пустыня, волк, одиноко умирающий, не достигнув еле видного вдали леса...
- Да, не желаю никому из нас пятерых очутиться в таком положении, -
согласился Барнс.
- Именно потому, что ни один из нас не должен стать таким... - Андрей
ткнул пальцем в открытку, - и предлагаю разорвать ее на пять частей.
- Са ва! - сказал Анри.
- И вот что, господа, - хладнокровно, вразрез общей возбужденности,
проговорил Грили, - каждый из нас должен знать, что он не одинок. Делая
хорошее - не забудь: остальные четверо сделали бы то же самое. Захочешь
сделать дурное - помни: остальные отвернулись бы от тебя. Если станет
невмоготу - дай знать любому из четырех: у тебя четыре друга.
- Мне нравится то, что вы сказали, лейтенант, - сказал Анри, - делим этого
волка.
Галич протянул руку:
- Делю я!
Анри покачал головой.
- Нет! Капрал Вуазен шестая среди нас. Дели, Арманс!
И когда Арманс разорвала открытку на пять неровных кусков, Анри сказал:
- Пусть местом нашей встречи, или встречи этих кусков, сигналов победы или
бедствия, будет адрес Арманс. Ты согласна, капрал?
- Мой майор!
- Твой адрес?
- Рю Давид, 17.
- Э, да мы с тобой соседи - я на улице Эльзас-Лотарингии. Это же здорово,
капрал!
- О мой майор! - И Арманс вытянулась, как всегда отчетливо щелкнув
каблуками своих блестящих коричневых сапог.
Андрею хотелось броситься к ней и целовать ее руки, волосы, глаза. Он уже
не понимал, что будет дальше.
* * *
Наутро гости улетели. В штабе эскадрильи Анри показал Андрею приказ
комдива об отправке "Лотарингии" на отдых. А для Андрея была
телефонограмма: прибыть в штаб дивизии. Там - рассвирепевший комдив,
жестокий разнос, угроза отдать под суд за безобразие в боевой обстановке и
приказ: немедля покинуть эскадрилью.
Немедля?!
Приказ - это приказ: Андрей уехал, так и не увидев Арманс. А если бы
кто-нибудь знал, как он был влюблен!..
* * *
Андрей приоткрыл глаза: на противоположной стене часы с перезвоном
отбивали три. Минута в минуту в далекой прихожей крепко хлопнула дверь.
Этот звук был с детства знаком Андрею: генерал приехал обедать. Андрей
поспешно спустил ноги с дивана и застегнул воротник.
2
Генерал-полковник Черных не был ни высок, ни статен, ни широк в плечах.
Рост - ниже среднего, сложение - сухопаро. Он не ступал твердым широким
шагом, а ходил быстро, легко. Был подвижен и так же неутомим на теннисном
корте, как на работе. Мозг его с быстротою отзывался на все, что так или
иначе касалось дел, вверенных его попечению. А круг этих дел был широк:
едва ли на свете происходило что-либо, что так или иначе не входило в
объем деятельности Алексея Александровича.
Алексей Александрович не держался ни деспотом, ни придирой. Но дома у
него, как и на работе, царил строгий порядок. Его появление заставляло
всех подтягиваться. Даже в тех случаях, когда Алексей Александрович
отсутствовал, дом просыпался в семь часов.
Обычно к половине восьмого в ванной переставала журчать вода. В восемь,
накрытый желтым фланелевым петухом, двухэтажный глиняный кофейник стоял на
столе.
Короткая сторона стола, где когда-то ставился прибор Андрея, пустовала уже
несколько лет. В одинокие утра Анна Андреевна, глянув на место сына,
вспоминала, как туда придвигался высокий стул и к концу завтрака на
клееночке с петушками оставались следы яйца или манной каши; потом на
клееночку пришла кружка с собачками...
В своих воспоминаниях Анна Андреевна как бы не замечала того, что рядом с
кружкой уже взрослого Андрея ненадолго появилась маленькая чашка с золотым
ободком. Эту чашку подарил снохе сам Алексей Александрович, и все-таки она
казалась чужой среди грубовато-тяжелых приборов. Маленькая чашка
погостила, и вот нет и ее. Хотя Алексей Александрович всегда подчеркивал
жене сына свое внимание, в этом доме Вере стало холодно. У своего рано
овдовевшего отца она была центром внимания, там все подчинялось ей, вплоть
до беспорядка, воцарявшегося всюду, где она хозяйничала. Как-то само собою
вышло, что, однажды уехав из дома Черных на курорт, она уже не вернулась к
родителям Андрея.
Но Андрей не переставал часто бывать у родителей. Вот и сегодня за
обеденным столом они сидели втроем. Обед подходил к концу. Все молчали.
Андрей нет-нет ловил на себе тревожный взгляд матери. Генерал, чувствуя
настроение жены, сидел, уткнувшись в тарелку, и с особенным старанием
доедал лимонное желе. Потом Черных закурил.
- Что ж, полковник, пойдем ко мне?
Но Анна Андреевна сказала:
- Сейчас он придет к тебе, Алеша.
Генерал ткнул папиросу в пепельницу и ушел в кабинет.
Андрей продолжал молча прихлебывать черный кофе.
- Как Вера? - спросила Анна Андреевна.
Андрей пожал плечами. Взгляд его маленьких, острых - отцовских - глаз
скользнул по лицу матери: она чего-то недоговаривала. Но один-два намека
объяснили Андрею, что речь идет не столько об его отношениях с. Верой,
сколько о нем самом. Очевидно, мать подозревает о его новой работе. Но,
кроме отца, никто из домашних не знал, что Андрей ушел из института и
"упаковался" в гиперзвуковую машину. Когда закончились испытания "МАКов" и
аппарат "довели", Андрей был назначен командиром первой и пока
единственной в ВВС эскадрильи "МАКов". Мать не могла знать ни о
существовании этой эскадрильи, ни о том, что значит быть пилотом такого
"МАКа", ни, наконец, о том, что он, Андрей, именно такой пилот и командир
эскадрильи. Так чем же все-таки объяснить тревогу, не покидавшую ласковых
глаз матери? Сколько лет в них жила боязнь за мужа! Потом пришел новый
страх - мучительный, непреходящий - за сына.
- ...Верочке лучше бы переехать к нам. Что ей сидеть одной?! - сказала
Анна Андреевна.
Андрей бросил на мать вопросительный взгляд. Анна Андреевна повторила:
- Правда же, скучно ей...
- Скучно! - Андрей по-отцовски поднял брови. Его глаза сузились, и их
холодный блеск - тоже "отцовский" - стал еще холодней. - Скучно?! А не в
том ли все, что она сидит без дела? Пусть вернется на работу. Когда-то
ведь бредила геологией.
Анна Андреевна покачала головой:
- Ах, Андрюша, Андрюша! По-моему, ты делаешь вид, будто не понимаешь, что
с нею происходит. Поставь на минуту себя на ее место. Быть женой летчика,
да еще такого, как ты...
- Что значит "такого, как я"? Ничего особенного: летчик, как все.
- А если даже "как все", - сокрушенно выговорила Анна Андреевна. - Мог бы
ты сидеть где-нибудь в сибирской тайге, в экспедиции, будь Верочка
летчиком, таким, как ты сейчас, а ты геологом? Мог бы ты уехать от нее?
Мать права - не уехал бы ни на день. И все-таки Андрей упрямо сказал:
- Может найти работу и здесь... Просто распустилась. Знаешь, чем кончится
ее переезд к тебе? Станешь с нею цацкаться: кофе в постели, валянье до
десяти, ни шагу пешком - в магазин, на дачу, к Милочке, к Вандочке... На
австрийскую выставку, на вернисаж... Лучше не надо, мама. Если бы ты
знала, с каким трудом я ее отучаю...
- И выходит? - Анна Андреевна покачала головой.
- Признайся, мама: чего недоговариваешь?
На этот раз Анна Андреевна отвела взгляд от глаз Андрея и снова медленно и
грустно покачала головой.
- Все-таки было бы лучше, - повторила она.
И тут Андрей понял, чего недоговаривает мать. Когда-то, давно, она,
бывало, осторожно заговаривала о внуках: ему с Верой пора иметь детей, все
будет иначе.
Анна Андреевна, поцеловав сына, подтолкнула его к отцовскому кабинету.
3
Генерал Черных не любил показывать, что годы берут свое. Даже сыну. Когда
Андрей вошел, отец быстро поднялся с дивана. Сухие мускулистые ноги ниже
колен были туго обтянуты бриджами. С быстротой, присущей охотникам и
разведчикам, генерал умел переходить от сна к бодрствованию - сразу, без
зевоты и потягивания. Лишь помятая рубаха да брошенные на ковер сапоги
выдавали то, что он только что спал.
Разговор завязался сразу:
- Ты заметил, что мать?..
- Ее беспокойство?
- Последние дни только и разговору, что о тебе: пора и утихомириться.
- Не понимаю...
- Что ж тут не понимать, - генерал насупился, - ей хочется, чтобы ты
оставался на твердой земле, а не витал где-то там, - он повертел пальцами.
- А ты... ты тоже так считаешь?
- Речь не обо мне!.. Я даже застал ее как-то за чтением допотопной
"Воздушной стратегии".
- А ты бы объяснил маме, - все с тою же иронической усмешкой сказал
Андрей, - все воздушные стратегии приказывают долго жить. Не нынче -
завтра отдадут нас ученым - будем изображать летающие лаборатории.
- И все-таки опять "летающие", - Черных снова неопределенно повертел
пальцами. - Тебя все несет... туда. А матери хочется, чтобы ты тут...
одним словом, ты меня понимаешь.
Веселые искры побежали в глазах Андрея.
- Нет, не понимаю. Скажи, в вашей молодости, когда стоял вопрос "быть
Советской России или не быть", вы - ты и твои товарищи по партии, по
революционной работе - просились вы сами на фронт, на самую важную работу?
- Эка сравнил! Шла борьба чуть не со всем миром.
- А разве тот мир снова не лезет из кожи вон, чтобы поставить вопрос "быть
или не быть"? Какой половине мира быть? Так имеете ли право вы, старшие,
не понять, почему и нам хочется туда, где всего трудней?
- Мать-то мечтала: увлекая тебя идеей учиться дальше, стать дважды
инженером, засадить тебя в кабинет...
- Пусть и считает, что я все там же: просиживаю штаны над своей "думающей
машиной".
- Хорошо, напомнил, - оживился генерал, - прочитай-ка мне как-нибудь
лекцию: чего-то я не понимаю в кибернетике. Точнее говоря, в чем-то ей не
доверяю... - И он щелкнул пальцами.
- Это ты от консерватизма, - сказал Андрей и, видя, как отец нахмурился,
поспешил поправиться: - Надо понять: мы так основательно и стремительно
изменяем материальную среду, что теперь для существования в ней надо
переделывать самих себя.
- Ну-ну, - пробормотал генерал, - глупеющие старики и умнеющая молодежь?
Знаний-то мы вам дали больше, чем могли получить сами. Ну, а что касается
опыта, как у вас, молодых, дела?
- Год нашей жизни стоит ваших пяти.
- Вот как?! А не кажется ли тебе, полковник, что твое поколение несколько
повышенного о себе мнения, а?.. Ладно, договорим как-нибудь, -
скороговоркой закончил генерал. - Будь здоров, - и протянул руку.
Глава 2
1
По капризу архитектора передний фасад дома не имел дверей. Дом был
длинный, в два этажа. Квартиры в нем были несколько необычны для Москвы:
комнаты располагались двумя ярусами. Жильцы постарше (а средний возраст
жильцов этого дома давно перешагнул за полстолетие), поднимаясь в свои
мансарды, проклинали фантазию строителя. Зато у каждой квартиры был свой
подъезд, а все двери выходили во двор, и даже самые ворчливые из
престарелых жильцов радовались саду, разбитому во дворе.
Самый молодой из живущих в доме академиков - Вадим Аркадьевич Ченцов,
охотно довольствовался мансардой, лестницей, садом, тишиной.
* * *
В мансарде Ченцова стоял полумрак. Тишина в ней казалась особенно полной и
плотной от однообразного шума горелки. Голубоватый блик газового камина
играл на стене. В его трепетном свете проявлялась то одна, то другая
деталь картины, висевшей напротив камина: полоска едва синеющего на
горизонте леса; заснеженное поле; чьи-то следы: глубокие и ясные на
переднем плане, по мере удаления они делались менее отчетливыми. Словно
кто-то уже не в силах был брести. Его еще не видно, но можно догадаться:
он тащит свое обессиленное тело, оставляя борозду на заснеженном поле. И,
наконец, голубой зайчик газового пламени падает на пятно, темнеющее там,
где кончаются следы. В морозном тумане не сразу и поймешь, что это волк.
Его голова безнадежно уперта в наст. Это конец - смерть в жестоком голубом
одиночестве морозного тумана.
- Даже не завыл, - задумчиво пробормотал Ченцов. И тихо нараспев повторил:
- Не завыл... Понимаешь, Тимочка: не завыть из-за полной безнадежности.
Вадим Аркадьевич стряхнул ночные туфли и подобрал ноги на диван. Несколько
подушек за спиной и под боком образовали теплое гнездо. Здесь Ченцов копил
мысли. То ли лень, то ли боязнь спугнуть их мешала встать, подойти к
столу, записать. Если под руку попадалась книга, журнал, газета, он на
полях нацарапывал несколько знаков, формулу. А чаще бормотал что-то вслух.
- Эх, Тимоша, Тимоша... - задумчиво говорил Вадим Аркадьевич, уставясь на
огонь. Его рука с длинными, тонкими пальцами лежала на пушистом загривке
собаки. - Помнишь, как однажды я высказал сомнение: способен ли наш
ускоритель дать то, что мы с тобой искали? Тебе не довелось видеть
откровенного недоверия во взглядах моих почтенных коллег: "Идея выделить
ядерный катализатор, живущий больше микросекунды, может, мол, родиться
только в мозгу пустого фантазера!" И тем не менее частица "тау" родилась и
совершит работу катализатора, будучи послана на расстояние, какое мы ей
зададим...
Вадим Аркадьевич не замечал, как его пальцы сжимаются на шее Тимоши. Он с
увлечением говорил, глядя в карие внимательные глаза:
- И вот, Тимка, мы посылаем "тау" в атаку на водородную бомбу. Нашей "тау"
не нужна звездная температура, чтобы превратить заряд в безвредный
гелий... Молчишь, Тимка? А я хотел бы услышать иронический вопрос: "Как же
ты, Вадим, донесешь поток своих "тау" до цели? Как ты заставишь их
проникнуть в заряд бомбы и превратить ее в облако инертного газа? Как?"
Когда-то так же ставили в тупик тех, кто мечтал послать ракету в звездные
миры. И долго люди ломали себе голову над тем, что оказалось просто:
ракета-носитель! Две, три ступени, пять ступеней... Нашей "тау" тоже нужна
частица-носитель, надежная, долговечная. Поняла?.. Как ни смешно, мой
друг, даже я сам боялся того, что делал, пока экспериментаторы не сказали:
"Да, все так..." Честное слово, Тимка, мы взялись за руки и прошлись
настоящим индейским хороводом. И только один из семи вместо индейской
пляски сидел себе на стуле и сосал трубку с таким видом, словно ему нас
жаль. Леонид Петрович. "Ну вот и поплясали, молодые люди, - оказал он с
усмешечкой, - а теперь поглядим, стоило ли?" У нас и руки опустились. А
он, не выпуская трубки, насмешливо эдак: "Так, так!.. Какие милые
стрекозёльчики!.. Выходит: если "тау" удастся донести до заряда водородной
бомбы противника - бомба обезврежена?.. Очень хорошо. Просто отлично... А
противник спокойно спит, пока вы тут отплясываете эту качучу? То, что ясно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг