звенья и, если нужно, ликвидировать угрозу. На решение вопроса об
аварийности положения давалась секунда. Андрей знал: не секунды, а именно
секунда. Одна!
Автоматически, почти без мысли, Андрей отмечает благополучие во всем
организме "МАКа". После этого он может ненадолго вернуться к толстому
стеклу фонаря. Там чернота. Такая, какой не может вообразить человек, не
побывавший выше ста километров. Чернота стоит вокруг самолета плотной
стеной. Перед ней, за ней, под ней, по сторонам от нее - ничего, кроме
такой же ужасающей черноты. Самолет врезается в нее, как в нечто
последнее. Только когда Андрей поворачивает голову вправо, насколько
позволяет воротник шлема, он видит над изогнутым краем земного шара
плавающий в абсолютной черноте огненно-голубой, будто готовый вот-вот
расплавиться, диск солнца. Туда можно смотреть, только надвинув на шлем
скафандра защитный козырек.
Андрей редко взглядывает на стекла фонаря: все равно там нет ничего, кроме
безнадежной темноты. Он полон тем, что говорят приборы; ему достаточно
того, о чем изредка человеческими словами дает знать оставшаяся по ту
сторону черной вечности родная и далекая планета Земля.
В тишине шлема почти не слышны двигатели. Их рев срывается с сопел и
остается позади, не в силах догнать самолет, несущийся во много раз
быстрее звука. Но воображение Андрея восстанавливает картину работы
двигателей по легкой вибрации всей конструкции. Почти невероятно, но все -
жужжание генератора КЧК, вой турбин и даже рев сопел - все покрывает шум
собственного дыхания Андрея, резонирующего в шлеме. Да и самый процесс
дыхания, несмотря на все старания Ксении и ее инженеров, не так прост, как
ей хотелось бы. Обратное дыхание раздражает и утомляет больше всех шумов,
вместе взятых. Впрочем, говорят, что человеку так же невыносима абсолютная
тишина, как трудно перенести сильный шум. Мозг нуждается в шумовом фоне,
ему необходим поток едва слышных, не фиксируемых сознанием, но все же
воспринимаемых им звуков. Врачи говорят, будто без такого фона мозг не
только не отдыхает, а даже ухудшает свою работу. Может быть, так. А может
быть, и совсем не так?
Что здесь "так" и что "не так"?..
Впрочем, Андрею сейчас не до подобных размышлений. Мелькнула было мысль о
возможности исследовать разгон. Но Андрей ее поспешно отбрасывает: она
мешает тому, что нужно делать по заданию данной минуты. Ракетоплан имеет
огромную инерцию - при подходе к цели скорость будет все еще слишком
велика. Нужно пускать в ход тормозные устройства. На этой высоте
аэродинамические тормоза так же бесполезны, как рули. Андрей осторожно
поворачивает рычаг шторки перед соплами двигателей, чтобы направить часть
реактивной струи навстречу движению. Он делает это с таким же чувством,
как человек, спускающийся на лыжах с очень крутой горы и не имеющий
возможности изменить направление, садится на палки, чтобы уменьшить
скорость спуска: чуть-чуть пережать - и палки пополам. Чуть-чуть передать
обратный газ - и хвоста самолета как не бывало.
Указатель скорости пошел вниз. Заколебался. Замер. Андрей перевел взгляд
на прицел - регистратор урановой цели: оранжевый блик, ярко вспыхнув,
почему-то вдруг почти затух, снова вспыхнул и часто-часто замигал, как
глаз растерянного человека, - цель вошла в зону действия КЧК. Андрей нажал
красную кнопку и услышал резкий свисток: прибор заработал с высшей
интенсивностью. На какой-то миг Андрей представил себе: что, если сдаст
поле магнитной изоляции? Он получит такую дозу рентгенов, что, вернувшись
на землю, останется только писать завещание. Но, вероятно, в этой части
все обстояло благополучно: контрольный счетчик радиоактивности на потолке
кабины молчит. Спасибо и на том. Андрей отсчитал по маятнику десять
миганий - пять секунд - и перекрыл излучение. Генератор перестал свистеть.
Где-то внизу уран в контейнере превратился в свинец. Прибор нужно будет
снова включить через сорок секунд - на вертикальном траверзе второго
бункера с водородной бомбой. Сорок секунд! Здесь это большой срок.
Восемьдесят счетов: один-и, два-и... Чертовски длинно. Просто огромно до
нудности. Световой секундомер мигает и мигает.
От урановой оболочки водородного контейнера затеплилась оранжевая полоска
в прицеле - искателе КЧК. Андрей включил его, и скоро земля сообщила, что
в обоих пунктах зарегистрировано действие пучка частиц достаточной
мощности: задача Андрея была завершена. "МАК" - молодчина. Он был вполне
на высоте. А Андрей? Об этом Андрею не думалось. "МАК"! Благодарю тебя,
сегодня мы с тобой дружим. А завтра? Если бы знать, что ты выкинешь
завтра?! Но что бы ты ни задумал, я не отпущу узды, я заставлю тебя
слушаться. Ты будешь делать то, что захочу я, а не то, чего захочешь ты!
Завтра и всегда! Пока существую я!"
* * *
Земля дает приказ заканчивать полет, идти на посадку. Кажется, что тут
особенного: посадка? Разве до Андрея не совершали посадку миллионы
летчиков, не совершено уже много сотен посадок ракетоплана? И все-таки
приземление "МАКа" - событие для пилота. Событие, завершающее полет.
До границы полигона оставалось триста километров. В течение минуты все
переговоры с землей были закончены - Андрею разрешили возвращаться, и он
включил струйное управление правой плоскости (со школьных времен он
предпочитал левый разворот правому.) Целая секунда ушла на то, чтобы
осознать тревогу: реактивные насадки правого борта не работают. Анализы
потом - сейчас нужно включить струйные насадки левого крыла и ложиться в
правый вираж. Но, к удивлению Андрея, и на включение левых насадок "МАК"
отвечает все тем же - полетом по прямой. Это уже совсем тревожно. В таких
условиях попытка разворота означает верную аварию. Взгляд на секундомер
отметил: на все это ушла целая минута.
Минута! Время, даже в том исчислении, какое известно на земле, - понятие
относительное. Что говорят такие понятия, как век, год, вечность? Для
астронома век - ничто. Минута, которой Андрей не замечает, шагая по земле,
здесь век.
Световой индикатор маятника отсчитывает полусекунды: раз и раз... раз и
раз... раз и...
Струйное управление отказало.
Аэродинамического здесь нет.
Решение?
В гонке участвуют время и человек. Время измеряется полусекундами. А чем
измерить силы человека?
"Тик-и-так" - секунда.
"Тик-и-так... тик-и-так" - две секунды.
Время обгоняет мысль. А разве понятие времени не выдумка человека? Значит,
человек должен уметь обогнать время!
Время мигает своим лиловым глазом: "тик-и-так..." Что оно хочет от
Андрея?.. Может быть, только одного: унести его в ту бездну, куда
беспрестанно, неумолимо и безвозвратно уносится само время - самое
невозвратимое из всего сущего.
Время подмигивает мертвенно-лиловым зрачком секундомера: "Тик-и-так!
Человек, где же твое решение?! Не стоит, не смотри вниз. Там все равно
ничего не видно. Здесь мы один на один: ты и я. Только ты и я".
Незамечаемость мгновений, умиротворяющая и всемогущая на земле, здесь
теряет свою власть над человеком. Скорость - 5М; высота - сто километров.
Мгновения властвуют над человеком - таким же, какие стоят на аэродроме, с
тревогой всматриваются в пустое небо, напрасно вслушиваются в его
молчание. Без приборов люди внизу слепы, как летучие мыши.
Андрей такой же, как те, там? Нет, здесь он совсем другой. В этом великая
сила летающего человека; в этом залог его власти не только над самолетом,
но и над всемогущим, беспощадным временем: здесь человек может быть
другим, чем он сам. Воля человека сильнее машины, времени и его самого.
Пока воля владеет сознанием, человек повелевает всем: машиной, временем и
самим собой.
"Тик-и-так... Тик-и-так..." Самолет без рулей - это непоправимо? Остается
лететь по прямой? Снижаться, пока не подойдешь к земле? Удариться об ее
поверхность на посадочной скорости в триста семьдесят километров?..
При последнем взгляде на маметр скорость была 5М, теперь она 6М?.. Да! Что
же дальше?.. На такой скорости удариться о землю?.. Столб пыли, взметенной
ударом; сквозь облако дыма оранжевый блеск пламени; тщетные поиски
чего-нибудь, что осталось от человека и самолета; безнадежные попытки
установить причину катастрофы... Нет!
"Тик-и-так... Тик-и-так..."
А решение?..
Может быть, человек должен подчиниться беспощадности насмешливого лилового
мерцания и примириться с несовершенством отказавших рулей?..
Нет!
Нет и нет!
Секунды теряют власть над человеком - он принял решение: сесть на своем
аэродроме! Андрей сделает это за счет маневра, еще никем не применявшегося
на подобных машинах. Получив максимально возможный разгон, на скорости,
превышающей наибольшую расчетную и практически выжатую в прежних полетах,
он заставит ракетоплан описать гигантскую кривую. Топливо будет, конечно,
израсходовано еще на подъеме, но форсажем Андрей выбросит "МАК" за пределы
плотных слоев атмосферы. Чем выше будет вершина петли, тем больше будет
запас для планирования. Сначала на спине; потом переход в нормальное
положение с выходом на курс к своему аэродрому. Обратная глиссада как
можно дальше за границу зоны даст хороший запас времени для пологого входа
в плотные слои атмосферы. А там придут в действие аэродинамические рули, и
дело сделано: мы дома. Оба. Андрей и "МАК".
* * *
Если бы время для выработки и принятия решения не исчислялось секундами,
Андрею, как образованному инженеру, может быть, пришло в голову много
всяких соображений теоретического и технического характера. Таких же,
какие приходили на ум людям, собравшимся внизу на аэродроме и поспешно
обсуждавшим вопрос: что надо сделать для спасения Андрея? Аэродинамика,
термодинамика, сопротивление материалов, аэрология, химия, ядерная физика
и физиология - все было в размышлениях людей на земле. У каждого свое -
даже у пожарных в их красной машине. А за всех: за инженеров, медиков,
летчиков, радистов и пожарных - думал еще Ивашин. Он отвечал за всех, кто
был на земле. А кроме них, и за того, кто был наверху, невидимый и
неслышимый, - за Андрея. Все мысли завязались в клубок, разрубленный
замечанием Ивашина:
- Черных имеет право на самостоятельное решение. Если он сообщает, что
принял его, то нет надобности мешать ему советами и вопросами.
При общем молчании, делая вид, будто об остальном нет смысла и толковать,
Ивашин добавил:
- Товарищи физики обещали через полчаса сказать нам, как обстоит дело с
облученными зарядами. - И через силу выдавил на своем лице улыбку: -
Как-никак мы тоже немножко заинтересованы в результатах работы полковника
Черных.
И тут встретился с устремленным на него пристальным взглядом Серафимы. Ее
взгляд, словно гипнотизируя Ивашина, заставил его шагнуть к ней.
Почувствовав в ладони ледяной холод ее большой руки, Ивашин снова сделал
попытку улыбнуться. Но сразу стало стыдно своей вымученной улыбки. Не
выпуская похолодевшей руки, отвел Серафиму в сторону.
Вадим, приехавший, несмотря на нездоровье, не слышал, о чем они говорят.
Он только видел, как удивленное выражение Серафиминых глаз переходит в
нескрываемый испуг. Вадим не смел себе сознаться, что отношение Серафимы к
происходящему с Андреем интересует его сейчас больше, нежели судьба друга.
Вадим пытался уверить себя, будто его единственное желание сейчас, вполне
законное и благородное, - оберечь Серафиму от того, что может случиться и
что генералу может казаться достаточно простым и понятным. Для Ивашина
Серафима только представительница науки, один из авторов прибора,
находящегося на самолете. Генерал не знает, что судьба всех самолетов и
приборов в мире интересует сейчас Серафиму меньше того, что может
случиться с Андреем.
Однако Вадим совсем неверно представлял себе то, о чем говорили генерал и
Серафима. Ивашин не раз видел Серафиму в кабинете Андрея. Ивашин не был
ребенком, и, наконец, Ивашин был другом Андрея. Он понимал: наука наукой,
жизнь жизнью. Поэтому на беспокойный взгляд Серафимы сказал:
- Черных имеет право на решение. Я выдал бы дурную рекомендацию самому
себе, если бы стал это право оспаривать.
С этими словами он повернулся и, с трудом заставляя себя не бежать,
ровными шагами направился к автомобилю. Но, отворив его дверцу, сквозь
зубы поспешно бросил водителю:
- Духом к локатору.
На экране перед генералом мерцала зеленая точка. Она была результатом
отражения радиоволн от тела, несущегося в пространстве. Это тело - "МАК".
В нем Андрей. Ивашин заставлял себя смотреть на экран как можно
пристальней. Его глаза, как у ночной птицы, утратили способность моргать.
Зеленая капля вопреки вероятности, здравому смыслу и всем законам ползла
все выше и выше. Казалось, Андрей вообразил себя космонавтом и свой "МАК"
космическим кораблем, способным вознести его к далеким туманностям иных
миров. А может быть? Что ж, может быть, с Андреем случилось то, что всегда
может случиться с одиноким человеком, брошенным в бездонную черноту
вселенной, - ему могли изменить силы, мог помутиться рассудок; человек мог
потерять власть над собой и над машиной. Ведь человек - это только
человек. Но именно потому его воля и сильнее всего, что может
противостоять ему. А Андрей Черных - человек!
Ивашин сощурился. Пошарив в кармане, не нащупал очков.
- Высота?
- Двести пять.
- Двадцать пять над потолком?!
Офицер почувствовал, как свинцом отяжелела лежавшая на его плече рука
генерала.
5
Топливо кончилось. Андрей потерял представление о своей скорости: маметр
уперся в последнее деление циферблата - "М10". Стрелке больше некуда было
двигаться. Андрей видел: скорость - далеко за расчетной. И, может быть,
она все еще продолжает нарастать? "МАК" движется в пространстве быстрее
артиллерийского снаряда, быстрей многих ракет. Что ж, вот он и разгон, о
котором Андрей столько думал! Когда это было - четверть часа назад? Или
сто лет назад?.. Разве он летит уже не целую вечность? Как небесное тело.
А что на акселерометре?.. 0,75... 0,50... 0,20... Тело Андрея повисает в
пространстве, стремясь отделиться от сиденья; повисают в кошмаре
невесомости и перестают слушаться руки; перчатка, лежащая на красном
кожухе над рукояткой аварийной катапульты, отделяется от нее и повисает в
воздухе.
Невесомость! Это давно уже не ново для Андрея и все-таки всегда необычно.
Скорей бы миновать эту точку кривой! Рукоятки приборов струйного
управления не нужны: Андрей знает, что они не действуют. Но, чтобы
проверить себя, пробует поймать их - сначала правую, потом левую. Это
удается не сразу, но все же он дотрагивается до них: да, он полностью
владеет сознанием и телом. Рефлексы и воля в порядке. Нервы в том
состоянии напряжения, какое всегда сопровождает у него выход из обычного в
нечто новое, неиспытанное. Новым, таящим неизвестность являются на этот
раз и высота и скорость. Таких не испытывал еще ни кто-либо до него, ни он
сам. Совершенно очевидно, что он сейчас где-то у верхней точки кривой,
которую с разгона описывает "МАК".
Маметр снова ожил. Еще несколько мгновений, и стрелка чуть-чуть отделилась
от упора, где М равно десяти. Ага, значит, самолет начинает терять
инерцию! Хорошо бы узнать свою точку в пространстве. Впрочем, это сейчас
не решает. Важнее то, что начинает немного досаждать положение вниз
головой, хотя врачи утверждают, что в состоянии невесомости человеку
всегда безразлично, как висеть в пространстве. Так почему же он все же
чувствует, что земля у него не под ногами, а под головой? Может быть, и
это самообман? Впрочем, не все ли здесь идет верх дном? И все же очень
хочется, чтобы планирование на спине поскорее пришло к концу, хотя
сознание и твердит, что чем дольше протянется такое положение, тем лучше -
больше будет глиссада для приближения к земле головой вверх.
А вот и первый неприятный толчок проваливания: перегрузка - 0,15. Самолет
все теряет инерцию. Планированию на спине приходит конец. Тянуть его
опасно. При следующем толчке Андрей пустит в ход струйное управление в
вертикальной плоскости, чтобы вывести машину в нормальное положение.
Еще толчок. Рука на рычаге. Андрей осторожно вводит струйное управление:
надо сохранить наибольший радиус кривизны. Из-за потери точного
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг