в реке, заплела
свои светлые косы и надела на голову венок, сплетенный из колосьев дикого
овса и мелких голубых цветочков. Круглых синих чаш любви она не нашла на
этих лугах. Вся она была белая и свежая, как ручей или как молодая березка
с еще не затвердевшим стволом. Яррию вдруг захотелось бросить все и
схватить ее, и унести в лес, и вобрать ее всю в себя, чтобы она
растворилась в нем, и чтобы даже красное око Солнца больше не могло
смотреть на ее красоту.
Он удержал этот порыв, но чувства его искали выхода. И, не снимая
оружия, он стукнул копьем о землю и откинул голову, и вместо брачного хора
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг