ке. У меня кончились деньги. Я питался сыром, который поливал соусом. Потом
выслал телеграмму матери.
Удивительная беззаботность! А если бы она промедлила? Но на другой
день, на пляже за Кудепстой, на поручень аэрария сел белый голубь. Я подошел
к нему, но он не боялся меня. В ту минуту никого рядом не было: только го-
лубь и я. Он не улетел. Даже когда я протянул к нему руку и почти коснулся
его перьев. Тогда пришел ответ: для меня есть известие. Через два часа я по-
лучил деньги, всего сорок рублей. Это было уже не счастье, а эйфория. Я пи-
ровал в кафе на набережной. Я ездил на автобусе все на те же хостинские пля-
жи. Я успевал выступать днем и вечером. И это самая большая загадка. И вот я
увидел трех голубей во дворце санатория "Мыс Видный". Сначала - одного. По-
том - еще двух, оба белые. Три голубя ворковали и на пустынном дворе обошли
степенно груду ящиков, клумбу, направились по дорожке к раскрытому зеву под-
вала. Я наблюдал за ними в окно с четвертого этажа. Через пять минут начина-
лось мое выступление с демонстрацией мгновенного исцеления с помощью биополя
- тогда я позволял себе самые рискованные тексты на афишах. Но в эти пять
минут я увидел, как один голубь поднялся в воздух, закружил над крышей и ис-
чез в чердачном окне. Тогда два голубя тоже поднялись и улетели. И я знал,
что тот, первый голубь - я сам. Поздним вечером, когда я вышел к автобусу, к
остановке быстро подошли две женщины в светлых платьях: одну из них я хорошо
знал. Они были на выступлении и вышли вслед за мной. Я рад был их видеть.
Удивительная легкость общения во время этого короткого свидания говорила мне
о магии, которую я постигал и которой поражался. И вот их нет, как не стало
голубей. Вечерний автобус петляет по склонам горы Ахун. Внизу то место, где
я тонул в семьдесят третьем. А за день до этой встречи я видел в Адлере жен-
щину, очень похожую на мою знакомую, и вспоминал ее, хотя не знал, что уви-
жу. А она в тот день читала мою афишу и тоже вспоминала меня. С тех пор меня
изумляли обязательные совпадения: если я видел человека, который был похож
на моего хорошего знакомого, то, значит, в ту самую минуту этот знакомый ду-
мал обо мне. Лица людей стали говорить мне больше, чем до тех пор, иногда
лишь выражение лиц совпадало, но и это было верным признаком странной связи
между мной и моим другом, товарищем, женщиной или мужчиной.
Мир преображался в ту осень. Я преображался сам. Как будто вернулось
детство, и я открывал для себя язык посвященных, язык богов. На тысяча де-
вятьсот восемьдесят первом километре, у столба я стоял, пропуская поезд. Это
в километре от Хосты. Мимо меня с грохотом мчались товарные вагоны. В трид-
цати метрах от меня возник открытый вагон. Я видел пластиковые мешки, завя-
занные вверху прочным белым шпагатом. На моих глазах узлы шпагата развяза-
лись на одном из этих мешков, на крайнем, ближнем ко мне. Я всегда ходил на
дикий пляж по шпалам - из Кудепсты, куда ездил на автобусе, или из Хосты.
Мне некуда было отступить - пропуская этот поезд, я забрался на узкое подно-
жие крутого склона горы. И когда мешок сам по себе развязался, вагон прибли-
зился. Мешок наклонился, из него щедро потекла широкая серая сухая струя це-
мента. Весь этот цемент был выброшен на меня. Я стоял на том же месте, но
меня уже не было: вместо меня была глыба, засыпанная белой мукой. Я два или
три часа приводил себя в порядок у моря. Опоздал получить крохотный гонорар
за мои лекции и выступления. Но на другой день я отправился на тот же пляж.
И когда я прошел километровый столб, возник поезд вдали. Он быстро подошел,
неслись товарные вагоны, я стоял почти на том же самом месте, прижатый к
склону... И показалась цистерна. И за тридцать метров от меня ее крышка
звякнула, и я вздрогнул. Еще раз, еще раз... И, точно набравшись сил, эта
крышка в десяти метрах от меня откинулась, открыла цистерну, и тут же, заме-
рев от изумления, я увидел, как из нее поднялся прозрачный столб. Он обру-
шился на меня, я покачнулся. С грохотом исчез из виду последний вагон. Я
стоял мокрый с ног до головы. Это была вода.
Едва ли я сообразил стразу, что самое невероятное в этой истории. Везли
обычную воду. Куда? Зачем? Одна цистерна с водой. И товарные вагоны. Верный
себе, я разгадал смысл событий. Ответ подсказала мне год спустя одна знако-
мая: это посвящение землей и водой. Но если цемент, а не земля, то еще и ог-
нем - ведь мергель обжигают в печах.
Это странно, но я не мог не поверить. Самое удивительное, что поезда в
последующие годы здесь, в Хосте, отвечали на мои вопросы. Та же знакомая
сказала: это место моей силы. В восемьдесят пятом я попал в гостиницу "Хос-
та" в хороший одиночный номер на втором этаже. Вечером после купания в пер-
вый же день я смотрел передачу на экране цветного телевизора, может быть,
единственного на этаже. Лег спать. И тут же услышал легкий гул, шум. Через
пять минут я накрылся головой с одеялом. Потом заткнул уши. Спустя полчаса я
соорудил настоящую баррикаду из двух стульев и стола и накрыл ее одеялом. Но
баррикада не защитила меня от странного шума. Я не мог спать. Утром, чувс-
твуя себя разбитым, бесконечно усталым, я пошел на пляж. Я знал, что другого
номера мне не дадут в ближайшие дни - их просто не было, все занято. И я
твердо был уверен, что спать не смогу. Я забылся на диком пляже в кошмаре, я
вздрагивал во сне, даже вскрикивал. От одного вскрика я проснулся. Ситуация
несложная, но от нее уйти невозможно. Я пытался шутить. Но от этого станови-
лось жутко. Я был обречен. Я знал, что этот шум постоянен и что я не смогу
спать ни в одну из предстоящих ночей. Просто. Глуповато. Но безысходно. Ког-
да я открыл воспаленные глаза, вдали шел поезд. Он должен был пройти недале-
ко от меня, там, наверху, у горы. Что-то подтолкнуло меня. Я не отрываясь
смотрел на пробегавшие вагоны. "Последний вагон!" - прозвучало во мне.
Я смотрел и видел странную вещь: на последней платформе стояло сооруже-
ние. Я силился понять, что это, но не мог. Я и сейчас не знаю, что это было.
Машина. Но суть не в ее назначении. Я увидел красный бак. Он выделялся, он
был частью этой машины. Потом я лежал с закрытыми глазами, соображая, осоз-
навая, что это не случайность... Осенило: главное - это бак. Я быстро соб-
рался, вернулся в гостиницу. В номере слышался тот же мерный шум, только
днем он казался тише. Но я уже знал, что это такое. Это был бак, бачок в ту-
алете. Поезд дал мне точный ответ. сам бы я ни за что не обнаружил бы сей
элементарный факт: ведь туалет в котором не работал клапан, располагался на
четвертом этаже,. двумя этажами выше моего номера, а в стене проходила тру-
ба, вода глухо журчала, и никому не было до этого дела. Когда я пробовал об-
ратиться с просьбой, то был обещан слесарь, но только на следующей неделе.
Глуповато. Почти смешно. Но только эта глуповатая ситуация перечеркивала на-
чисто мой отпуск. И тогда я полез сам в это помещение на четвертом этаже,
где к дверям была прикреплена шурупами черная фигурка дамы, и сам изогнул,
развинтил и снова свинтил механизм бачка. А потом допоздна за чашкой чая я
наслаждался тишиной до такой степени, что даже не хотел спать.
Поезда говорили мне всю правду. Номера последних вагонов, их открытые
окна, белый цвет бетонных блоков и даже их количество совпадали с днями мое-
го счастья, с событиями, с моей судьбой. Я в этом убеждался всякий раз, ког-
да во мне звучало: "Последний вагон!" И я видел его, наблюдал, понимал от-
вет. От всезнания в Асгарде во мне навсегда остался земной вариант пути к
истине, и я в грусти и радости, в смешных и серьезных ситуациях знал, что со
мной будет и в какой день это случится.
Хоста - место моей силы. Отчасти - и моей слабости. Невидимая монета,
которую разыгрывает судьба, иногда поворачивалась другой стороной. Мне гре-
зились трагедии, тонули доисторические острова и материки, лилась кровь
где-то далеко от меня, но не настолько далеко, чтобы я был спокоен. Снилась
гибель Атлантиды и гибель добродушных этрусков, уничтоженных демографической
волной с юга - из Рима, которому они же дали жизнь, знание, судьбу.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МИДГАРД
ПРЕДВЕСТИЕ ВСТРЕЧИ?
Ни души. Я дождался, когда чайка достигла уреза воды и, оглядываясь,
наклоняя голову, стала пить. Выпрямился, пошел по широкому пляжу прямо к
ней. Кажется, пытался уговорить ее: не бойся, пичуга, ты же пропадешь без
крыла! Она слушала не то меня, не шорох прибрежной гальки - полоса пляжа у
самого моря галечная, как и дно. Перестала пить. Выпрямила шею. Стала ухо-
дить от меня, не проявляя обычной в подобных случаях птичьей тревоги. Я при-
бавил шагу.
Она тоже.
Она подобрала подбитое крыло. Грациозная ладная птица. Никто бы не ска-
зал сейчас, что она обречена. Даже вчера в полдень, когда стояло солнце над
головой и на пляже был народ и она появилась вдруг, волоча правое крыло, а я
пытался ее поймать, сразу две сердобольные женщины в один голос закричали,
чтобы я не трогал птицу. Я попытался объяснить, как чайки хватают рыбу с ле-
ту, как плохо живется тем из них, кто плохо летает. Напрасный труд! Я даже
не успел дойти в своих рассуждениях до главного: бескрылая чайка не сможет
жить. Эти женские крики и возгласы словно бы еще звучали, и я невольно ози-
рался по сторонам. Но пляж был пуст: вечерний час! Только я и чайка.
Солнце ушло в ту сторону, где был Чатырдаг. Свет не слепил глаз. Я уви-
дел кольцо на птичьей лапе. Тусклый, красноватый металл. Медь? Трудно расс-
мотреть. Птица не особенно мне доверяла - и правильно делала. Чем, с ее точ-
ки зрения, я отличаюсь от парня, который запустил в нее камнем?
Я побежал. Это последний шанс поймать птицу до сумерек. Она ушла к по-
лосе песка... Ей легче. Бежишь, бежишь, почти настигаешь ее - вдруг она по-
ворачивает, помогая обоими крыльями, и здоровым и сломанным, и нас снова
разделяют непреодолимые метры. Все сызнова. Пятьсот шагов до изгороди, мимо
бетонных ступеней, мимо лежаков, топчанов, пляжных грибков - и песок, пе-
сок... Ширина пляжа - пятьдесят шагов. Это означает для птицы свободу манев-
ра. Бывают минуты - и она подпускает меня на три-четыре шага. Устает? Не
знаю.
Вот такая минута! Стоит сделать бросок - и я ее накрою. Но ведь я не
охотник. Птица нужна мне живой.
Я кормил ее несколько дней. Покупал в магазине на набережной жареную
треску, копченую ставриду. Оставлял ей на ночь под деревянным топчаном, где
она срывалась от людей. Скрывалась - но не могла скрыться, уйти от них. Мо-
жет быть, она знала, что только здесь и можно выжить хотя бы неделю-две. Так
я увидел ее после вечернего купания, когда она появилась из-под серых дере-
вянных планок и, прочертив сломанным крылом слабую черту по песку, вышла на
гальку, наклонилась и стала пить морскую воду. Я впервые видел, как чайка
пьет. Едкая от соли вода капала с ее желтого клюва. У меня сжалось сердце.
Целыми днями сидеть на жаре в деревянном ящике - и только по вечерам, когда
уже никого нет, кроме запоздалых купальщиков, вроде меня, выбираться к бере-
гу, чтобы глотнуть соленой воды! И потом ворошить какие-то отбросы, обрывки
бумаги в надежде найти хоть какие-то крохи съестного. И это чайка! Птица с
голубыми крыльями, светлым клювом, белоснежным оперением, с крыльями, размах
которых около метра!
И этот крик, почти вопль: "Не трогать птицу! Пусть живет здесь!". Бла-
гими намерениями вымощена дорога в ад, к смерти. И не только для чаек. Слиш-
ком я чуток. Все это стало для меня трагедией, вся история с чайкой, с людь-
ми, которые чуть не убили ее, потом трогательно заботились о ней, не разре-
шая поймать ее и исцелить. Не веря мне! Как всегда.
И чайка не верила мне. Но после того, как я увидел ее на берегу, не мог
я поступить иначе. Не мог! Дело даже не в том, что я живо представил себе,
как она дожидается этой минуты - выйти к морю, напиться, попробовать взмах-
нуть крыльями. Нет. Я понял другое. Она шла медленно-медленно. Особенно об-
ратно в свою тюрьму. Почти как человек. В ее осанке все мне открылось. Она
хотела продлить эту минуту. У нее была душа. И она хотела жить. Пусть здесь,
среди загорелых, жующих, старых и молодых, всех, кто иногда видел ее, но не
понял смысла происходящего. Да, не понял. Ни один из них не знал, что она
борется со смертью. И даже не догадывался, вроде двух женщин, преградивших
мне дорогу. Это было для меня страшнее, чем наблюдать чайку у воды.
* * *
Мальчишка двенадцати лет, которому я дал деньги, обманул меня. Он не
принес рыбы для чайки. Мальчишка местный, всезнающий, я хотел, чтобы у чайки
остался друг, когда я уеду. И вот я увидел его на пляже снова, подошел к не-
му. И он как ни в чем не бывало поздоровался со мной. И тут же добавил, что
знакомые девочки обещали купить рыбу. Отговорка. Он явно был ошарашен тем,
что в этой колышущейся толпе, в этом мареве, где человек исчезает, растворя-
ется и где совсем нет лиц, одни плавки и купальники, его разыщут и узнают.
Ну что ж, я разыскал и ни слова ему не сказал. Я ни о чем не спрашивал, я
все понял, а когда он стал говорить о девочках, я повернулся и ушел.
* * *
Ну вот, как всегда, когда ясно, что все зависит от меня, от моего уме-
ния, моей силы и быстроты, я постепенно преображаюсь. Чайка этого не замеча-
ет. Теперь мое тело наполняют теплые волны, я не ощущаю мышц, я бегу без
усилий, но не прибавляю скорости ни на шаг. Она нужна будет в самый послед-
ний миг Я упаду на грудь, на локти, вытяну руки, но произойдет это мгновен-
но. Со стороны, наверное, никто не увидит этого.
Теперь другая трудность: сдержать себя... не спешить. Птица не должна
понять, что со мной произошло, Вот мы выходим снова на песок. Какой круг? Я
сбился со счету. Я почти лечу. Странно это. Сначала медленно, отворачивая
лицо в сторону, как будто не хочу даже смотреть на нее. Это ошибка, с ее
точки зрения: она подпускает меня даже ближе, чем на предыдущем круге. Всего
один легкий прыжок, потом бросок. Бросок!
Не могло быть иначе. Птица бьет крыльями, изгибает шею. Кусает мою руку
до крови. Пустяки. Минуту спустя я заворачиваю ее в махровое полотенце, как
куклу. Она затихает. Ну а если вспомнить о богах, то какую встречу предвеща-
ет эта чайка?
* * *
Май. Я в Крыму, в Алуште, в санатории. У меня путевка. И вот, когда я
иду с чайкой в свой номер, мне впервые становится ясно, что Крым - часть мо-
его маршрута.
Копетдаг. Кавказ. Приазовье и Крым. Как в замедленном кино, я направ-
лялся на северо-запад, год от году приближаясь к той границе, на закате
солнца, которую достигли асы и ваны. Самый северный участок ее проходит по
Скандинавии. Попаду ли я туда?..
* * *
Я надеялся на ее благоразумие: не выпрыгнет же она с четвертого этажа!
Но часом позднее я перестал ей доверять. Срезав тонкую проволоку, на которой
поколения отдыхающих сушили белье, я в следующий за этим час сделал нечто
вроде цепи. Звенья этой цепи вышли неровными, крупными. Я не особенно дово-
лен был работой. Но что получилось, то получилось - я посадил птицу на цепь.
Сначала она расхаживала по лоджии, гремя проволокой, потом успокоилась.
Иногда посматривала на меня через стеклянную дверь, но я читал остаток вече-
ра, не обращая на нее внимания. Надоело. Ужинать я не пошел. Возник сосед. Я
сказал ему:
- Леня! Это животное вынуждено побыть с нами несколько дней по незави-
сящим от него обстоятельствам.
Леня кивнул. Ему было приятно мое обращение, как-никак, если человеку
стукнуло шестьдесят пять, он ценит некоторую фамильярность, уравнивающую по-
ложение вещей, обращение же по имени-отчеству обязывает не забывать о воз-
расте тогда, когда хочется забыть.
Он плюхнулся на кровать, стал ворошить газеты, надеясь найти в них от-
веты на самые простые вопросы, которые он мне неоднократно задавал. Но имен-
но на простые вопросы ответов не было, как хорошо известно, газеты делаются
такими же вот людьми, которые могут отвечать только на мудреные вопросы, не
иначе.
Послышался храп. Как повелось, я скатал матрас и вынес его на лоджию
вместе с одеялом и простыней. Лег. Проклюнулись звезды. Внизу, с другой сто-
роны корпуса, ребята из хозрасчетной бригады москвичей, приехавшие сшибать
деньгу, этакие здоровенные бородачи, уже собрали по рублю с каждого желающе-
го, включая ребятню, и врубили магнитофон. Жарко дышали эстрадные певицы, но
чаще грохотали ансамбли. Я привык уже. Только сначала я зажимал уши. Чайка
вела себя смирно. Еще час. Все смолкло вокруг. Тиха была аллея, как написал
однажды мастер слова. Я осторожно вылез за перила лоджии. Из соседней комна-
ты меня могли заметить: туда вечно приходили к парням любопытные, неуемные
девицы, изображавшие веселье до двух ночи. Поэтому я повис на руках, и меня
благополучно пронесло мимо номера пятьдесят восемь, затем мимо следующего и
еще одного. Я подтянулся, осторожно ступил на каменный пол лоджии, временно
принадлежавшей счастливому обладателю великолепной удочки. Собственно, их
там двое. Один из них негромко удивленно вскрикнул - не то во сне, не то на-
яву. Но я уже повис на перилах и, резво перебирая руками, удалился. Удочку я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг