ломти осетрины, горбуши, кеты. А ведь не так давно здесь любили говаривать,
что ждать особенно нечего - за три рубля, полагавшиеся в сутки на каждого
отдыхающего, можно войти в любую городскую столовую и выйти, не успев, по
существу, пообедать (мне все время хотелось возразить, что ведь три рубля -
это дневная заработная плата техника, медсестры или кассира, как же быть?).
Итак, все поменялось. Но я стал замечать внимание и к моей персоне. Оно
было ненавязчивым, едва заметным, но получалось иногда так комично, что я
покатывался со смеху. По вечерам заходили предлагать чай, кофе. Но такой
чай, а также растворимый кофе я не пил; стали заносить лимонад, как только я
сделал соответствующее заявление, да еще уверяли, что это входит в обязан-
ности персонала! Проныра Толик при встрече в столовой сообщил мне, что я яв-
ляюсь членом ревизионной комиссии и они меня боятся. Поскольку я твердо
знал, что никогда не был и не буду членом ревизионной и никакой другой ко-
миссии, то опровергать слухов не стал, но спросил, откуда он это узнал. Из
телеграммы, которая лежала на столе в регистратуре. Необыкновенная история.
Однако всем жилось лучше.
Тот же Толик, впрочем, опроверг этот слух и себя самого: никакой телег-
раммы не было. Ошибся, мол. А мне раньше хотелось уехать отсюда досрочно, но
вдруг мне стало нравиться, я привык, я реже вспоминал мой город и моих зна-
комых, которым, полагаю, порядком надоели мои причуды. Во-первых, левитатор
может ошибаться. Во-вторых, контакт с ним затруднен. Я размышлял обо всем
этом со дня отъезда Сив. Мои недостатки не ощущались, когда я был один. Еще
лучше, если я был погружен в себя и прокладывал мысленно маршруты из Асгарда
в Скандинавию. У меня были кое-какие сдвиги. Я нашел все пути племен ванов.
Направился как-то в знакомое кафе, что под горой Кастель. Опять мороже-
ное, коктейль, немного клубники, немного морского ветра со стороны мыса, где
пансионат "Кристалл". Потом - вверх, вверх, туда, где я однажды побывал. Та
же тропа. Те же камни. Куртина горной лаванды. Дрок и шиповник в цвету. По-
ворот. Крутой склон. Еще минута-две, и я увидел бы этот корпус, если бы не
досадное обстоятельство. Раздался собачий лай. Из зарослей выскочила сразу
целая свора. Злобные, голодные псы, зловредные, завистливые дворняги. Насто-
ящая собачья свадьба. Такого я никогда не встречал в своей жизни. Но для юга
это, пожалуй, не так уж и удивительно. Барбосы, безродные пегие полканы и
просто жучки загородили мне дорогу. Я не мог обойти их стороной - шиповник в
человеческий рост непроходим. Злобный, протяжный, какой-то особенный рык - я
был тому причиной. Мое присутствие им не нравилось. Они показывали мне зубы.
Я замер. Стал отступать. Если бы я повернулся спиной, они бросились бы па
меня всем скопом. Три пса были уже готовы это сделать, но я отступал очень
медленно, не спуская с них глаз, как это ни трудно на склоне.
Они следовали за мной метров сто, потом оставили меня. Настроение было
испорчено. Очаровательное воспоминание точно испарилось. У меня не осталось
никаких желаний на остаток вечера. Я сел за столик уже в другом кафе и слу-
шал записи - в десятый раз одно и то же. Потом подошел к художнику, который
тут же, на площади, рисовал портреты с помощью оптической системы - и он
взялся за карандаш. Под портретом он по моей просьбе написал: "Портрет леви-
татора. Май 1988 года". Поставил свою подпись и протянул руку за червонцем.
Памятуя о собачьей своре, я в один прекрасный день обошел это место по
другому склону горы, поднялся мимо дома отдыха "Дубна" к едва знакомому мес-
ту, и мне показалось, что корпуса нет, не существует. Густой воздух, насто-
янный на травах и цветах. Марево над горой, а корпуса нет. Такого, разумеет-
ся, не могло быть. Ни ремонта, изменившего внешний вид до неузнаваемости, ни
сноса дома строители предпринять не смогли бы, даже если за перевыполнение
плана полагалась бы премия, равная годовому окладу.
И я, проплутав минуты две в зарослях, выбрался на скалу и увидел кор-
пус. В холле сидела женщина. Она не обратила на меня внимания. Я подошел к
лифту и вспомнил, как угадал тогда этаж. Но сейчас цифра выветрилась из го-
ловы: я ведь тогда прошелся пальцами по белым кнопкам как левитатор, не об-
ращая на это особого внимания. Я вошел в кабину. Нажал наугад. Еще раз. При-
шелся пальцем по всем кнопкам. Никакого результата. Мигнули лампочки, зеле-
ный огонь вспыхнул и погас. Я вышел из кабины, оглядел холл. Должна была
быть лестница для пешеходов. Мой рассеянный взгляд скользнул по дверям лиф-
та, и тогда я смутился. Увидел табличку, извещавшую, что лифт не работает.
Я нашел наконец лестницу, стал подниматься. Заходил в гостиные этажей.
Ничего похожего не было на ту, где мне запомнились виноград, и лианы, и
солнце в окне. Готов поклясться, что я добрался таким образом до последнего
девятого этажа и почти уперся лбом в решетку над пожарной лестницей. Но ког-
да я спускался вниз, крепко призадумавшись, опустив голову, что-то подтолк-
нуло меня. Туда, вправо! Стеклянная дверь, гостиная. Виноград и лианы. Все
по-прежнему. Я осторожно ступил на малиновый ковер, устилавший помещение. Ни
души вокруг. Ну и на других этажах - тоже пустынно. Все уехали? Но так быва-
ет очень редко. Или никогда. Я повернул туда, к ее номеру. Постучал. Это лю-
бопытство. Пусть меня извинят. Ни звука. Зелень, зелень, немного синего не-
ба. Повернул к площадке, где был лифт. Мы тогда выходили из кабины вместе...
Белый маленький прямоугольник на ковре бросился в глаза. Что это? Нагнулся,
поднял. Повернул другой стороной. Там было выведено чернилом: "Золотоволосая
Сив. Московский телефон 151-39-89". Я оставил ее визитку здесь! Нужна сосре-
доточенность... Итак, я вышел тогда от нее. Направился к лифту. Достал из
карманчика рубашки расческу. Да, расческу. Визитка, вероятно, выпала.
Она пролежала на ковре несколько дней! Что это значит? Здесь никого не
было с тех пор, что ли? А уборщицы? В этом пансионате их что же, нет? Но ес-
ли здесь больше не живут, то почему вход свободен?
Не вполне свободен, не вполне! Вспомним хотя бы собак.
Что ж, пожалуй, она права. Я левитатор. Меня тянуло сюда, в этот кор-
пус.
И я тоже прав. Она и вправду золотоволосая Сив.
Это поступок богини - помочь найти утерянную визитку.
Боги проходят по городам невидимыми. Они склонны менять свой облик.
Аполлон являлся то как волк, то как мышь, в образе ворона указал, где надо
строить город, превратившись в лебедя Кикна, он обратил в бегство Геракла.
Владыка моря Посейдон, во время Троянской войны поддерживавший ахейцев,
явился к ним в образе предсказателя Калхаса и поддержал их.
Философы-стоики собирали имена и прозвища древних богов, чтобы устано-
вить их подлинное значение. Им это, конечно, не удалось. А мудрец Эвгемер
еще в IV веке до нашей эры написал книгу путешествий "Священная запись".
Якобы он побывал па неведомом острове, куда ветер пригнал его корабль от
аравийского берега. Посередине острова (расположен он в Индийском океане)
возвышался храм, и в нем находилась золотая колонна с иероглифами. По прось-
бе Эвгемера жрецы перевели ему надписи. Это была подлинная история богов.
Эвгемер так правдоподобно описал жизнь богов, бывших сначала людьми, что ему
веришь. Может, он и вправду побывал на этом острове? Оказывается, Зевс был
царем-завоевателем, который требовал прямо-таки божеских почестей. Разве не
знаем мы таких правителей, живших спустя столетия и тысячелетия? А вот Кро-
нос был добряком, и родные сыновья свергли его с трона. Уран, признанный
после своей смерти богом неба, был при жизни царевичем, который увлекался
астрономией.
Грань условна. Сегодня человек, завтра бог или богиня.
А разве боги не сохранили чисто человеческие черты? Разве не отягощены
они завистью? Разве не проявляют они порой сострадания?.. Девочка шла с кув-
шином по воду. Была засуха, дорога была дальней, девочка измучилась и, обес-
силенная, заснула под огромным деревом. Треснула ветка. Девочка обрадова-
лась, выпустила стрелу из своего маленького лука. Ей привиделся олень, пос-
ледняя надежда на спасение от голода. Но руки ее были слабы, и стрела проле-
тела мимо, попала же она в спящего сатира. Раненое лесное чудовище бросилось
вслед за убегающей девочкой. И вот она воззвала о помощи к Посейдону. Он
тотчас появился и метнул свой трезубец. Железо пронзило сатира и вошло в
скалу, Посейдон спросил, что она делает здесь, в этой безлюдной местности.
Девочка ответила, что ищет воду. Бог сказал ей, чтобы она вытащила его тре-
зубец из камня. Когда она подошла к скале и сделала это, из углубления заби-
ла холодная прозрачная струя родника.
...Утром - письмо от Леонида Григорьевича. Это все же он забыл двадцать
рублей на столе. Отложил на такси, не доверяя мне. Мне остается поздравить
его с находкой. Еще немного - и я укатил бы в Гурзуф, будучи вынужден прис-
воить себе чужую двадцатку.
НИЩАЯ НОРНА
Что там, в Гурзуфе, меня может ожидать?.. Маленькая пристань, ветер,
такие же, как в Алуште, широкие пляжи. На набережных пустынно, вверху на го-
ре - две маленькие кофейни, сначала заходишь в одну, потом в другую. Возвра-
щаешься на пляж, где видишь рыжеволосую красавицу лет двадцати двух, редкие
группы картежников, рэкетиров, амнистированных и сбежавших уголовников, де-
путатов и аппаратчиков, приехавших по путевкам отдыхать и готовиться к оче-
редному туру борьбы за всеобщее счастье, бедных армян, скупающих дома и по-
селки от Гурзуфа до Краснодара.
В море снуют спасательные катера, набитые разгоряченной молодежью.
Запоминаешь прическу, блеск и свечение волос, цепочку с подвеской, про-
филь. Возвращаешься в корпус, где твой друг забронировал себе и тебе места.
Вечером на танцевальной веранде начинающие рэкетиры и их подружки, спасатели
и их компании, кооператоры в беленых джинсах, непритязательных и всем дос-
тупных за три месячные зарплаты, просто девочки слушали музыку в перерывах
между танцевальными пируэтами, обсуждали и осуждали окружающую среду, безде-
нежную и частично загрязненную. Рядом - знакомый профиль, и копна огненных
волос, и подвеска. И ты удивляешься, что она сразу и с улыбкой дает себя
пригласить. А потом даже не возвращаешься с ней на скамейку, остаешься почти
в середине круга и белых брюках и полуботинках марки "Саламандра", изъятых
из шкафа перед отъездом в очередной отпуск на правах музейного экспоната. К
тому же ей нужен слушатель. Пусть это я. Выдержать можно. Она изъясняется на
курортном жаргоне, в который я обычно вхожу с головой в первый же день. Она
рассказывает, что на пляжах здесь бьют москвичей, вспоминает известные ей
истории про местных рэкетиров, милиционеров, как всегда, своим молчаливым и
деликатным присутствием ободряющих начинающих и еще очень застенчивых уго-
ловников.
В двенадцатом часу я провожаю ее на центральную площадь к автобусу. Вы-
ясняется, что ей до Ялты. Там она живет у подруги. А сюда ездит на пляж, ко-
торый ей нравится. Автобуса нет. На площади драка. На этот раз бьют одесси-
та. Она уводит меня в переулок, объясняет, что опасно. Звонит подруге. Я
предлагаю ей вернуться на набережную, подняться в наш дом отдыха и занять в
пустом номере любую из коек. Предложение принято. Так мы устраиваемся с ней
в номере, который и после этого кажется пустым: потолок здесь высотой три с
половиной метра, третья койка остается незанятой, я жду приезда всемогущего
Вити Васильева, по чьей брони и милости я здесь. Витя опаздывает, он авто-
гонщик, и его носит где-то по трассам пробегов.
В свою очередь, я рассказываю ей кое-что из новостей двухтысячелетней
давности:
- В четвертой книге своих "Записок о галльской войны" Гай Юлий Цезарь
писал, что галлам невозможно порой доверяться, потому что они слабохарактер-
ны, скоры на решения, склонны ко всякого рода переменам. "У галлов есть при-
вычка, - записал Цезарь, - останавливать путешественников даже против их во-
ли и расспрашивать их, что они о том или ином слыхали или узнали; точно так
же в городах народ окружает купцов и заставляет их рассказывать, из каких
они стран и что они там узнали. Под впечатлением всех этих слухов и пустой
болтовни они часто принимают решения по самым важным делам и, конечно, не-
медленно в них раскаиваются, так как верят неопределенным слухам, и боль-
шинство сообщают в угоду им прямые выдумки".
- Что бы написал Цезарь сейчас? О нас, например?
Я обязан ответить ей, как историк.
- Галлы пришли на территорию Франции из Фракии, так же, как этруски
пришли оттуда же в Италию, а русы пришли из Фракии на Днепр. Этрусков унич-
тожили римляне, пользуясь их бесхарактерностью. Ассимилировали, лишили зе-
мельных участков, частично вывезли в Рим, который когда-то этруски построили
для римлян. Что стало с русами? За две тысячи лет? Русы сейчас так же бесха-
рактерны, как две с лишним тысячи лет назад. Они слушают путешественников,
верят вздору заезжих купцов, которые поумнели; они просто грабят русов, пока
те слушают их, развесив уши. Русы слабохарактерны, как этруски, они предпо-
читают строить города для других, но не для себя, сами же живут в нищете и
ныне уже не могут рожать и содержать детей по бедности, одновременно поддер-
живая своих врагов - националистов. С упорством лишенных разума, они прояв-
ляют остатки характера лишь в одном - в деле самоуничтожения. Их экономикой
управляют так называемые политики и экономисты, которые их вконец разорили,
их торговля в руках так называемых интернационалистов и аферистов, которые
торгуют с другими народами так, что вывозят из их страны только то, в чем
она сама остро нуждается, а ввозимые товары и оборудование выгоднее было бы
вообще уничтожить на самой границе. Вместо армии у них поголовная повин-
ность, они не понимают, что от этого лишь увеличиваются потери во время
войн, искусство и театр они превратили сначала в форму расхваливания особен-
но негодных и преступных дел, а потом в форму оплевывания самих себя и своей
истории, чего никогда не делали ни галлы, ни тем более германцы. В отличие
от них русы и через две тысячи лет не просто склонны быстро менять решения,
но меняют эти решения так, чтобы нанести себе наибольший ущерб в самое ко-
роткое время. Вот подлинные слова Цезаря.
- Браво, Гай Юлий Цезарь!
Не так уж часто можно было встретить такую собеседницу. Я проснулся с
ясной головой и чистым сердцем. Правда еще существовала. Ее негромкий голос
еще пробивался тогда, когда уже нечего было терять.
Мы пошли в столовую, где я усадил ее на место Вити Васильева. Когда мы
пошли на берег, я подумал, что она чувствует и настоящее и будущее и потому
похожа на вторую норну. Но я удержался. Я не стал рассказывать ей об Асгар-
де. Заветное мое желание - отдохнуть от него - воплощалось в жизнь. Зачем ей
мои рассказы, если она норна? В славянских песнях, особенно в южных, тоже
есть норны, им верили, в народе жила о них память, пока этой памяти не отре-
зали крылья. Но их называли наречницами. Слово почти то же. Ведь асы и ваны
- родственники по происхождению.
Она показывала мне рукопись, которую она носила в своей сумке. Это
рассказ о Крыме, о его природе, о его осени, лесах, долинах, морских лагу-
нах, дельфинах Феодосии, крепости Алустон-Алуште, обо всем невыразимо прек-
расном или таинственном. Я впитывал лучи солнца, знал, что в этот день к ве-
черу моя кожа будет ощущать тепло, идущее изнутри. Это излечивает от хандры,
усталости, пессимизма и оптимизма.
Мы поворачивали лежаки, следя за солнцем.
Мы входили в холодную воду, даже плавали по минуте.
Изредка вскрикивали чайки. Что со мной? Отчего я все время помню ту
чайку? Оттого, что у нее было перебито крыло. Это несправедливо, что жизнь
лишает крыльев птиц и людей.
Мы говорили с ней о том, что административная или приказная демократия
является противоположностью демократического администрирования и что отме-
нить администрирование, оставив администрацию, значит превратить ее в банду
рецидивистов очень крупного масштаба, не подлежащую, разумеется, никакому
контролю. Она приводила примеры, но главным примером была ее жизнь. Кончив
факультет журналистики, она, естественно, не могла найти никакой работы в
так называемых демократических органах печати, что касается партийной печа-
ти, то ее зарплаты младшего редактора хватало бы на то, чтобы покупать в
день на выбор только триста граммов меда, или колготки, или двести граммов
клюквы в сахарной пудре, или стакан водки. Работать целый день для того,
чтобы купить плохие колготки, она не могла, потому что, кроме колготок, нуж-
но еще завтракать, обедать и ужинать или хотя бы только обедать, платить за
комнату, покупать мыло, ездить на метро, стоять в очереди за дешевой одеж-
дой. Поэтому у нее оставался один выход - если уж нельзя ничего вообще ку-
пить на среднюю зарплату женщины, кроме колготок, то нужно отказаться и от
них. Для этого нужно постоянно жить на юге, в Крыму. В ее походной сумке на
двух ремнях, которую она носила за плечами, был кусочек мыла, запасная юбка
и что-то еще. Здесь, в Крыму, она проводила дни на пляже, ночью укрывалась у
подруги.
Я никогда не встречал более уравновешенной, спокойной и, как пишется в
характеристиках, морально устойчивой женщины. Это потому, что она замечала
происходящее, смотрела на него со стороны, а не изнутри. Те, кто внутри ма-
шины, не понимают, что их заставляют возводить сначала изгороди и заборы
концлагерей, которые в деревнях располагались прямо по месту жительства, а
затем - подмостки для приказной демократии и дачи для новых хозяев этой де-
мократии, совершенно аналогичные тем, которые строились в эпоху самого спра-
ведливого и абсолютно демократического общества.
Между тем по набережной расхаживает некая женщина в сером, указывая ру-
кой на пляжи:
- Вот они, посмотрите на них, люди добрые! Каждый из них был инструкто-
ром, столоначальником, секретарем, сначала поднимал сельское хозяйство, по-
том промышленность, потом ускорял и перестраивался. Смотрите на них, вот они
все перед вами! Сегодня он крупный специалист по повышению урожайности,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг