Гости наотрез отказались от угощения и даже от приюта на авианосце. Мэр
попросил поскорее починить катамаран, сломанный при вылавливании челна, и
на стреле спустить пирогу на воду.
- Вы сошли с ума! - в сердцах крикнул Парк.
После некоторого колебания, глядя снизу в пылающее от ветра лицо Парка,
мэр негромко проговорил, словно высказывая наилучшие пожелания сенатору и
его кораблю:
- Мы не утонем. Но вы, извините, действительно можете утонуть, если
пожелаете к нам вернуться.
Парк несколько мгновений молча смотрел на крошечного человечка. Махнул
рукой и пошел прочь, бросив коммодору:
- Почините лоханку и швырните их за борт.
* * *
Стоя на мостике, Парк наблюдал, как спускали на воду челн. Это
действительно было больше похоже на то, что его выкидывают за борт во
власть рассвирепевшего океана. Экипаж авианосца с интересом следил за тем,
что будет. Было заключено не меньше сотни пари: через сколько минут мэр и
его спутники утонут. Мало кто давал на это больше пяти минут.
Но, к всеобщему удивлению, островитяне не только отлично удержались на
волнах - они умудрились поднять на своей маленькой мачте сигнал.
- Что они лопочут? - заинтересовался Парк.
Офицер не сразу решился перевести язык флагов на понятный сенатору язык.
"Счастливого плавания, сэр, и..."
- Ну, ну! - нетерпеливо буркнул Парк.
- "...и никогда не возвращайтесь", - досказал офицер.
* * *
Засыпая, Парк улыбался: он представил себе, какие рожи скорчат друзья в
министерстве; какой шум поднимет Ванденгейм, когда узнает об отмене
испытаний "фокса" на Тикитави из-за того, что они "не нужны" жителям
острова. Эти маленькие желтые люди убедили его: меньше всего на свете им
нужны испытания ракет или бомб. Может быть, это действительно смешно: он,
Майкл Парк, стал думать о том, что нужно и чего не нужно жителям
Тикитави!.. Ей-же-ей, это может показаться смешным. Чего доброго, свои еще
подумают, что он спятил!..
Перед сном он попытался почитать "Историю правителей", но книга выпала у
него из рук. Вестовой так и нашел ее на полу возле постели.
Книга вторая
ЗОЛОТОЙ СКОРПИОН
Часть третья
ЛЮДИ ДОБРОГО ДЕЛА...
Глава 12
1
Вадим Аркадьевич Ченцов удивился: как это он, встречаясь с Серафимой
Короленко, ее почти не замечал. Почему именно в этом заседании академии он
вдруг обратил внимание на доктора физических наук Короленко. Разве она
впервые докладывала о работе своей группы в Институте физики? Или создание
термоядерной электростанции для сельского хозяйства так неожиданно для
самого Вадима вызвало его особенный интерес? Чепуха! При чем тут сельское
хозяйство и физика?! Что же заставило его вылезти из дальнего угла зала и
пересесть поближе к докладчице? Не то ли, что во всей повадке доктора
физических наук Серафимы Германовны Короленко, подчеркнуто просто одетой,
необычайно непосредственной и даже, пожалуй, чуть-чуть по-мужски
угловатой, он увидел столько необъяснимой женской привлекательности? Можно
было спорить о женственности большого твердого рта с полными,
подчеркнутыми яркой помадой губами, но этот рот положительно казался
Вадиму красивым. К тому же, когда Серафима говорила, ее губы двигались
точно и твердо и слова становились неоспоримо прочными. С прочностью
всего, что говорила Серафима, гармонировал и тяжелый, но чертовски
притягательный в своей округлости волевой подбородок. Большие, чуть-чуть
навыкате глаза под выпуклым высоким лбом, тоже, быть может, слишком
выпуклым и чересчур высоким для женщины. А слегка рыжеватые, отливающие
медью волосы, подобранные в небрежную копну? Впрочем, это копна при
ближайшем рассмотрении показалась Вадиму вовсе не такой уж случайно
небрежной.
Сдержанными, очень точными движениями руки Серафима подчеркивала то, что
говорила.
Когда Серафима говорила, между бровями у нее ложилась резкая складка,
темные веки почти совсем закрывали глаза и на какое-то мгновение рот
утрачивал свою безапелляционную твердость. Впрочем, иногда все это
продолжалось только миг. Может быть, кроме Вадима, встревоженного
напряжением Серафимы, никто ничего и не замечал. Через минуту ее
контральто уже бросало в зал спокойные, полные уверенности фразы, даже
тогда, когда смысл их казался полным сомнения:
- ...тут произошла неприятность: система удерживала только частицы,
двигавшиеся в определенном направлении. Большая же доля частиц вылетала за
пределы нашей магнитной бутыли. Мы обнаружили появление каких-то
посторонних частиц, природу которых не могли установить. В таблице
Сурикова в графе соответствующей энергии несомой ускользающей частицей
оказался пропуск. Частицы не было в каталоге. Но она существовала, мы ее
улавливали.
- Вадим Аркадьевич, - услышал Ченцов шепот над ухом. Он было отмахнулся,
но, обернувшись, увидел одного из своих ассистентов. - Ради бога, на
минутку: у нас неприятность...
Вадиму уже не пришлось вернуться в зал: в его собственной лаборатории
"тау" вела себя дурно.
* * *
Прошло немало дней, а Вадиму все казалось, что он только-только вернулся с
доклада Серафимы. Он ясно видел ее, отчетливо слышал ее голос. Просто
удивительно, как это он с того дня ни разу ее не встретил! Иногда он ловил
себя на том, что подходит к окну институтского кабинета и пытается
рассмотреть что-нибудь за стеклами напротив - там, где работает Серафима.
Даже распахивал свое окно. Но окно на той стороне оставалось затворенным,
словно Серафиме не нужен был воздух, будто ей не было дела до весны, до
солнца, до запаха вскопанной земли, поднимающегося от клумб.
Однажды, вспомнив ее слова о таинственной частице, убегающей за пределы
изолирующего магнитного поля, он было взял таблицу Сурикова, чтобы
проверить Серафиму, но сообразил: она тогда не назвала показателя энергии
блудной частицы. Он подбросил каталог, поймал его и снова подбросил. Он
был в восторге, радовался, как мальчишка. Чтобы поставить на место
справочник, поскакал к шкафу на одной ноге. Спохватился, испугавшись, что
кто-нибудь увидит. А впрочем, пусть видят, лишь бы никогда не увидела его
в смешном виде Серафима. Под влиянием этого настроения Вадим позвонил
Серафиме: необходимо увидеться. По делу. Да, да, по их общему важному делу.
Неприятно резануло ее удивление: повидаться? Общее дело?.. Что ж, если
научный вопрос...
Если научный вопрос?!
А чего он ждал? Серафима запрыгает на одной ноге от перспективы его
увидеть?
Он не жалел о том, что напросился на свидание и принял участие в работе
Серафимы: блудная частица и оказалась нужной ему частицей, которую Вадим
обозначил знаком "тау-прим". Опыты, проведенные Вадимом, показали, что
живучесть "тау-прима" вполне обеспечивает ее транспортабельность,
необходимую для обезвреживания заряда урановых и водородных бомб.
Дома, один на один с Тимошей, Вадим признавался, что ничуть не меньше
научного общения с Серафимой его радует возможность видеть ее, говорить с
ней, сидеть близко, чтобы вдыхать запах ее волос, чувствовать теплоту ее
плеча.
Однажды Вадим предложил Андрею заехать в институт, чтобы отвезти Серафиму
за город, где она жила со своей бабушкой. Если бы он мог допустить, что
даже такой друг, как Андрей, способен предать! Зачем он их познакомил?
Никогда, никогда он себе этого не простит. О, у них быстро нашелся общий
язык! Вадим бесился, выходил из себя. Пока не удалось усилием воли
посмотреть на себя как бы со стороны. Тогда он стал до отвращения смешон
самому себе: тягаться с крепким, сильным, ловким, всегда веселым и
находчивым в присутствии женщин Андреем?!
Иногда в припадках "отрезвления" Вадим клялся Тимоше, что ему нет дела до
Серафимы и Андрея, но бывало и так, что у него мелькала мстительная
идейка: вот бы узнала Вера!.. И тут же он густо краснел от этой
отвратительной мысли. И все-таки одному человеку - Анне Андреевне - он в
конце концов признался, что между ним и Андреем пробежала черная кошка.
* * *
Вадим говорил намеками, так что ничего нельзя было толком понять. Это
заставило Анну Андреевну обеспокоиться. Она достаточно критически
относилась к Вере, но даже условное счастье сына казалось Анне Андреевне
лучше того, что угадывалось в разглагольствованиях Вадима: роман Андрея с
какой-то ученой дамой. Когда Анна Андреевна задала Вадиму прямой вопрос,
он смешался. Анна Андреевна заговорила с Андреем:
- Расскажи мне об этой женщине.
- Ее история вовсе не так интересна, как история ее бабки Зинаиды Петровны
Короленко. В семье ее называли "Зинаидой Абиссинской".
- Ты же бываешь не у Зинаиды Абиссинской!
Андрей рассмеялся.
- Пожалуй, нет, но если бы ты ее видела!
- Кого?
- Зинаиду Абиссинскую, или, попросту, "бабу Зину".
- Не хочешь - не говори.
Андрей вскочил, обнял мать за плечи.
- Смотри: золото, а не день! Едем.
Мать быстро вышла из комнаты.
Стоя у окна, Андрей думал о том, как бессмысленные пустяки заплетаются,
путаются, образуют узлы, которые подчас так трудно, а то и просто
невозможно размотать. Так, из-за глупых капризов Веры усложнилась его
жизнь. Только из-за того, что жена не может, а вернее - не хочет понять
его работы и собственных обязанностей, вытекающих из этого. А теперь мать
вообразила что-то еще и о Серафиме. Он не имеет права рассказать матери,
что они делают с Серафимой. В ее малогабаритной установке Андрей увидел
то, чего не хватало для решения задачи, над которой Вадим безрезультатно
бился столько времени. У них теперь будет генератор частицы тау-прим,
который уместится в самолете!..
- Андрейка! - Анна Андреевна стояла в дверях. На ней был костюм, шапочка,
сумка в руках. - Ты хотел покатать меня?
Андрей вел машину, как всегда, быстро. До конца поездки Анна Андреевна
делала вид, будто не догадывается, куда он ее везет.
Приближаясь к даче, на веранде которой работала Зинаида Петровна, Анна
Андреевна сразу отметила скромность дома. Ее удивило, что большая ученая
(а Андрей именно так говорил о Серафиме), обладающая хорошим вкусом
(Андрей утверждал это), жила в такой скромной дачке. Зато хорош здесь был
сад - густой, с беспорядочно разбросанными меж деревьев пятнами цветов.
Дорожки поросли травой и походили на лесные стежки.
Когда Серафима ввела Анну Андреевну и Андрея на веранду, Зинаида Петровна
сидела за столом, заваленным гранками. Маленькой, старчески сморщенной и
покрытой темными пятнышками, но крепкой, без дрожи рукой она энергично
ставила корректорские закорючки. Седые волосы гладко прибраны в узелок на
затылке; на лбу, таком же высоком и выпуклом, как у Серафимы, лежала
короткая челка - прическа, по-видимому сохранившаяся у нее с тех пор,
когда волосы, сползая на лоб, мешали работать. Как потом оказалось,
Зинаида Петровна - в прошлом корректор - и теперь, несмотря на годы,
исправно держала корректуру всего, что писала Серафима.
Когда Серафима осторожно притронулась к плечу старушки, та спокойным
движением скинула очки и с подкупающей простотой протянула руку Анне
Андреевне. Можно было подумать, что они давно знакомы или Зинаида Петровна
ждала прихода гостей. Анне Андреевне даже подумалось: не подготовлен ли их
приезд? Но с облегчением увидела, что радушие старушки относилось ко всем,
кто появлялся: она так же поздоровалась с вышедшим из сада полным
человеком, которого Андрей назвал Леонидом Петровичем; дружелюбно подала
руку почтальонше, принесшей пачку журналов и писем.
Анна Андреевна сразу почувствовала себя совсем просто. Леонид Петрович -
тут, видимо, свой человек - повел ее в сад. И так случилось, что Анна
Андреевна через несколько минут говорила с Леонидом Петровичем, как со
старым знакомым.
- А почему хозяйку называют так странно?
- Серафиму Германовну? - спросил Леонид Петрович.
Анна Андреевна несколько смутилась:
- Я имею в виду Зинаиду Абиссинскую.
Леонид Петрович рассмеялся. Срывая травинки и покусывая их, он рассказал
историю "Зинаиды Абиссинской".
* * *
Отлично владеющая языками, широко образованная женщина, Зинаида Петровна
много лет работала корректором в крупном издательстве старого Петербурга.
Работа была тяжелая, ночная. Наборщики, метранпажи и корректоры
освобождались под утро, когда газета спускалась в машину. По традиции
бестужевок Зинаида Петровна одевалась подчеркнуто просто, подпоясывалась
кожаным поясом, коротко стригла волосы и носила обувь на низком каблуке. В
молодости Зиночка была так хороша собой, что даже подражание суфражисткам
ее не безобразило. Она не изменила ни манеры одеваться, ни стрижки, когда
стала невестой, а потом женой. И, даже став матерью, оставалась все такой
же: живой, деятельной, интересующейся всем на свете. Только челка на
упрямом выпуклом лбу с годами делалась все реже, стала серебриться. Как в
молодости, Зинаида Петровна, возвращаясь из типографии, вместе с
наборщиками забегала в трактир. Правда, она не могла себя заставить выпить
рюмку водки и заменяла ее кружкой хлебного кваса. Квас заедала соленым
огурцом - так же, как наборщики закусывали свою водку.
Зинаида Петровна приходила домой только для того, чтобы отоспаться после
бессонной ночи в типографии, не обращала внимания на хозяйство, почти не
занималась домом. При всем том она нежно любила своих детей, хотя и не
принимала почти никакого участия в их воспитания. Этим занимался ее муж -
человек патриархальных взглядов, математик, любитель музыки. В шутку
говорили, что Зинаида Петровна не всегда замечает, как у нее появляется
сын или дочка. Старшая дочь по традиции пошла на Высшие женские курсы, но
Сима мало чем напоминала мать: ей больше нравились офицеры, чем наборщики.
Грянула первая мировая война. Трое сыновей Зинаиды Петровны - моряки -
были убиты. Вскоре умер муж. От большой семьи остались только старший сын
- страховой деятель - и Сима, ставшая учительницей - строгой и нелюбимой
гимназистками, крикливой и придирчивой дома. Она была замужем за
офицером-артиллеристом.
Еще в молодости Зинаида Петровна стала членом подпольного кружка
марксистов, работавшего в типографии.
Пришла Февральская революция. Подпольные друзья Зинаиды Петровны
разлетелись. У всех оказалось большое дело. Зинаида Петровна все ходила в
типографию и сидела за корректурой, ожидая, когда старые подпольщики
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг