Андрей крепко спал. Но где-то в далеких закоулках его сознания, той его
части, что работает и во сне, Андрей наслаждался тем, что теплая Верина
рука лежит на его плече. Странный звук, очень слабый, но настойчивый до
досадности, не соответствовал голубой полутьме спальни, аромату Вериных
духов и успокоенному дыханию Веры. Во сне у Андрея этот звук претворился в
далекую дробь барабанов. Какой-то кинематографический военный сумбур все
сильней и сильней давил на мозг. Открыть глаза было сейчас самым трудным,
что только могло быть. Андрей прислушался не шевелясь. Да, странный звук
ему не приснился - он шел от Вериного ночного столика, где обычно стоит
телефон. Все еще не до конца проснувшись, Андрей потянулся к аппарату.
Вера поймала его руку:
- Спи...
Но он дотянулся до телефона: трубки на аппарате не было. Это заставило
Андрея сразу сесть в постели: трубка лежала на столике, снятая с рычага.
Он схватил ее, и то, что он услышал, ударило по сознанию, как колокол
громкого боя: "Боевая тревога!"
- Холодно, - сонно пробормотала Вера, втягивая ногу под одеяло.
Боевая тревога! Все остальное миновало сознание: теплый полумрак спальни,
ярко-красные ногти на торчащей из-под одеяла Вериной ноге, маленький комок
ее рубашки на полу - все было отрезано, как стальным занавесом, от
главного, единственного, ясного и повелевающего: "Боевая тревога!"
Зари еще не было. Слабый серый отсвет ложился на горизонт. В штабе Андрей
увидел комдива. Несмотря на ранний час, у генерала был совершенно свежий,
какой-то особенно отмытый вид. Ответив кивком на приветствие Андрея,
генерал положил перед ним бланк шифровки: "Выполнять расписание
3.17.10.Н2". Это значило: вылет "МАКов" по заранее составленному плану
вдоль тех границ, у которых расположены базы УФРА. Цель: обезвреживание
при помощи КЧК ядерного оружия этих баз.
Андрей достал из сейфа карту. Кроме КЧК, у него не будет другого
вооружения, а на пути к вражескому оружию, которое должны обезвредить его
самолеты, могут стать все средства сопротивления, какие агрессор поднимет
в воздух.
Андрей следил за карандашом комдива. Головы полковника и генерала почти
касались друг друга. На Андрея пахнуло крепким запахом вежеталя. Андрей
отлично понимал, что война не должна мешать людям мыться, будь они
генералами или простыми солдатами. Но вот, поди ж ты, аромат, источаемый
головой комдива, раздражал. Понадобилось напряжение, чтобы ничего не
пропустить из того, что говорил генерал. Детали предстоящего полета одна
за другой возникали в уме Андрея, один за другим вставали перед ним
географические пункты трассы: точные, почти объемные. Во все существо
Андрея входило ощущение большого спокойствия. Уверенность, исходившая от
генерала, тоже действовала на Андрея, как укрепляющая ванна. Карандаш
комдива дошел до конца маршрута и, описав плавную петлю, повернул назад:
- Здесь жду вас я. Ясно.
По-видимому, генерал даже мысленно не поставил после своего "ясно"
вопросительного знака. Это был не вопрос, а категорическое утверждение. И
Андрею действительно было ясно все до последней точки. Вернувшись в
Заозерск, он увидит спокойные серые глаза генерала.
* * *
Сегодня в Андрее не было того любования могуществом техники, с которым он
обычно приближался к своим машинам. Его "МАК", словно нарочно, повернулся
к нему задом. Было что-то первобытно-бесстыдное в хвосте с широким зевом
сопла. Андрей обошел самолет, поднялся по ступеням пусковой установки и
заглянул в кабину: приборная доска вставилась на него сотнею глаз -
плоских, выпученных, круглых, овальных, даже квадратных. Она глядела, как
умное животное, приглашающее его занять свое место. Бывали дни, когда при
взгляде на поблескивающие стеклами приборы Андрей встречал с их стороны
что-то вроде веселой, ободряющей улыбки. Но бывало, что они и хмурились
или глядели насмешливо. Может быть, это зависело от освещения, а может
быть, от настроения Андрея. Но он всегда воспринимал это как настроение
самолета, готового помочь каждому движению, желанию, мысли летчика или,
наоборот, упрямо сопротивляться всему, что бы ни потребовал летчик.
Сегодня самолет не улыбался, не хмурился - он глядел на Андрея сотнею
холодных глаз, словно был равнодушен к предстоящему.
Ощущение того, что сегодня предстоит что-то особенное, исчезло: полет
будет таким же, как всегда.
* * *
Уже перенеся ногу в кабину, Андрей приостановился. Было близкое к
неправдоподобности противоречие между высотным одеянием Андрея и земными
одеждами стоящих внизу людей. Его тело, туго обтянутое серебристой тканью,
было опутано трубками и проводами и увенчано большим белым шаром шлема.
Сквозь толстое стекло лицо Андрея казалось в этот момент особенно простым
- лицо обыкновенного земного человека. Андрей остановился, уперев руку в
колено, и его глаза вобрали спокойствие далекого синего бора, широким
кольцом охватившего аэродром, и где-то дальше за этим кольцом угадали
невидимые розовые домики поселка, погруженную в полумрак спальню, постель,
розовые ногти на высунувшейся из-под одеяла ноге Веры.
В следующую секунду взгляд Андрея отмечал цифры давления в баках с
горючим, с жидким азотом, с кислородом, с гелием. Не мешая этому, в памяти
оседало то, что сказал аэролог об обстановке на высоте десять, двадцать,
тридцать, сорок и пятьдесят километров. Так же машинально, и то только
потому, что снизу на него был устремлен внимательный взгляд Ксении, Андрей
проверил прибор, снабжающий кабину кондиционированным воздухом. Он и сам,
без Ксении, знал, что такой воздух, с полным отсутствием азота, с равными
долями гелия и кислорода, помогает перенести приступ кессонной болезни в
случае дегерметизации кабины. И незачем было Ксении так внимательно
следить за его пальцами, когда он проверял вентили на системе дыхания,
питания кабины и питания спасательной капсулы. Он все знал. Знал не хуже
инженеров, аэрологов, врачей. И, наконец, он твердо знал: если эти люди
сказали "в порядке", то ему не стоит об этом и думать. Может быть, именно
поэтому сегодня он менее внимательно, чем обычно, проверял все сам? Дело
было в том, что уже вторую ночь он спал три-четыре часа вместо восьми. И
не только в том, что он мало спал, а в том, что недоспанные часы ушли на
истерики Веры. А сегодня, прежде чем уснуть, он, кажется, снова чем-то
нарушил режим. Он не думал об этом, хотя именно это в данный момент и
определяло его состояние.
Андрей втиснулся в кабину. Техник застегнул все пряжки и карабины,
подключил все шланги и провода. Взгляд Андрея обежал приборы, контрольные
лампы электросистемы. Андрей проверил свободу движений: напрягши горло,
убедился в свободе воротника и захлопнул фонарь. Услышав сигнал ревуна,
означавший, что все люди укрылись в бетонный бункер, запустил двигатель.
* * *
Оставшиеся на земле увидели пламя, клубы дыма. Бетонный потолок бункера
завибрировал от гула РД, легкая волна от сработавшей катапульты прошла по
стеклу, искривив все, на что смотрели сквозь него люди: вместо одной
катапульты они увидели десять катапульт, вместо одной си ней стены
далекого бора - десять стен. Потом люди выбежали из бункера и стали
смотреть на стремительно вонзавшийся в небо столб дыма, сквозь который
просвечивало желтое пламя. Только Ксения, выйдя из бункера, не подняла
головы. Она медленно подошла к санитарному автомобилю - непременному и
печальному спутнику врача на аэродроме, молча прошла мимо услужливо
отворенной водителем кабины, обошла машину и влезла в полутемный, пахнущий
смесью бензина и лекарств кузов.
* * *
В эти же минуты далеко за синей стеною бора, широким кольцом охватившего
аэродром, в одном из розовых домов авиагородка, в теплом полумраке
спальни, Вера лежала, закинув за голову руки, и тоскливо глядела в слабо
освещенный потолок. Она вздрогнула, когда издали донесся рев реактивных
двигателей, и раздраженным движением натянула одеяло на голову. Сегодня
этот звук был просто невыносим. Сегодня она непременно, да, непременно,
поедет в Москву. Вот только дождется, пока вернется Андрей, и поедет: еще
не упущено время, чтобы включиться в какую-нибудь из геологических
экспедиций. Где-нибудь на далеком юге страны они работают до глубокой
осени.
Глава 16
Шифровка, положенная на стол генерал-полковника Черных, была, как другие.
Сотни депеш, сводок, донесений и разработок в течение дня кладутся на
столы начальников отделов. Отсюда десятки из них, отобранные,
прокомментированные, переходят на столы начальников управлений. Дальше
просачиваются единицы, сведенные воедино, отжатые до скелетной сухости и
снабженные необходимыми справками, - самое главное, что требует
рассмотрения Черных или необходимо для доклада командованию.
Алексею Александровичу предстояло решить: заслуживает ли сообщение
включения в страничку важнейших данных для командования? Черных не мог
передать это наверх ни в качестве догадки, ни в виде загадки. Для того он
тут и сидел, чтобы в каждом уравнении не оставалось "иксов". Черных
посмотрел на часы и решил подождать, но тут что-то всплыло в памяти. Палец
привычно лег на кнопку селектора.
Задолго до описываемых событий некий иностранный офицер Сеид Хажир,
возвращаясь с курорта Остенде, пробыл три дня в Париже. Сам Хажир говорил,
будто наслаждается отпуском и его единственное желание - отдыхать. Делами
Хажир действительно не занимался и не встречался ни с кем из иностранных
военных. Все время в Париже ушло на посещение знакомых дам. Лишь в салоне
одной из них он ненароком столкнулся со своим старым другом и коллегой по
Берлинской академии генерального штаба - Гансом Хойхлером.
Они поговорили с глазу на глаз, пока хозяйка дома одевалась для поездки в
оперу. Вот и все. Казалось, это обстоятельство не заслуживало места даже в
самой дотошной картотеке. Быть может, так бы оно и было, обходись
современные учреждения картотеками, каталогами и прочим не слишком
поворотливым инвентарем. Но на помощь человеческой памяти и картотекам
пришла электронная машина. В ту ночь, узнав, что Ганс Хойхлер вернулся из
полета в Ингольштадтхаузен и вступил в оживленные радиопереговоры с неким
Хажиром, Черных приказал привести в действие запоминающее устройство
электронной машины по признаку "Ганс Хойхлер". Защелкали тысячи ячеек,
замелькали огоньки на черном поле машины. Одна за другой перед офицером
оказались четыреста восемьдесят две перфорированные отметки встреч
Хойхлера, когда-либо зафиксированных прессой, официальными отчетами,
частной корреспонденцией или донесениями агентуры. Чтобы разобраться в
этом, потребовалось бы много времени, если бы электронная машина в течение
полутора минут не сообщила офицеру, какие из этих встреч не были до сих
пор разработаны. Из них машина отобрала встречи с военными. Таких нашлось
сто девяносто семь. Двадцать две с представителями Северо-Западной Азии.
Среди них встреча с Хажиром. За этим последовали малозначащие на вид, но
значительные по существу своему звенья: давно уже было установлено, что
для особо секретных сношений со своими эмиссарами в государстве, о котором
шла речь, Хойхлер пользовался кодом "Азиатские фиги". Машина сообщала, что
накануне описываемых событий Хойхлер передал этим каналом сообщение: "Фиги
упакованы. Отправляю. Следите за результатом. Действуйте, не ожидая
указаний". И, наконец, машина сообщила офицеру: эту "торговую" депешу
фирма-получатель в Азии с поспешностью передала не кому иному, как Сеиду
Хажнру. В своей стране Хажир уже не прикидывался туристом, шатающимся по
фешенебельным курортам и светским салонам, - там он носил форму
генерал-майора авиации. Его бомбардировочное соединение базировалось в
пункте, откуда рукой подать до сердца советского нефтяного района. Соседом
Хажира по дислокации был некий генерал фон Шредер. Хотя этот иностранец и
не состоял на службе у данной страны, но командовал на ее земле куда более
серьезным объектом, нежели сам Хажир, - одним из дальних аэродромов
атомоносцев УФРА. Обе базы - Хажира и Шредера - входили в зарубежное
командование УФРА.
Таким образом, когда перфорация карточек, в три минуты обработанных
электронными машинами, превратилась во всем понятные слова, генерал Черных
мог доложить командованию, что в "фигах" он подозревает бомбы, а в
"упаковке" - бомбардировщик. То, что за этими "фигами" должен следить
именно командующий большой авиационной базой у границ СССР - Хажир, -
вызывало тревогу.
Таков был результат незаметного визита к одной из парижских дам личного
друга и коллеги генерала Ганса Хойхлера - господина Сеида Хажира. В
службе, подчиненной генералу Черных, никто не назвал этот результат
неожиданным или странным. Там всегда были готовы к самым удивительным и
внезапным зигзагам человеческих путей и судеб. Заботились об одном: знать
о них то, что нужно.
Глава 17
Генерал-лейтенанту Ивашину, теперь командиру авиационной дивизии в южном
округе ПВО, трудно давался местный климат. Каждое посещение частей,
расположенных в зоне обороны нефтяного района, было пыткой солнцем. Но
вопреки советам врачей (а чего он не делал вопреки?) он летал, ездил,
ходил без всякого ограничения, не задумываясь.
Плеши холмов, бурые, неприветливые, глядели со всех сторон, окруженные
щетиной немытой дождями травы. Под короткими ударами знойного ветра
стебли, ударяясь друг о друга, позванивали, как ржавая проволока. А над
головой крыша из раскаленного до густой синевы воздуха. А бывает, затянет
все наверху чем-то желтым, мутным. И опять: не воздух, а дно котла на
костре. Не то что подставить непокрытую голову, а без плотных
очков-консервов и глаз туда лучше не поднимать. Все это раздражало,
держало нервы в накале.
Войдя на КП, Ивашин сразу успокоился. Помещение тонуло в приятной
полутьме: вогнутый полуциркуль экрана, электронные машины; маленький
амфитеатр стульев для офицеров штаба. По светящимся экранам с изображением
карты погоды для всего округа двигались туманности циклонов, бежали
легкие, как лебяжий пух, штрихи перистых облаков. Клубились темные пятна
кучевых облаков. Где-то над отдаленным районом дождь дрожал сеточкой
мельчайших штришков.
У стены тянулся ряд радиолокаторов, охватывавших территорию округа.
Особняком стояли белые радиотелетайпы для приема сообщений от кораблей и
самолетов радиолокационной службы.
Привычно обежав все это, взгляд Ивашина задержался на лампочке,
засветившейся перед офицером связи. Округ вызывал генерала. Разговор был
короток:
- Готовность номер два.
С этой минуты каждая точка в "хозяйстве" Ивашина представляла собой нечто
вроде многоствольной митральезы со взведенным курком. Достаточно было
Ивашину набрать диском своего телефона условное шестизначное число, чтобы
курок сработал: в небо устремятся ракетоподобные машины.
* * *
Внимание генерала Ивашина было занято донесением кораблей
радиолокационного дозора: в зону обзора локаторов вошли четыре самолета.
Вертолеты ВНОС радировали: все четыре - польские "хеншели". Ивашин
задумался: "Крусайдеры?! Гражданская авиация..."
Вертолеты радировали, что польские самолеты изменили направление: курс -
270. Идут с набором высоты. По-видимому, скоро Ивашин увидит их в поле
своих локаторов. Действия поляков делались странными. У Ивашина мелькнуло
подозрение: поляки ли? Он позвонил командующему: не попросить ли Москву
снестись с Варшавой и выяснить причину такой активности на обычно
малооживленной линии?
Под вращающимся лучом радиолокатора блеснули четыре точки. На палевом
экране индикатора падали четыре зеленые капельки. Ивашин посмотрел на
матовое стекло стены: четыре светляка шли под углом к границе, не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг