машины, мотоцикла - тоже. Теперь вычислим затраты времени противной
стороны: Ирке пешком до участка - двадцать минут, на разговор с
прояснением, осенением и догадыванием - три, на спешные сборы с
переобуванием - семь и с поспехом до платформы - еще пятнадцать. И сразу
же может начаться аврал. Сорок пять минут до тревоги. Сорок пять минут на
заметание следов.
Сорок пять минут. Из них - семнадцать на электричке до Конечной. Раньше
слезать - слишком большой риск - никакого транспорта, а пешком скоро не
скроешься. Остается двадцать восемь минут. Часы около сердца заработали,
как по наковальне: гук-гук, бах-бах! Двадцать восемь минут, чтобы,
во-первых, сменить одежду, во-вторых... И неизвестно, что во-вторых.
Конечно, бежать, скрываться, чтобы они не нашли меня ни за что! Видал, уже
Они с большой буквы. Я же Дичь, Они охотники. Мое дело - бежать,
хорониться, их - распутывать следы и за шкирку: стой! Что там у них сейчас
делается, что будет делаться дальше, я узнаю, если попадусь, а нет, так
ничего и никогда - отрезана прошлая жизнь. Попал я в переделку. Ну а,
допустим, не бегать, пойти и начистоту, как есть. Где доказательства? Кто
поверит, неделю назад я сам бы не поверил хоть кому. Я же сейчас всем
никто. Где тот мудрец-долготерпец, чтобы вникать всерьез?
Нету у меня другого выхода, как бежать по воровскому способу. Ничего
для меня нет противней, как делать что-либо не по-настоящему, а
шаляй-валяй, на соплях. Если взялся, сделаю со знаком качества. Взялся
бежать, скрываться, так чтобы убежать и скрыться. А вот, когда найду
ягоды, тогда любого заставлю допереть до истины.
Конечная. Еще двадцать восемь минут. Гук-гук! Спокойно.
По-профессиональному все делается спокойно. Выхожу со всеми, не выделяясь.
Та электричка, на которой я вроде бы уехал в Город, прибудет через
тридцать четыре минуты. Вернее всего, меня будут встречать там, но и здесь
спокойно нужно принимать меры. Иду со всеми. Идем мимо промтоварной
палатки Конечного торга, около которой выстроилась очередь. Давали
свитера: один из них покачивался на плечиках, прицепленных к козырьку
палатки, и от него даже падали блики - оранжевые и малиновые, такие яркие
были краски узоров, может быть, те самые краски, которыми разрисовывают
дорожные знаки, и они вспыхивают в темноте от света фар. К очереди
сворачивали и некоторые сошедшие со мной с электрички. Что, если я
отоварюсь незаметно, мимоходом. На себя - свитер, пиджак - в сторону,
кепку я уже давно сунул в карман. Очередь на четверть часа, а у меня в
запасе еще двадцать шесть минут. Бах-бах! А вдруг? Спокойно, спокойно,
что: вдруг? Я уже нацелился на хвост очереди - полную женщину в голубой
кофточке, как сам же себе и ответил. Спокойно и рассудительно: вдруг
Патиссоныч вышел Ирку встречать. Тогда, может быть, давно уж начался
аврал, и ту городскую электричку, на которой я вроде уехал, прочесывают
или прочесали, и распространяют тревогу дальше. Взглянул я на дорожку,
когда Ирка вышла из вагона? Нет, не взглянул. Прокол? Явный прокол! Ох,
черт, и трудная же работа у преступников. Как ни погляди, вредное
производство!
Теперь прикинем это вдруг спокойно и по логике. Я продолжал идти за
большинством бывших пассажиров. Допустим: время ноль, пуск. Начинают меня
искать в городской электричке, одновременно или, в лучшем случае, немного
погодя сообщат сюда, на Конечную. Здесь же где меня искать? А вон, в
очереди за дорожно-знаковыми свитерами. Допустим - успел, переоделся,
тогда в чем меня искать? В этом же светящемся свитере. Таких костюмов-то,
как на мне, зелененько-голубовато-сереньких чуть не на каждом третьем.
Дорожный же знак редкость, его видно издали. Вывод самый спокойный,
логичный: наддать ходу! Тут как раз вышли все вместе на шоссе, а там
кричат из "рафика":
- Кому на Заполье?
- Мне! - и влезаю в машину.
- Ну все, что ли? Поехали!
И поехали взаправду. Гук-гук, бам-бам! Спокойно. Проверим еще. Если
Тминыч встретил Ирку, если сразу трехнулся, если допустили его к линейному
телефону, тогда, конечно, ноль - пуск! А если не встретил, не трехнулся,
не допустили, тогда есть еще льготное время - девятнадцать минут. На
Конечной я, похоже, не наследил: в очередь не вставал, последнего не
спрашивал, а что направился было к палатке, они не заметили, увлеченные
соблюдением очереди. Любой знает, когда стоишь в такой вот промтоварной
очереди, ничегошеньки кругом не видишь, даже в дождь очередь не так
промокает, как сторонний прохожий, а меньше. Нет для стоящих в очереди
внешней среды, не воспринимают они ее, и она, похоже, отвечает тем же.
Нет, не наследил я на Конечной.
"Рафик" тем временем свернул на бетонку. Кто-то собирал деньги, кто-то,
расплачиваясь, попросил, чтобы остановили у поворота, впереди меня
сказали: и у фермы. Есть, выходит, варианты. Все платили мелочью, я молча
протянул рубль, мне - сдачу. Ударил ветром встречный автобус, рейсовый, с
номером и кондуктором. Тоже вариант. И самый подходящий - как кто будет
выходить поблизости от автобусной остановки, слезу и я, дождусь автобуса,
и жарь... Но тут "рафик", не снижая скорости, соскочил с бетонки на
грунтовую дорогу. Я даже рот открыл от неожиданности и рванулся, словно
хотел выскочить в окно. На меня смотрели все, кто был в "рафике", с
понимающим, сочувствующим выражением. Неужели попался? Гук-бам! Спокойно.
Профессиональная работа требует спокойствия и трезвости. Но шофер "рафика"
тоже разглядывал меня через свое зеркальце с какой-то затаенностью.
- Ну, остановить, что ли? - спросил он у меня с двусмысленной ухмылкой.
Я опять дернулся к окну и только уж потом к дверце, еле пробормотав:
- Ага, мне по бетонке.
Все, кто был в "рафике", удовлетворенно захохотали. Шофер затормозил и,
когда я открывал дверцу, сказал:
- Во, всегда так - прозевывают свой поворот - что старый, что малый.
Хохот возобновился, я спрыгнул на землю, ничего не соображая, в панике
готовый кинуться бежать, а шофер еще добавил специально для меня:
- Смотри, парень, не соглашайся, если твою деревню опять начнут
переименовывать. Нас позови!
Он захлопнул дверцу, рванул с места так, что пассажиры запрокинулись на
сиденьях, но, возможно, они запрокинулись от смеха, а не от инерции.
Как попал я в немыслимое положение, так оно и продолжает становиться
все немыслимее и немыслимее. Словно муха на липкой бумаге. Только присела,
глядь, на лапке что-то лишнее, она ее об хоботок - и на хоботке неловко,
другой лапкой - тут и задние что-то, задние об крылышки, а не обчищаются,
улететь бы чуть пораньше, жужжи не жужжи - гибель. Но я жужжать не стану,
не такой я человек. "Рафик" скрылся за бугром. Я оглядываюсь, чтобы не
прозевать, когда появятся они. Доконали меня хохотом. Втянул голову в
плечи, покошусь через правое плечо, покошусь через левое, а их нет.
Поплелся на бетонку: решили небось встретить меня на бетонке, ждет меня
там засада. Иду навстречу судьбе, деваться больше некуда.
На бетонке было даже пустынней, чем обычно бывает на бетонках, - просто
тишина, только дятел стучал на засохшей, облупленной осине. Впереди, как
если б "рафик" не свернул на грунт, пестрела шашечками коробка автобусной
остановки. Там тоже пусто, тихо. Под раскоряченной железной буквой А по
торцу крыши было написано теми же разными красками, что и шашечки:
дер.Зеваки. Где-то близко деревня, вон где - за полосой берез поле, на том
краю ветлы и коньки крыш. Выходит, это и есть деревня, которая называется
Зеваки. Зеваки так Зеваки, мало ли... Во мне ничего даже не шелохнулось,
хотя я и не нашел еще объяснения ни смеху, ни затаенному ожиданию; как мне
показалось, они были заранее уверены, что повеселятся на мой счет. Со
страху-то, что значит потерять профессиональное спокойствие, думал -
предупреждены, ждут, как это будет выглядеть: задержание, - оказалось же
совсем другое, а я не знаю, что другое, опять прокол. Не знаю, и на какой
оказался бетонке. Направление-то ясно - удаляться от Конечной. Но куда я
приеду? На побитом камнями и исцарапанном расписании можно было разобрать,
что машины ходят через двадцать - двадцать пять минут, но без направления.
Надо же - ни разу не забирался сюда за грибами - леса подходящие, вон
дубняк, а там - ельник. Мне дело надо решать, а я грибы!
А решать приходится снова с риском обратить на себя внимание. Прочту на
трафарете, когда подойдет автобус, хорошо бы на лобовом трафарете - всегда
заметно, если разглядываешь боковой. Вернее всего, маршрут начинается от
Конечной, тогда не придется ничего спрашивать, оставлять следы в памяти
пассажиров.
Как бы не так! Они - сколько их там ни сидело, человек, может быть,
шестнадцать пассажиров, - стали разглядывать меня и тоже с загадочным
ожиданием, когда автобус еще только приближался к остановке. Гук-гук! Что
же это такое, не дают устояться спокойствию! "Химзавод - Птицефабрика" -
лобовой трафарет, боковой: "Птицефабрика - Конечная - Химзавод". Что
делать? Я неловко или совсем неуклюже, оттого что на меня все смотрели,
вскарабкался по ступенькам, протянул кондукторше заготовленный рубль и
деловито буркнул: до конца. Но и это не прошло. Пассажиры окаменели,
кондукторша же, наоборот, оживилась, она подняла мой рубль, чтобы не
только пассажирам, но и шоферу было видно, хоть шофер и без этого смотрел
на меня. Я хоть понимал, что другое, не задержание, испугался до холодного
пота и оцепенения.
- А до какого именно конца, молодой человек? - спросила кондукторша, и
все либо закивали, либо изобразили, что они тоже больше всего хотят знать,
до какого именно конца я собираюсь ехать.
- До того, - продолжал я настаивать, мотнув головой по ходу автобуса,
но не удержался, спросил: - А куда вы едете?
Тут случился точно такой же хохот, как в "рафике". Автобус не трогался,
потому что шофер закатывался со всеми.
- А мы едем до Птицефабрики, молодой человек, - сказала кондукторша на
передышке.
Она держала мой рубль почему-то за уголок, двумя пальцами, как мокрый.
- Вот и мне до Птицефабрики, - сказал я послушно.
На этот раз стало тихо так, что я услышал, как воздух завихривается в
их легкие, а кондукторша сообщила в этот момент свистящей тишины:
- До Птицефабрики - в обратную сторону. Такой, - она успела
поколебаться, подбирая слово, а воздух все еще входил в них, - такой юный,
а уже зевака! - Она разжала пальцы и капнула рублем мне в руку.
Меня вышибло из автобуса, словно взрывной волной, и они тут же
умчались, как будто задержись автобус еще хоть крошку, и лопнет их
веселье, а так растянут его до самого Химзавода, и даже там расставаться
им будет жалко. Зато и я догадался, что к чему и как пришпилено, не хуже
моего морковного Петеича, стоял, задрав голову, читал на ребре крыши -
дер.Зеваки - и не торопясь реконструировал свое участие в местном
аттракционе. Воображал себя злодеем, а выступал в роли клоуна - зеваки!
Вот так давным-давно, когда я был, возможно, лишь немного старше, чем
сейчас, под Астраханью случались похожие спектакли. Только тогда-то я
участвовал зрителем, а не рыжим. Уроженцев Хараболей, не то Сероглазки,
но, может быть, и другого какого-нибудь села астраханцы считали
неисправимыми путаниками: пошлешь за картузом - жди с арбузом, и, конечно,
старались, как только могли, эту славу приумножить. Пользовались нечистыми
уловками, чтобы подстроить, а потом так же, как сейчас эти в автобусе,
ликовали, захлебываясь хохотом. У нас в изыскательской партии работали два
таких парня - из знаменитого села. Парни осторожные, а все равно их
вкручивали в путаницу. Поменяют специально ночью местами ящики с
инструментами, а утром уже с поля посылают одного из них, чтоб немедленно,
чтоб скорей, и начинается потеха, когда парень, схватив на привычном
месте, приносит совсем не тот ящик. Все смеялись, и я смеялся, хотя все
знали и я знал, что подстроено, и еще как смеялись! Насколько же больше
было веселье пассажиров и "рафика", и рейсового автобуса, когда
встретились с неподдельным зевакой! И насколько же возросла сомнительная
слава злополучной деревеньки!
Хорошо, что я определился и выскочил из этой карусели на твердую почву.
Сяду на следующий автобус, возьму билет до Химзавода, и можно будет
вздохнуть, переключиться на обдумывание дальнейшей своей судьбы.
Отпихиваешь, откладываешь первостепенное, непоправимое, нарочно
притворяешься сам перед собой, что забыл, тут же с этой суматохой, глупыми
недоразумениями забыл на какие-то минуты по-настоящему. Зато теперь обдало
холодом.
И вдруг, как в липком кошмаре, наступала опять клоунада: следующий
автобус оказался _красным_ - с красным номером, и на красном трафарете
одно знакомое название - Конечная, посередине... А в автобусе точно такие
же пассажиры, точно так же смотрят, разглядывают меня с затаенным
ожиданием. Почти прожигали меня этим нарастающим ожиданием, а я невольно
сжимался, втягивал голову в плечи, пока автобус, поиграв подфарником,
свернул к остановке и, остановившись, призывно распахнул заднюю дверцу. Я
помахал шоферу: мол, без меня. Все пассажиры немедленно просияли,
осклабившись, а кондукторша, похоже, сестра той, с предыдущего автобуса,
или даже двойняшка, так же вкрадчиво спросила, высовываясь из своего окна:
- Отчего же это вы, молодой человек, не желаете ехать с нами.
- Мне на черный! - сказал я затравленно.
На красном автобусе и смеялись красно, куда там тем с черного, те
больше запрокидывались и взвизгивали, эти же реготали, будто табун на
скаку, и срывались с места красно, не успел моргнуть - не стало их, только
регот слышался, как от умчавшейся грозы.
Не могу сказать, не помню, что я тогда - разрыдался, или взвыл, или
сдержался. Потому что навалились на меня тоска и беспамятство. Собирается
же в последовательность с того момента, когда я уже сидел в следующем
автобусе и допрашивал себя: почему же ты ее не узнал, она могла не узнать
и должна была не узнать, а ты почему? Повернуться и уйти навсегда, разве
это не подлость? Не узнал, предатель! А теперь назад поздно, другая
запущена судьба. В то же время и тоска и раскаяние лишь ненадолго
оттеснили ощущение нахального, на все взирающего с ухмылкой, молодого
непочатого здоровья. Опасение, ожидание погони тоже виделось через эту же
ухмылку: и страшно, и озорно, словно играю с кем в разведчики. Что лучше?
Сначала проникнуть в Город кружным путем, а потом сменить одежду или
сначала сменить, потом в Город? По озорной же линии припоминаю, что в
электричке, высматривая плодово-ягодную Ирку, гадал: будет с ней или нет
И.О., то есть я неомоложенный, в Жорином джинсопинсовом костюме, и когда
И.О. не оказалось, я принял это как просвет везения, что не так все
сложно, как могло бы закрутиться при неблагоприятном стечении
обстоятельств. Непринужденно, как будто только так всегда и бывает, передо
мной и во мне двоилась действительность: я - не я, прятаться - не
прятаться, мой костюм, а на мне он как с чужого плеча.
Химзавод. Сбылись мои предчувствия: с автобусной остановки виднелась
железнодорожная станция, значит, я отсюда смогу вернуться в Город через
Другой вокзал. Красный автобус, на котором я так гордо отказался ехать,
довозил пассажиров до самой станции. Его маршрут был укорочен с
противоположного конца, здесь же, наоборот, продлен от Химзавода до
станции. Пусть отдуваются за меня жители дер.Зеваки, а я займусь
переодеванием - магазин еще ближе, чем станция. К погоне я уже остыл,
рассчитал, что Апельсинычу вряд ли предоставили линейный телефон, а пока в
Город да там туда-сюда - долго еще до начала акции. Никакая акция еще и не
начиналась, если без паники-то. Сейчас увидим, почему это мой костюм на
мне - сразу видно, что с чужого плеча?
В магазине, толкая и подначивая друг друга, слонялась от отдела к
отделу компания акселератов, и я сразу затерялся среди них, роста я всегда
был небольшого, и со спины часто принимали меня за мальчишку, потом
смущались, а я великодушно успокаивал, что маленькая собачка век щенок. А
тут, когда поглядел в зеркало, впору было заскулить и поджать хвостик - до
того у меня оказался щенячий, даже жалко-щенячий вид без всяких пословиц и
шуток. Костюм же, складнее сказать, свисал, готовясь перейти к сползанию.
Хорошо еще, подвернулись акселераты, если на них одежда и не болталась,
зато они сами так вихлялись внутри своей одежды, что я мало чем выделялся
среди них - одежда ли стремится сползти с тебя, ты ли выползаешь из нее, -
какая разница для постороннего наблюдателя. Что же мне, так и ходить без
конца за акселератами?
Но они тут же подсказали мне выход. Бросились вдруг мерить уцененное
пластиковое пальто-недомерок. Перемерили и пошли дальше, а я померил и
заплатил, так и не снимая пластика. Они пошли в обувной отдел, я в другую
сторону, к головным уборам. Там нашлась фуражка-восьмигранка из такого же
пластика - давно мечтал. Нет, заворачивать не нужно, надену. Акселераты
запрыгали по лестнице на второй этаж, я подался на станцию.
Там до поезда, потом в поезде я обдумал все спокойно и по-глубокому,
вплоть до свалки около трансформаторной будки. Во всех новых районах, в
любых Черемушках, хоть предполагаю, и в московских Черемушках, обязательно
образуются стихийные свалки. Сначала в укромном месте - за кустами около
забора или глухой стенки - возникает за ночь старый матрац с вывороченными
пружинами, а то диван и уж вокруг них со временем что угодно. Если б вас
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг