сезонов не было. Каждый день и каждый час можно было ждать призыва о
спасении судна, подорванного подлодкой, наскочившего на мину заграждения
или атакованного самолетом. Впрочем, справедливость требует сказать, что,
несмотря на увеличившееся во много раз число аварий, призывы о помощи не
только не участились по сравнению с мирным временем, но даже стали реже.
Если беда приключилась с судном в караване или произошла далеко в открытом
море, если, наконец, корабль был военным, - а таких-то и было большинство,
- береговые радиорубки, а с ними и рубка "Пурги", принимали лаконическое
сообщение о случившемся без призыва о помощи. На место происшествия
устремлялись миноносцы, охотники, корветы или самолеты, и уж в последнюю
очередь спасательные буксиры. К досаде Ивана Никитича и всего экипажа,
теперь почти не раздавались, как прежде, призывы о помощи, обращенные
прямо к "Пурге". Словно позывные ее были забыты. И мало-помалу она
переходила на скромную роль портового пожарного буксира. Это, однако, не
снимало с ее экипажа обязанности быть готовым в любую минуту дня и ночи
отойти от стенки, невзирая ни на что.
Вот почему и сегодня, когда Балабуха постучал ногтем по барометру, это
было скорее следствием старой привычки, чем необходимостью.
Угадав, почему капитан с досадой отдернул руку от барометра, стармех
сказал:
- В порту почти не осталось купцов и караван благополучно прошел траверз
Моржового.
- Обидно слышать. Гурий Лукич, барометр падает, а мы, как торговая лайба,
кранцы трем. Радист от скуки маникюр наводит.
Стармех пожал плечами:
- Война, Никитич, - чего ж ты хочешь? Погоди, наступит вот мирное время,
вспомнят и о нас. Знаешь какое мореходство будет? Только лови сигналы...
Балабуха звучно отхлебнул напиток, который стыдливо именовал "чаем", и в
сердцах стукнул стаканом по столу.
- Попрошусь тралить, ей-богу, попрошусь!
- Только тебя там и ждут... Как же насчет помпы? - напомнил стармех.
- Что же, забирай. В море одни военные... Займемся маникюром... - Он
обернулся к тихонько сидевшей Элли. - Можешь идти! - И, когда она вышла,
насмешливо сказал стармеху: - Мы с тобой ворчим, а, может быть, оно и к
лучшему, что работы-то нет? С нашим детским садом далеко не уедешь.
- Из-за своих девушек мы не сорвали ни одного задания, - укоризненно
покачал головой стармех.
- Еще не хватало, чтобы задания проваливать!
- Ты имеешь что-нибудь против Глан?
- Баба - она и есть баба. А больше ничего не имею.
- Плохой она штурман?
- Слушай, Лукич, ты это брось! Мне твоей агитации не требуется. Глан и
штурман неплохой и все такое прочее. Однако... с бабами предпочитаю иметь
дело не на корабле. Небось, не на дачной линии плаваем.
В дверь просунулась белокурая головка радистки Медведь:
- Товарищ капитан - "SOS"!
- Передайте порту.
- Наши позывные, товарищ капитан, - захлебываясь от волнения, словно
сигнал чьего-то бедствия доставлял ей огромное удовольствие, быстро
заговорила Медведь. - Радиограмма адресована непосредственно нам,
понимаете? Нам, на "Пургу"! Понимаете?
- "Пурге"? - сдерживая наползающую на лицо радостную улыбку, спросил
Балабуха так, будто и для него это было долгожданной и редкой радостью.
- Точно так.
Капитан и стармех переглянулись. И тут тон его резко переменился. Обычным
твердым голосом, каким говаривал в былое время при получении вызова, он
спросил:
- Что за судно?
- Английский пароход "Мария-Глория". Семь тысяч тонн. Горит пенька.
- Вызови порт, - бросил Балабуха радистке и, нахлобучив до ушей старый
малахай, поднялся в радиорубку.
Разговор с портом был короток. Разрешение на выход получено, назначен
эскорт из двух сторожевых катеров на случай встречи с лодкой или самолетом
противника.
В плаще поверх шубы, в рукавицах и бахилах до бедер, Иван Никитич вышел на
верхний мостик. Элли уже стояла там. Она была одета так же, как капитан, и
теперь никто не признал бы в ней женщину. Живой стройный юноша с тонким
лицом и горящими глазами отдавал распоряжения работавшим на палубе
матросам.
Резкий вестовый ветер сразу обнял Балабуху и прижал под козырек на крыле
мостика. Ветер свистел и шипел во всех щелях. Удары его были короткими,
резкими. Не успевая высоко развести волну, он срывал с воды холодные
брызги и подбрасывал их, кропя "Пургу" от борта до верхушки трубы. Брызги
застывали на железе, покрывая черную краску блестящей осыпью ледяного
бисера.
Чутьем человека, до тонкости изучившего привычки моря, Балабуха понимал,
что эти сердитые порывы ветра - только прелюдия к настоящей игре.
- Будет погода, - бросил он Элли. - Часа через два, пожалуй, и отвалим, а?
Действительно, ветер и сейчас уже прижимал "Пургу" к стенке так, что
бревенчатые кранцы трещали, растираемые о привальный брус стальным бортом
буксира.
Балабуха поглядел на высокую трубу "Пурги", словно она должна была
ответить ему на вопрос: как дела у стармеха, доведено ли давление в котлах
до той степени, когда от машины можно требовать всех ее тысячи ста
лошадиных сил? Черная струя дыма срывалась шквалом прежде, чем успевала
подняться под отверстием трубы.
Элли вопросительно поглядела на капитана.
Он хотел было дать приказание сниматься, но понял, что его голос будет так
же сорван и унесен в море, как дым из трубы, и ограничился тем, что кивнул
в сторону моря. Из-за козырька он следил за тем, как, отрабатывая машиной,
"Пурга" разворачивалась на месте. Все швартовы, кроме кормового, были
отданы. Буксир медленно поворачивался носом к бухте, упираясь кормою в
стенку и как бы намереваясь оттолкнуться от нее для первого прыжка против
ветра. Высота тона, на котором гудел ветер, огибая пиллерс над головою
Балабухи, звонки машинного телеграфа, вибрация поручней - все сплеталось в
его сознании в привычную симфонию отплытия, и в этой симфонии слух
улавливал каждый отдельный звук, позволяя судить о силе ветра, о его
направлении, о давлении пара в котлах, о высоте волны и ее резкости, - обо
всем, что капитану нужно было для уверенности в том, что в его оркестре не
фальшивит ни один инструмент.
Он стоял неподвижно под своим козырьком и казался равнодушным, но в
прищуренных глазах, в настороженном слухе, в пальцах, лежащих на поручнях,
были собраны вся его воля, вся энергия. Тут, на верхнем ходовом мостике,
было его место на все время спасательного рейса. Отсюда он не уйдет до тех
пор, пока не будет потушен пожар и "Пурга" не возьмет на буксир
пострадавшее судно. Хоть бы стоять пришлось трое суток напролет!
С правого крыла мостика, из-под такого же козырька, под каким стоял
капитан, Элли пыталась рассмотреть что-нибудь в стороне, куда был
направлен нос "Пурги". Она видела упругую, сопротивляющуюся движению
буксира черноту. Форштевень упирался в нее, как в стену из плотной белесой
резины. Элли знала, что с каждым оборотом винта буксир все же продвигается
вперед. Но знала она и то, что движение это будет медленным, отвратительно
медленным по сравнению с тем, как могут развиваться события на судне,
находящемся во власти огня.
Еще медленнее, чем будет в действительности движение "Пурги", оно
покажется ее экипажу.
А о тех людях на горящем корабле и говорить нечего. Они будут считать не
часы, а минуты. И, кто знает, досчитают ли до момента, когда увидят на
горизонте дымок "Пурги"?.. Кто знает!
"Мария-Глория" перестала отвечать
По мере приближения к выходу с рейда ветер крепчал. Короткие, порывистые
шквалы сменились длительным свирепым напором воющей темноты. Удары
встречной волны, накатывавшейся под правую скулу корабля, били как
многотонный молот, и отзвук их разносился по корпусу. Каскады брызг
долетали до мостика.
Элли подняла воротник и достала засунутую между стойкой поручней и
брезентом зюйдвестку.
Над трапом показалась голова радистки Медведь Девушка цепко, как
обезьянка, карабкалась по трапу, держась одной рукой за поручень, а другой
прижимая к себе радиожурнал. Порывом шквала ее с силой втолкнуло на
мостик. Она скользнула по наклонной палубе и с вытянутыми руками
устремилась к капитану. Обратный размах судна заставил ее согнуться почти
вдвое, словно она собиралась ударить капитана головой в живот.
- Как у них дела с огнем? - крикнул Балабуха, ловя радистку за плечи.
- Ничего нового...
- Спроси, удалось ли сбить пламя, смогут ли продержаться до нашего
прихода? Скажи... будем к полудню.
Через пятнадцать минут, балансируя, как канатная плясунья, Медведь снова
вынырнула на мостике.
- Пожар разрастается.
Балабуха с минуту думал.
По установившейся привычке успокаивать спасаемых и, подобно врачу, до
последней минуты поддерживать в умирающем бодрость духа, он сказал:
- Передай: прошу сохранять спокойствие. Если не удастся ликвидировать
пожар, обеспечу снятие людей.
- На борту двое.
- А остальные?
- Сняты конвоем.
- Путаешь что-то! - сердито крикнул Балабуха. - Принеси английский текст.
- Они ведут передачу по-русски.
- Ага, тем лучше... Пускай почаще уточняют место.
И Балабуха снова укрылся под свой козырек. Но теперь и там его уже
настигали косые струи воды. Словно ветер задался единственной целью - не
давать покоя старику. Струйки, будто направленные чьею-то рукой, хитро
огибали край козырька и ударяли Балабуху в затылок, хотя он был уверен,
что стоит к ветру лицом. Капитан тихонько выругался и поправил воротник
плаща. Это не помогло. Он чувствовал, как холодная вода ползет по шее,
спускается между лопаток. Балабуха вынул носовой платок и сердито затолкал
его между воротом и шеей.
Буксир все сильнее зарывался в волну, гонимую крутым бейдевиндом.
С мостика не было видно ни моря, ни даже собственного бака. Зато было
хорошо слышно, как очередная волна с грохотом потока, прорвавшего плотину,
обрушивается на судно.
Вода ударяла в палубу с силой, способной сокрушить каменную стену.
Скатываясь, журчала и шипела. Те, кого волна заставала на палубе, поспешно
бросались плашмя и вцеплялись во что-нибудь, чтобы не дать унести себя за
борт обратному потоку.
Сила волн давала себя знать все более широкими и крутыми размахами судна.
Элли то повисала на поручнях мостика, как на трапеции, то наваливалась
всем телом на ложившийся почти горизонтально релинг. Балабуха приказал
протянуть леера, чтобы люди ходили не выпуская из рук опоры.
В один из особенно свирепых ударов волны, когда все силы Элли были
поделены между старанием не быть оторванной от релинга и желанием
посмотреть, что делается на палубе, над ее ухом раздался добродушный голос
капитана:
- Купаешься, коза? Ничего, держись... - Голос Балабухи доходил до нее
словно по испорченному телефону - далекий, чужой. Но и этих слов было
достаточно, чтобы она почувствовала, что не одинока в этом бесновании воды
и ветра. И тут же ее накрыло с головой. Когда волна отхлынула, Балабуха
погладил Элли широкой рукавицей по спине. Она подняла к нему побагровевшее
от ветра и ледяной воды лицо.
- Погляди, что делается внизу. Если нужно - прикажи боцману заняться
палубой. Выйдем из-за прикрытия Моржового, - еще крепче ударит... - кричал
ей в ухо капитан.
И видя, как она, подгоняемая в спину ветром, заскользила вдоль мостика,
весело крикнул вслед:
- Держись, коза!
Балансируя на скользкой палубе, Элли ощупью нашла дверь и изо всей силы
рванула ее к себе, стараясь преодолеть сопротивление ветра. Дверь
поддалась, на Элли пахнуло светом и сухостью хорошо прогретого
корабельного нутра. Но, прежде чем она успела опомниться, дверь вырвалась
из рук и с треском ударилась о стальную стенку надстройки. В следующее
мгновение что-то с оглушающей силой толкнуло Элли в спину. Вместе с
каскадом воды она влетела в коридор и больно ударилась о противоположную
переборку.
Сквозь боль и звон в голове Элли отчетливо сознавала, что прежде всего
нужно вернуться к двери и затворить ее. Иначе створку оторвет и вода будет
вливаться в коридор во все время рейса. Когда она обернулась, то увидела,
что несколько матросов уже держат непослушную дверь, готовясь захлопнуть
ее, как только вода вытечет из помещения обратно на палубу накренившегося
судна.
Человек десять матросов сидели на корточках вдоль коридора, готовые по
первому зову выскочить на палубу. Дымились трубки.
Элли отыскала глазами боцмана, позвала его кивком головы и пошла к выходу
на полубак.
Палуба встретила их ревущей тьмой, сквозь которую в первую минуту ничего
нельзя было рассмотреть.
Цепляясь за леер, перебегая от предмета к предмету, они проверяли
сохранность оборудования. Добравшись до трюма, Элли увидела, что на
брезенте, как в лоханке, плещется добрая тонна воды. Она поняла, что
несколько досок под брезентом вышиблены. Следующей волной толстая
просмоленная ткань будет прорвана, как папиросная бумага. Элли молча
указала боцману на брезент. Тотчас раздался пронзительный свисток, и Элли
увидела в распахнувшейся двери свет и бегущих по палубе матросов.
- Взялись!
Элли была здесь больше не нужна. Она выбрала момент и пробралась к трапу
радиорубки. Проскользнув в рубку, увидела странно дергающуюся спину
радистки Медведь. Рука радистки лежала на ключе, и пальцы выбивали
передачу; черные кругляки наушников висели из-под шапки. То и дело
миниатюрная фигурка радистки конвульсивно вздрагивала. Девушка
отворачивалась от приборов, чтобы не запачкать их. Ее рвало.
Увидев Элли, Медведь жалко улыбнулась губами, белыми даже на
изжелта-зеленом от болезни лице. Не прерывая передачи, ткнула пальцем в
ползающий по столу радиожурнал. Элли прочла координаты "Марии-Глории".
- Как у них дела?
- Никаких жалоб... Спрашивают... когда подойдем... - с трудом выдавила из
себя радистка.
Элли неуверенно сказала:
- К рассвету не поспеем, постараемся подойти не позже полудня. Но этого им
не сообщайте. На всякий случай... спросите их имена.
Медведь с досадой глянула было на штурмана, но тотчас опустила глаза.
Перед нею прошло уже столько драм, что эта предосторожность, говоря
правду, не была лишней. Мало ли что может случиться за восемь часов,
оставшихся до полудня? Еще восемь часов!.. Восемь долгих часов для тех. А
для нее, для нее?..
Медведь скорчилась от судороги, сдавившей ей горло...
Когда Элли вернулась на мостик, Балабуха стоял на своем месте.
- Что внизу?
- Все хорошо.
- Можно прибавить оборотов?
- Мне кажется, надо спешить.
Балабуха склонился к переговорной трубке и свистнул.
- Как дела, Лукич? - крикнул он и, отодвинув малахай, приложил ухо к
раструбу. Получив ответ стармеха, он сказал: - Прибавь малость, очень надо.
Чутко прислушавшись, Балабуха словно всем своим существом ощутил
участившиеся удары винта.
* * *
Дню давно уже полагалось наступить, но солнца не было видно. Серый свет
редкими пятнами прорывался сквозь мрак, плотно обложивший море и небо.
Однако по признакам, понятным старому моряку, Балабуха видел, что на этот
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг