- Боженька нерукотворное чудо явил, - ласково ответила старушка. - Вода
цветная потекла.
- Откуда потекла?
- Откуда - не ведаю, я не с этого дома, а говорят люди, что потекла.
Так и не узнав толком, что за чудо произошло, я поспешил сесть на свою
скамью - из подъезда вышла Надежда Викторовна.
- Толи нет дома, - сказала она мне. - Мы придем к нему в другой раз. А
сейчас ты можешь идти домой.
Она ушла, а я домой не пошел, остался в этом дворе. Мне было интересно
узнать, в чем же все-таки чудо.
- Слушай, что это такое тут? - спросил я проходившего мимо мальчишку моих
лет.
Мальчишка огляделся по сторонам и тихо сказал мне:
- Это я придумал, только ты не вякай взрослым. Я и не знал, что из этого
чудо получится.
И он рассказал мне, что в их доме есть частный магазинчик, где продается
керосин, мыло и всякое такое барахло. Так вот он с ребятами утащил оттуда
коробку с разными красками для материи. Никто из ребят не знал, что делать
с этими красками, а он придумал. Сегодня утром в одно и то же время во
всех квартирах дома ребята засыпали краску в бачки уборных. И вот из всех
бачков потекла цветная вода - у кого красная, у кого зеленая, у кого
лиловая. И некоторые взрослые даже испугались этого странного явления, а
некоторые решили, что это чудо. И уже из соседних домов народ прет сюда.
- Ты ведь тоже не с нашего двора? - спросил меня мальчишка.
- Нет, - ответил я. - Меня тут к одному паразиту привели, да его дома нет.
- А кто тебя привел? - настороженно спросил мальчишка.
- Меня Надежда Викторовна привела.
- А, так вот кто ты, гад ползучий! Это из-за тебя мне жизни нет! - крикнул
мальчишка и ударил меня по уху.
Я ответил ему тем же, и у нас началась драка. Она, быть может,
продолжалась бы долго, но нас разняла какая-то здоровенная девчонка. Есть
немало таких девчонок-разнималок, которые рады бы подраться, да
стесняются, но зато очень любят разнимать чужие драки. Тут уж они не
жалеют силы и с удовольствием колотят и правого и виноватого.
Когда мы с Толькой отдышались, между нами произошел разговор. Выяснилось,
что я для него был тем самым пай-мальчиком, которым он был для меня. Такой
уж метод воспитания применяла Надежда Викторовна. Мы с Толькой очень
обрадовались, что оба мы, оказывается, нормальные люди.
- Ты курить умеешь? - спросил меня Толька.
- Нет еще, - признался я. - Но я обязательно научусь.
- Приходи завтра утром сюда, я тебя научу, - сказал Толька. - Только не
вякай этой старой мымре, что мы с тобой встретились. А то она всякие
подлости нам будет устраивать. Вредная женщина! Осколок самодержавия!
- А ко мне тут одна из МИКВУНДИПа приходила, - похвастался я. - Вот это -
симпатичная тетенька! С пистолетом! Она у меня отсутствие тормозов нашла и
еще много чего нашла.
- Да ведь и ко мне она приходила, - сообщил Толька. - Как стрельнет из
шпалера - наш кот так и подпрыгнул. Вот это - настоящая тетенька, не
хабалка какая-нибудь там! У меня она тоже много чего выискала. Вот слушай,
что у меня.
Толька вынул из кармана аккуратно сложенную бумажку, развернул ее и с
гордостью прочел: "Инкубационная форма маниакального кретинизма,
осложненная ранним эгоцентризмом и солипсизмом и сползанием к
абсолютистскому роялизму!" - Это мама записала, а я у нее переписал.
На другой день я с утра отправился к Тольке и застал его во дворе.
- У тебя деньги на курево есть? - первым делом спросил он меня.
- Нету, - ответил я. - Правда, тетя Аня мне на две французских булки
дала...
- А ты говоришь - денег нет! Ты купи одну булку, а ей скажи, что две
купил, а одну съел. Я всегда так делаю. Нам, курящим людям, без этого
нельзя.
Толька повел меня на Средний проспект, где на углу стоял оранжевый ларек с
эмблемой "Лентабакторга".
- Я всегда здесь папиросы покупаю, - пояснил он. - Здесь хороший дяденька
торгует. Другие детей гонят, будто дети не люди, а дядя Боба - добрый. Он
даже стихи сочиняет.
- Стихи? - обрадовался я. - Сам сочиняет?
- Сам. Ему это - раз плюнуть.
Выждав, когда у ларька не осталось взрослых покупателей, мы подошли туда.
Но раньше нас подошел туда какой-то мальчишка и купил коробок спичек. Я
заметил, что вместе со спичками ему была вручена какая-то бумажка.
- Чего тебе дядя Боба написал? - спросил мальчишку Толька.
- Во, глядите, - мальчишка протянул нам бумажку:
"Здесь на спичках самолет. А купил их обормот. Никуда не полетит, а от
матери влетит".
- Здорово пишет! - восхитился Толька. - Это он как бесплатное приложение
дает.
За стеклами ларька сняли этикетками пачки папирос. Тут были и дешевые
папиросы в мягких пачках: "Октябрина", "Стенька Разин", "Давай покурим",
"Совет", "Ада", "Трезвон", "Добрый молодец", были и дорогие, в твердой
упаковке: "Эльтет", "Сальве", "Дюбек", "Посольские", "Северная Пальмира",
"Зефир © 300" и "Зефир © 400", - прямо глаза разбегались. Среди пачек
выделялось объявление в стихах, написанное на розовой бумаге: "Папиросы
покупайте и любые выбирайте, все зависит от того, сколько денег у кого.
Есть "Сафо", "Американ", "Самородок" и "Осман", "Тары-бары", "© 6", а
всего не перечесть. Покупайте что хотите, но кредита не просите. Ты
деньгами расплатись - или ты к чертям катись!"
Мы купили россыпью, по копейке штука, четыре папиросы "Нева" и вернулись в
Толькин дом. Здесь мы забрались на самый верх черной лестницы, там, где
ход на чердак, и Толька стал учить меня курить. Не стану описывать эту
процедуру: курящие и сами знают, что это такое, а некурящие не поймут.
Теперь мы довольно часто встречались с Толькой. Каждый раз мы ходили к
ларьку. Дядя Боба нас уже знал и даже посвятил нам строки: "Сопляки "Неву"
купили, а пожрать, верно, забыли".
Иногда дядя Боба, по окончании своего торгового дня, просил нас помочь
отнести к нему на дом ящики с нераспроданными пачками. Мы с удовольствием
помогали ему. Его поэтическая работа видна была уже при входе в квартиру.
На наружной двери была приклеена бумажка с надписью: "Дверь закрой,
болван, дурак, темное созданье! (Умный дверь закроет так, без
напоминанья)".
В прихожей висела большая красочная надпись: "Мы гостям хорошим рады,
смело в дом входите. Вытирайте ноги, гады, чистоту, блюдите!"
- Дядя Боба, а жильцы не сердятся? - спросил я однажды.
- Есть которые и сердятся, есть которые и в суд тянут, да у меня ведь
справка о невменяемости есть. - И он подвел нас к двери одной из комнат,
где было приклеено свеженькое стихотворение: "Всех гадюк императрица в
этой комнате живет, хочет с Бобою судиться, в суд на Бобу подает.
Справедливо суд рассудит, что в стихах плохого нет, и тебе же хуже будет,
коль рассердится поэт!"
- Не понимают некоторые люди, что в стихах сильные слова нужны, - с обидой
сказал дядя Боба. - Обижаются, идиоты!
Особенно много сильных слов было в кухне. Здесь над столом, где стояли
примуса и керосинки, висело такое воззвание: "Людям портит аппетит гарь от
керосина. Если примус твой коптит, - значит, ты скотина".
А над помойным ведром можно было прочесть такие строки: "Кто помойного
ведра в срок свой не выносит, у того в башке мура, морда палки просит".
Дядя Боба занимал большую трехоконную комнату. В ней не было почти никакой
мебели, если не считать множества пустых папиросных ящиков. Посреди
комнаты, на постаменте из тех же ящиков, стояло чучело коршуна. На шее у
него висела дощечка с надписью: "Пускай с моею мордою стихов в журналах
нет, - вот эта птица гордая есть мой автопортрет!"
Книг дядя Боба не собирал и не читал - они были ему не нужны: он считал,
что ничьих ему не надо стихов, раз он пишет свои. На всех стенах комнаты
были пришпилены и наклеены бумажки с собственными его произведениями, и
когда ему хотелось почитать их, он просто подходил к стене и читал. Это
была его библиотека. Здесь были стихи грустные, стихи веселые - одним
словом, на любое настроение. Но все они кончались тем, что дядя Боба
обзывал в них кого-нибудь болваном, ослом и посылал к черту, а то и
подальше. Видно, он не мог писать без сильных слов.
После знакомства с дядей Бобой вновь проснулись и мои творческие силы, и
однажды я написал стихи, где не упоминалось имя Надежды Викторовны, но
речь шла именно о ней:
О ты, учебная старуха,
Самодержавная змея!
Зачем ты дергаешь за ухо,
Зачем ты мучаешь меня?
Ты пистолета не имеешь,
Песочных нет часов с тобой,
И ты детей учить не смеешь,
Творя убийство и разбой!
Но я так и не показал этот листок учебной старухе, потому что мои занятия
с ней прекратились. Начался учебный год.
После всех летних треволнений в школу я пошел с удовольствием. Теперь мне
нравилось учиться, знания так и лезли мне в голову, и даже арифметика
давалась легко. Скоро я стал одним из лучших учеников в нашем классе - я и
сам не заметил, как это произошло. Тетя Аня теперь была довольна мною, но
не понимала, отчего это я так переменился. Шерлохомец же объяснил это тем,
что, когда я трахнулся с карниза, у меня мозги перетряхнулись, и поскольку
я не стал идиотом, то стал умным. И только змея Лиза по-прежнему смотрела
на меня свысока. Она считала, что я только притворяюсь хорошим учеником, а
в душе остался лодырем. Она по-прежнему давала мне разные обидные
прозвища, меняя их время от времени для разнообразия. Такая уж это была
вредная девочка!
Я теперь много читал - и стихи, и все, что под руку попадет. А сам я
стихов больше не писал - вернее, почти не писал.
Раз я сочинил две строчки про моего соседа по парте Костю Бакина. Он
хвастал своим новым пальто, и я написал на его тетради:
Сшили скотине
Пальто на ватине.
В другой раз, когда по естествознанию задали письменную работу о
картофеле, я написал ее в стихах:
Что б мы делали на свете
Без картофельной муки,-
Мы б рыдали, будто дети,
Гасли, будто огоньки.
Мы б компотов не имели,
Не едали б киселей.
С картмукою, в самом деле,
Нам живется веселей.
После этого меня вызвали в учительскую и сказали, чтобы больше этого
стихотворного хулиганства не было. И больше я не писал письменных работ в
стихах.
4. Прошло четыре года.
Четные и Нечетные
В ту весну при роно были организованы вечерние курсы по подготовке
инструкторов по физкультуре для летних детских площадок. Туда принимали
учащихся старших классов - тех, кому уже исполнилось шестнадцать лет. Мне
шестнадцати лет еще не было, но я подделал документ, и меня приняли па эти
курсы. Правда, физкультурник я был плохой - это был единственный предмет,
по которому я отставал, - и наш классный преподаватель физкультуры даже
удивлялся, как это человек может быть таким неуклюжим. Но при приеме на
курсы меня никто физкультурных движений делать не просил, а спросили про
18 брюмера и про добывание соды по способу Сольвея - и я хорошо ответил.
На первом занятии я прослушал лекцию о том, что инструктор по физкультуре
должен проявлять личную инициативу, приучать детой быть инициативными и не
гасить детской радости. После этого Толька уговорил меня не ходить
регулярно на эти занятия, потому что я и так, мол, человек развитой, а
общее развитие в период реконструкции решает все. Поэтому в следующий раз
я пришел уже на последнее занятие и прослушал лекцию о том, что излишнюю
детскую инициативу надо сдерживать и что нельзя позволять мальчикам бить
девочек, стекол и самого инструктора по физкультуре. На другой день я
получил справку об успешном окончании курсов, и летом меня зачислили
инструктором детской площадки на Шестнадцатой линии.
Для первого занятия с ребятами я избрал вольные упражнения. Так как
движения были вольными, то я их сам тут же изобретал, а ребята повторяли.
Воспитательница осталась даже довольна; она только вскользь заметила, что,
быть может, надо поменьше махать кулаками, - ведь все-таки это не
подготовка к боксу. Затем она ушла, а я остался с детьми на два часа. Что
мне с ними делать - я не знал. Но потом я вспомнил, что инструктор должен
проявлять изобретательность в спортивных играх, и эти игры должны быть
поучительными. Сперва я сделал попытку разбить ребят на две группы, равные
по силе, но это не удалось, так как каждый считал себя сильным, а всех
остальных - послабее. Тогда я разбил детей на две группы по принципу
местожительства. Те, кто жил на Шестнадцатой линии, вошли в одну группу, а
те, кто жил на Семнадцатой, - в другую. "Вы будете Четными, - сказал я
первой группе, - а вы, - сказал я второй, - будете Нечетными". Дети охотно
согласились. Так возникло два отряда. А девочки стали санитарками.
- Ну, а теперь что? - спросили дети.
- Теперь играйте в войну, - сказал я. - Для начала станьте друг против
друга и воюйте. Только чур ногами не драться и ногтями не царапаться. А
девочки-санитарки будут оттаскивать раненых в тыл.
И бой закипел - стенка на стенку.
Когда пришла воспитательница, она спросила, почему это дети такие
возбужденные и почему у некоторых синяки. Я ей ответил, что у нас была
игра в войну, где, вполне понятно, употребляют различные силовые приемы.
Воспитательница была молодая и робкая. Она сказала, что в принципе она
против этой игры не возражает, но было бы желательно, чтобы силовых
приемов употреблялось несколько меньше, а то родители будут недовольны.
Сами же дети, кроме очень уж побитых, игрой были довольны. И когда настал
час обеда, они все еще были под обаянием этой игры. Они сели друг против
друга - Четные по одну сторону стола, а Нечетные по другую, - и когда
наелись, то стали кидать друг в друга ложками и эмалированными мисками. А
после часового сна и полдника я повел ребят на остров Голодай на прогулку,
и там они продолжали играть в войну. На Голодае в то время было много
пустырей, и там можно было развернуть настоящие боевые действия - с
засадами, охватом флангов и взятием пленных.
Через несколько дней война Четных и Нечетных приняла новые организационные
формы и из малой детской войны переросла во взрослую уличную. Дело в том,
что, разбивая детей на два отряда по линейному принципу, я не учел особых
топографических и исторических особенностей Васильевского острова. Ведь
когда-то Петр Великий хотел весь этот остров перерезать каналами. Линии
задуманы были как набережные. С тех пор каждая линия, то есть каждая
сторона улицы, носит свое название, вернее свой номер. Вы, например,
стоите на тротуаре Десятой линии и смотрите на другую сторону улицы. Но
эта другая сторона улицы уже не Десятая линия, а Одиннадцатая. Поэтому,
когда ребята продолжали войну вне стен, вернее вне забора детплощадки,
они, будучи разделены по линейному принципу, стали, естественно, драться
линия на линию, ибо дома Четных располагались против домов Нечетных, Если
кого-нибудь из Нечетных ловили в одиночку на Шестнадцатой линии, то его
колотили. То же происходило с Четными, попавшими на Семнадцатую линию. Но
эти детские драки послужили только детонатором. За маленьких стали
вступаться ребята постарше, а за ребят постарше - взрослые. И начались
форменные сражения. А драться на Васпльевском умели! Недаром он славился
своей шпаной. Правда, в это время уже не было графа Панельного, но шпаны
еще хватало.
Не прошло и двух недель со дня моего поступления на детплощадку, как меня
зачем-то вызвали в роно. Там меня спросили, как я провожу занятия с детьми.
- По-моему, я неплохо провожу занятия. Ребята даже довольны, - так ответил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг