А.И. ШАЛИМОВ
БЕГЛЕЦ
Исчезновение Митрофана Кузьмича Цыбули наделало немало шуму в
Алуште. Болтали разное... Работники районной милиции искали старого
лесника даже в огромных бочках местного Винкомбината, в которых храни-
лись знаменитые крымские вина.
Что касается Евдокии Макаровны - жены дяди Митрофана, то она была
твердо убеждена, что старик отправился прямо в ад. Она даже отслужила
панихиду по грешнику Митрофану, которого черти упекли в самое горячее
место адской кухни.
Об Альбине Евдокия Макаровна рассказывать не любила.
- Ну, жил во время оккупации. Кто его знает, откуда взялся... Не
такой был, как все. - Она тяжело вздохнула. - Непонятный какой-то... И
будущее предсказывал. Что сказал, все как по часам исполнилось... А уж
куда делся потом... - она махнула темной морщинистой рукой и потерла
углы глаз кончиком головного платка.
Я понял, что воспоминания причиняют ей боль, и не настаивал.
Позднее догадался, что память об Альбине для Евдокии Макаровны слишком
дорога. Старуха ни с кем не хотела делиться ею. Альбин был для нее
почти сыном.
Стояла весна. Цвели сады. Море дышало порывами прохладного ветра.
Приезжих было мало, и дача Евдокии Макаровны пустовала. Вечерами мы
подолгу сидели вдвоем на веранде у большого медного самовара. Пили чай
с прошлогодним вареньем, тихо разговаривали. Говорила больше Евдокия
Макаровна, а я поддакивал невпопад и снова и снова вспоминал утро того
удивительного дня...
* * *
Уже не первый год проводил я конец весны, а иногда и начало лета
в домике дяди Митрофана на окраине Алушты. Посреди тенистого виноград-
ника хозяева устроили беседку. Там стоял грубо сколоченный стол. За
ним хорошо работалось в яркие солнечные дни, когда небо кажется проз-
рачным и глубоким, а редкие облачка цепляются за скалистые вершины
гор.
Море было рядом, его шум долетал вместе с дуновениями легкого
ветра.
Сам дядя Митрофан появлялся редко. Летом он больше жил в лесной
сторожке.
- Чтобы не мешать отдыхающим, - объяснял он, когда заглядывал до-
мой.
В то утро он был дома...
Помню, у меня не клеилось с очерком. Я бросил перо и вышел в сад.
Дядя Митрофан в трусах, толстый и грузный, восседал на скамейке под
густым зеленым навесом виноградных лоз. Маленькими глазками, спрятав-
шимися в глубоких складках коричневого от загара лица, он следил, как
Евдокия Макаровна перебирала какой-то хлам в большом кованом сундуке.
Увидев меня, старик оживился.
- А, литератор, чернильная твоя душа, здорово, здорово! Чего дома
торчишь? Шел бы на море. Все равно больше не заплатят, если днем сочи-
нять. Я бы, если бы был сочинителем, только по ночам писал...
- Чего привязался к человеку! - ворчливо вмешалась Евдокия Мака-
ровна. - Лучше иди штаны надень. Срам глядеть! Если бы он был сочини-
телем!.. О чем тебе сочинять, басурману лысому?
Однако дядя Митрофан был настроен мирно.
- Заглохни! - посоветовал он жене и, потирая небритый подбородок,
продолжал: - Мне есть чего рассказать... Мне из пальца высасывать не
надо. А он вот не знает, об чем писать. По глазам вижу. Верно?..
- Верно, - признался я.
- Ну то-то. Люблю за правду. А ты возьми и напиши, скажем, про
меня. Напиши, какой я есть. Правильно напишешь, живи бесплатно, пока
не надоест...
- Тьфу! - плюнула Евдокия Макаровна и ушла в комнаты.
- Зачем она это тряпье хранит? - спросил я, чтобы переменить тему
разговора. - Все моль поела.
- Баба, - проворчал дядя Митрофан, заглядывая в сундук. - С нее
какой спрос. Она эту сундучину лет десять не открывала; все просила из
погреба вытянуть. Я сегодня выволок, так она теперь зудит, что из-за
меня все погнило.
Он запустил руку в сундук и сердито встряхнул тряпки.
Пахнуло сыростью. Стайка серебристых молей поднялась из тряпья и
заметалась в воздухе, спасаясь от солнечных лучей.
Дядя Митрофан выгреб из сундука сверток старых половиков и швыр-
нул на землю.
Один из половиков развернулся; в нем оказалось что-то, похожее на
широкий блестящий пояс с двойной портупеей. При виде пояса дядя Митро-
фан ошеломленно ахнул. С быстротой, не свойственной его грузной фигу-
ре, он нагнулся, схватил пояс и принялся внимательно разглядывать, по-
качивая седой квадратной головой.
- Что за штука? - поинтересовался я, указывая на ремни портупеи,
скрепленные серебристыми металлическими дисками.
Дядя Митрофан подозрительно глянул по сторонам.
- Это, брат, такая штука, - он натужно закашлялся, - такая шту-
ка... Да... Леший знает, как сюда попала. Вот не думал, что она у меня
осталась.
- А что это?
- Подожди, дай вспомнить, как было...
Дядя Митрофан потер небритые щеки, почесал голову.
- Эта штуковина от него ведь осталась. Вроде бы радио тут внутри,
а может, и еще что... Он эти ремни не снимал. Даже спал в них... И
часто при мне вот это колесико крутил.
Дядя Митрофан осторожно поскреб пальцем один из серебристых дис-
ков на ремнях портупеи.
Я нагнулся, чтобы получше рассмотреть диск. Он состоял из нес-
кольких колец, вставленных одно в другое. На кольцах были тонко выгра-
вированы деления и ряды цифр. В центре находилось выпуклое желтоватое
стекло, напоминавшее глаз. Я потрогал ремни портупеи. Это была не ко-
жа, а какая-то незнакомая мне пластмасса - прочная и эластичная. Едва
ощутимые утолщения свидетельствовали, что внутри портупеи скрыты ме-
таллические части.
Сырость и плесень не оставили следов на этом странном приспособ-
лении. Ремни были сухи и чисты, а металл блестел так, словно его толь-
ко что отполировали. Нет, это не было похоже на радиопередатчик, ско-
рее на крепление парашюта. Только для чего могли служить блестящие
кольца с рядами цифр, этот глазок и металлические детали внутри?
Я посмотрел на дядю Митрофана. Он был явно встревожен находкой.
Его толстые пальцы дрожали. Он беспокойно оглядывался по сторонам. Не
выпуская из рук портупеи, снова начал рыться в сундуке, перевернул во-
рох тряпья, долго шарил под ним; потом поднялся, отер пот со лба и,
отдуваясь, присел на край сундука.
- Еще что-нибудь должно быть? - спросил я.
Он не ответил. Сидел, припоминал что-то.
- Зачем не за свое дело берешься? - раздался ворчливый голос Ев-
докии Макаровны. - Кто тебя просил помогать? Ишь, расшвырял все. Шел
бы лучше спать, если дела найти не можешь.
- А что? Могу и пойти, - охотно согласился дядя Митрофан, поспеш-
но вставая с сундука и пряча портупею за спину. Он подмигнул мне,
предлагая следовать за ним, и поковылял в свою каморку под верандой.
Евдокия Макаровна подозрительно посмотрела ему вслед, покачала
головой и присела возле сундука. Я прошелся по саду и, когда Евдокия
Макаровна нагнулась над сундуком, проскользнул в комнату дяди Митрофа-
на.
Он сидел на кровати, большими узловатыми руками поглаживал порту-
пею. Жестом пригласил меня сесть рядом.
- Можешь верить, можешь не верить, - сказал он, вздыхая, - а было
так...
Он рассказывал долго и путано, часто останавливался, чтобы при-
помнить события, пропускал подробности, потом возвращался к ним, мно-
гое повторял, словно убеждая самого себя. Рассказ изобиловал отступле-
ниями, в которых он пытался по-своему объяснить происходившее. Эти
объяснения были наивны, а подчас еще более фантастичны, чем те удиви-
тельные события, свидетелем и участником которых ему пришлось стать.
Для краткости я опускаю большинство рассуждений дяди Митрофана,
сохранив лишь главное-поразительную историю Беглеца...
* * *
Это произошло ранней весной тысяча девятьсот сорок третьего года.
По ночам зарево полыхало над крымскими лесами, в которых укрывались
партизаны. У моря в Алуште и Ялте гулко стучали по разбитым тротуарам
каблуки фашистских офицеров и полицейских.
Поздним ненастным вечером дядя Митрофан возвращался из лесной
сторожки домой. Пропуска у него не было, и он осторожно пробирался по
тихим, безлюдным улицам, проклиная немцев, ненастье и ревматизм.
Ни одно окно не светилось, под ногами хлюпала размокшая глина,
над головой быстро плыли черные, мохнатые облака. В просветах между
ними изредка появлялась луна, и тогда казалось, что облака останавли-
ваются, а луна стремительно несется по небу, торопясь сбежать из этой
черной, враждебной ночи.
У входа в кипарисовую аллею дядя Митрофан остановился. До дома
было уже недалеко, но в аллее темно, как в погребе. Легко нарваться на
патруль. Дядя Митрофан прислушался. Как будто никого... Только вдалеке
шумело невидимое море.
Он сделал несколько шагов и замер на месте. Впереди, возле одного
из кипарисов, шевельнулось что-то более темное, чем окружающий мрак.
"Влип", - подумал дядя Митрофан, мучительно соображая, что лучше
- бежать или прикинуться пьяным.
Темная фигура также не шевелилась.
"Сейчас полоснет из автомата и служи панихиду, - рассуждал дядя
Митрофан, чувствуя, как его прошибает холодный пот. - Толи дело до
войны! Самое большее бандита встретишь. Так это все ж таки свой... А
тут, на тебе. Разбери, что у него на уме. И чего ждет? Может, не пат-
руль?.. Эх, была не была..."
Дядя Митрофан сделал шаг вперед и шепотом спросил:
- Кто такой?
Темная фигура беззвучно отступила за кипарис.
- Видно, не патруль, - осмелел дядя Митрофан. - Чего надо? Чего
по ночам шляешься? - угрожающе продолжал он, делая еще шаг вперед.
Фигура продолжала молчать, но уже совсем близко слышно было тихое
прерывистое дыхание.
- Смотри, задуришь - стрельну, - быстро предупредил дядя Митрофан
и, в подтверждение своих слов, звякнул в кармане ключами.
- Нет, нет, - странным, чуть гортанным голосом отозвался незнако-
мец, - я не враг вам. Но, во имя справедливости, помогите мне.
- Ранен, что ль?
- Нет.
- Жрать хочешь?
- Не понимаю, - помолчав, отозвался незнакомец. "Не наш, - сооб-
разил дядя Митрофан. - Но и не немец".
- Голодный?
- Нет...
- Так какого лешего тебе надо?
- Спасибо, - серьезно сказал незнакомец, - лешего мне также не
нужно. Мне ничего не нужно. Скажите только, где я и какой сегодня
день.
Дядя Митрофан тихонько свистнул.
- Ясно, что за герой. А ну, пошли до хаты. На улице про такие де-
ла не говорят.
Незнакомец, видимо, колебался.
- А вы кто? - спросил он наконец, отступая на шаг.
- Тебе я друг, - решительно отрезал дядя Митрофан. - Помогу в чем
надо. Свою обязанность знаю. Мы союзников уважаем, хотя вы и не спеши-
те со вторым фронтом... Пошли...
- Хорошо, - сказал, подумав, незнакомец. - Но неужели у вас нель-
зя говорить на улице о том, какое сейчас время?
- У нас, брат, такое время, что о нем лучше говорить, когда оно
кончится.
- Кажется, я сильно ошибся, - сказал незнакомец.
- Это бывает, - охотно согласился дядя Митрофан. - Я сам вместо
горилки раз уксуса хватил. Пошли...
Пробираясь по темной аллее, он слышал за плечами настороженное
дыхание незнакомца.
Наконец скрипнула калитка виноградника. Дядя Митрофан облегченно
вздохнул.
- Однако добрались...
Ощупью нашел под крыльцом ключ, открыл дверь, пропустил гостя
вперед. В комнате занавесил окно старым одеялом и тогда уже зажег ке-
росиновую лампу. С интересом оглядел гостя. Перед ним стоял юноша лет
двадцати, среднего роста, с узким бледным лицом, темными бровями и
светлыми пепельными волосами. Он был одет в серую клетчатую куртку с
черными отворотами и узкие бархатные брюки. Под курткой виднелась бе-
лая рубашка с черной ленточкой вместо галстука. Тонкий резиновый плащ
с капюшоном, который юноша снял, войдя в комнату, едва ли мог согреть
хозяина в холодную мартовскую ночь.
- Продрог, небось, - сказал дядя Митрофан, поеживаясь в своем
ватнике. - Вот беда. Водки нет и дров, брат, не заготовлено. Завтра
жинка печку истопит. А сейчас я на керосинке чайку вскипячу. Погреем-
ся.
- Нет, мне не холодно, - своим звенящим, гортанным голосом сказал
юноша. - Но я вам очень признателен, что приютили меня. Я здесь совсем
никого не знаю. Откровенно говоря, я даже не знаю, где я.
"Вот, сбрасывают людей, а без толку, - мелькнуло в голове у дяди
Митрофана. - Ни карт, ни одежонки приличной. Оденут, как клоуна, а он
сразу и засыпется. Этого, наверно, в Румынию предназначали, а он вот
куда угодил. Хорошо еще, не в море. И что бы делал, если бы меня не
встретил".
- Ну, давай знакомиться, - продолжал он, обращаясь к гостю, - ме-
ня Цыбулей звать, по имени Митрофан, по батюшке Кузьмич, а тебя как?
- Мое имя Альбин, - сказал юноша.
- Что же, имя неплохое, - одобрил дядя Митрофан. - А фамилия?
- Зовите меня просто Альбин, - смущенно улыбнулся юноша.
- Альбин так Альбин, - согласился дядя Митрофан. - Молод, а конс-
пирацию знает. И между прочим, правильно. Мне твоя фамилия ни к чему.
Завтра я тебе одежонку приличную достану; в твоей на улицу не выйдешь,
сразу арестуют. Документы-то есть? Паспорт или еще что?
- Не знаю, - нерешительно промолвил Альбин. - Но скажите, пожа-
луйста, куда я попал? Что это за место?
- Алушта...
- Алушта? - повторил юноша, слегка пожимая плечами. - Не помню
такого... А какая... страна, или, как это называется... государство?
- Да ты что, с луны упал? - удивился дядя Митрофан. - Крым это.
Крым-то ты знаешь? Чему только вас учат там... А государство здесь бы-
ло советское, пока фашисты не пришли. Вот вышвырнем их, и опять оно
будет... А тебе-то куда надо было?
- Не совсем сюда, - горестно вздохнул юноша. - Теперь уже все
равно, но боюсь, это не единственная ошибка. Какой сегодня день?
- Шестое марта.
- Ну, а дальше?
- Чего дальше?
- Шестое марта какого года?
Дядя Митрофан ошеломленно разинул рот.
- Да ты что, шуткуешь надо мной, хлопче? - угрожающе протянул он
и так треснул кулаком по столу, что со звоном подскочили стаканы.
- Не сердитесь, Кузьмич, - тихо сказал Альбин. - Я правду говорю.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг