смрадного подземелья сразу туда, потребовал:
- А теперь: облик! Быстрее же!
- А чтоб, вас! - проскрежетала крыса. - Ладно... Афун ого ага! Оууон,
эхнаф! Тирарра трарун обрук!
Сережа приготовился к этому моменту: вот Томас стал прежним сереньким
котенком, а его горб распрямился, нос принял прежнюю форму; только одежда
осталась прежней - ветхое рваньем.
- Бежим, Томас! - крикнул мальчик и сам бросился к окну, прыгнул в него;
потом, уже прокатившись по асфальту и вылетев на покрытую младой травой
землицу развернулся.
Томас, задрав хвост и мурлыча прохаживался рядом, а в воздухе еще
виднелось окно, за котором, в сыром подземелье грозила им кулаком и
выкрикивала проклятья горбатая крыса. Вот подул ветерок, в травинках пропел,
Сережу, как братца своего поцеловал; на окно налетел да и сдунул его,
полетело оно, закружилось, да и в прах рассеялось.
Сережа, распрямился, вздохнул полной грудью и побрел медленно и плавно,
улавливая каждый лучик восходящего солнца, навстречу полям.
Один его ботинок остался в чей-то, спускающейся по эскалатору руке,
второй - в потолке пещеры, когда он вырвался от слизкого щупальца. И мальчик
не замечал, что у него нет ботинок; он ступал по земле, чувствовал ее
древнюю, теплую, живую толщу и говорил Томасу, который задрав хвост бегал
перед ним по траве:
- Как же прекрасна жизнь! Господи - небо, мать - сыра земля! Я прожил
двенадцать весен и не замечал всей этой... нет не красы, чего-то большего
чего и ни я, и вообще никто словами передать не сможет. Сама жизнь огромная,
с этим древним и молодым ветром в мою грудь вливается!
Так говорил он и очи его сияли, и, хоть не мог он выразить чувств
словами, так все равно рвались из него, в ответ солнечному ветру стихи,
прекрасные чувства. Он запел, начал со звука "А...", а потом громко,
свободно выкрикнул свое имя.
Но, когда он дошел до моста, то вспомнил бледный лик отца, его красные от
бессонных ночей глаза; впалые, посеревшие щеки.
Тогда Сережа остановился и все еще глядя на восходящий над лесами диск,
твердым голосом отчеканил:
- Нет... Прости, Светолия, но я приду после!
Затем он повернулся и, вместе с Томасом, побежал в сторону своего дома...
* * *
Наконец мы подошли к последней, самой печальной и, быть может, самой
светлой главе этой повести.
Еще издали Сережа заметил "джип" отца, стоявший около их подъезда. А
рядом с ним стоял и разговаривал с матерью и сам отец.
- Мама! Папа! - что было сил закричал Сережа и, распахнув объятия,
бросился к ним навстречу: - Мама... папа! - он заплакал светлыми,
счастливыми слезами.
А они стояли: бледные, осунувшиеся, совсем уставшие, измученные.
Мать, увидев Сережу, засмеялась и заплакала одновременно; отец проговорил
что-то невразумительное, восторженное.
- Сережа! Сынок! Сереженька! Сережа! Сыночек!.. - их голоса слились в
какое-то единое, милое сердцу пение.
Они, позабыв обо всем, кроме него - целовали обнимали своего сына;
спрашивали что-то и сами же на эти вопросы в умилении отвечали.
И Сережа их целовал и шептал: "Люблю." - и им, и всему весеннему,
приветливому миру.
Отец, не выдержал, заплакал и зашептал:
- Вот мы соберем компанию: большую, большую компанию и поедем на
природу...
И тогда, поглощенный чувством любви, Сережа забыл, что в мире существует
какое-либо зло, что одно может не принимать другое; он просто сказал, желая
чтобы и родители почувствовали тоже, что и он:
- Не надо больших компаний! Папа, мама - мы поедем в лес вместе - только
втроем; ну, не считая Томаса, конечно. Вы увидите там много чудес, со
Светолией познакомишься!
- Значит, в лесу они тебя держали! - сразу обо всем вспомнил и стал
предельно напряженным отец. - Ведь лес прочесывали - вертолеты, пешие с
собаками! Где же они тебя держали!
- Про то, где я был - совсем ничего не помню. Но со Светолией, с ее
лесным царством я познакомился еще раньше. Это прекрасно - это как весна! Я
только начал делать первые шажки, понимаете?! И вы должны узнать, увидеть
тоже! Здесь главное сделать первый шажок!.. Вы такие усталые, такие
измученные, напряженные - пожалуйста, поедем в лес прямо сейчас - на
рассвете!
- Что ты, Сережа! - мать гладила его по голове. - Сейчас пойдем мы
домой...
- Нет, нет! Я насиделся уже взаперти...
- Где? Место? - резко потребовал отец. - Кто тебя удерживал в заложниках?
Можешь вспомнить лица?
- Подожди же ты! - с укоризной обратилась к нему мать и вновь повернулась
к Сереже. - Пойдем сейчас домой. Ты поешь, отдохнешь, расскажешь обо всем!
- Милые мои, любимые! Я ничего не помню... Да и не важно, где меня
держали, теперь все это уже прошло и впереди жизнь прекрасная! Такая
прекрасная! - Сережа улыбнулся лучезарно. - Вот вы говорите - домой. А я
зову вас в лес, увидите Светолию - это и вам, и мне очень надо. - говорил он
проникновенно.
Отец нахмурился:
- Много их?
- Кого, папа?
- Ну в лесу этих... кто держал тебя?
- Да нет, нет, папочка! Никто не держал меня в лесу; я сам в лес теперь
бегу! Меня в городе держали, где - не помню и не вспомню точно. Но в лесу вы
увидите Светолию и сразу все поймете - не зачем будут никакие объяснения, да
и не объяснить этого.
- Так, ладно. - отец распрямился, отошел на несколько шагов, напряженным
голосом спросил. - Так ты покажешь, где прячется эта Светолия?
- Покажу, конечно! Вы такие прекрасные, я вас люблю! Она вас увидит -
тоже полюбит! Мы все вместе по лесу бродить будем! Как это здорово!
- Ладно, Сережа подожди! - отец отошел за машину и что-то заговорил -
Сережа смог разобрать только:
- ... У моста... опасно... возможно, много... две группы...
Когда отец вернулся, лицо его искажено было напряженной, продумывающей
что-то гримасой, быстрым голосом он сказал матери:
- Жди нас дома.
- Нет, я с вами поеду! Сашку берешь, и я должна все видеть!
- Ладно, будешь сидеть с ним в машине...
- Папа, папа. - затряс отца за рукав Сережа. - Ты только обещай, что
ничего плохого Светолии делать не будешь!
- На месте разберемся.
- Стоит только увидеть - вы все поймете. А кому ты звонил?
- Людям - одни же мы туда не поедем.
- Папа, люди не должны ее видеть... только мы. Иначе, ничего не выйдет!
- Так, ладно, Сашка. Спорить с тобой бесполезно... ты сбежал сегодня...
так времени терять нельзя, используем шок...
- Папа, что ты? - Сережа прибывал в совсем ином, нежели его отец мире. То
был мир весны, любви, мир чудесных духов и благородных людей; мир Перуна,
златистым облаком пробуждающим землю от зимнего сна. А отец пребывал в
мрачном мире - где в лесу скрывались какие-то зловещие похитители его сына и
сам лес, рассматривался, собственно не как лес, а как некое, весьма обширное
укрытие для преступников.
Через несколько минут их "джип" уже стоял возле моста; а Сережа смотрел в
окно, за которым съехалось еще несколько мрачных черных "джипов" в окнах
которых виднелись мрачные, откормленные физиономии.
- Папа, только без них!
Тут мать поцеловала его в лоб, а отец, сидевший рядом с плечистым
водителем, повернулся и сказал:
- Конечно! Сережа, они проедут с нами только до леса. Потом отстанут.
- Значит, ты обещаешь, что никому не расскажешь?
- Обещаю!
- Правда, папа? Только поклянись - ведь, понимаешь - от этого очень
многое зависит.
- Да уж - от этого, действительно, многое зависит. Хорошо - клянусь.
Сережа успокоился: теперь он был уверен, что эти черные "джипы"
действительно останутся на окраине леса - ведь, не мог же его обмануть отец
- нет, Сережа даже и представить себе такого не мог. Он только жаждал теперь
вырваться из тошнотворно мягкого, замкнутого пространства их "джипа" -
побежать... Он уже видел, как бежит по льду лесного озера держа за руки
родителей, как вбегает под дубовые корни - он даже и не подумал, что лед на
озере давно уже растаял, что май распушил уж зеленью ветви - в его сознании
озеро и осталось таким - закованным льдом, в глубинах которого двигался,
переливался живой золотистый парус.
- Мама! Папа! Как же здорово! - повторял он без конца, когда они ехали по
мосту, а потом - по полю. - Как же я рад! Когда вы все узнаете - так все
будет здорово! Когда вы будете чувствовать тоже, что чувствую я! Ну -
побыстрей бы уж теперь...
Сережа выглянул в окно и увидел, что поле изменилось: теперь зеленые
травы прорезало множество грязных, разодранных здоровенными колесами
строительных машин дороги. По сторонам же этих дорог сложены были бетонные
плиты, какие-то блоки, трубы. На самой же окраине леса, где в первый день
весны кидались бутылками пьяные да сами валились - на тот самом месте
дребезжали экскаваторы, разрывали, разравнивали землю, месились в грязи.
Чуть поодаль шумели краны и еще какие-то хитроумные машины - и везде в грязи
суетились люди, работали, отдыхали на спиленных деревьях; и ото всюду
звучала их, уже привычно слитая с ревом машин торопливая речь.
- Кто это?! Да что они здесь делают... зачем? - голос Саши задрожал от
ужаса. - Что они делают у леса?
- Так - может там? - отец указал на жалкие прямоугольные коробки,
окрашенные в облезлые, выжженные цвета.
- В лес... в лес. Но что же здесь будет, мама?
- Сереженька, построят здесь большой комплекс отдыха. Все там будет: и
рестораны, и кинотеатры, и бассейны, по лесу дорожки проведут
асфальтированные, поставят резные фигуры; все-все, что не пожелаешь там
будет! - она еще раз поцеловала его в лоб.
- Они не примут этого! Господи, мамочка - все это, кажущееся нам
правильным - чуждо для них. Все это не правильно, не правильно... их надо
остановить, мамочка.
Отец повернулся к Сереже, напряженно оглядел его грязное личико, его
исхудавшее тело, сказал:
- Ладно, ты нам только покажешь, а потом сразу в больницу. Здесь главное
- внезапность, ты ведь не давно сбежал, да?
Сережа ничего не ответил, так как чуть не плакал от переживания за судьбу
леса...
А "джип", тем временем, уже въехал на новую лесную тропу, загаженную по
сторонам строителями.
- Сережа, показывай дорогу.
- Все правильно-правильно в сторону озера... Какая тропа... - Сережа
замолчал, вглядываясь в груды мусора: мятые банки, еще что-то - одетые
молодой листвой деревья, как-то блекли отступали на второй план от ужаса
перед этим варварством.
- Светолия, прости нас. - шептал Сережа, а когда услышал, как отчаянно,
надрывно взревел над лесом двигатель какого-то железного гиганта, не
выдержал - заплакал; уткнулся лицом в переднее сиденье.
- Так, Сережа, Сережа, потерпи еще немного - помощь тебе вскоре окажут.
Скажи: правильно мы едем.
- Да. Да. Все правильно - к озеру.
Отец развернул карту, ткнул на синий кружок на окраине зеленого массива:
- Вот это круглое озеро, да?
- Да - это оно. Теперь уж недолго...
Отец схватил рацию и в стремительном напряжении проговорил что-то.
- Сейчас, мама. - шептал Сережа. - Совсем уж немного осталось. Только бы
она не ушла!
Джип замер, около поворота этой уродливой тропы. Отец пояснил:
- До озера метров сто. Подождем немного.
- Чего подождем, папа?
- Сережа, должны подъехать люди. Ты, ведь, понимаешь, что здесь должны
действовать профессионалы; а мы посидим здесь - может, услышишь выстрелы, но
не более того - бояться нечего.
В это время откуда-то издали донесся стрекот вертолета, и тогда Сережа
все понял. Он распахнул дверцу, стремительным прыжком вылетел из "джипа",
пригибаясь, бросился через заросли. Споткнулся о железную трубу, метнулся
дальше.
- Сережа!!! Сережа!!! - пронзительный вопль матери.
- Стой! Стой, Сашка! - испуганный крик отца, который пыхтел за ним по
зарослям.
- Светолия! Светолия! - шептал, плача Сережа и вдруг заорал. - Уходи,
Светолия! Они близко! Прости, прости... - слезы катились по щекам его, а он
все бежал и бежал.
Вот уже блеснула, засверкала в лучах водная поверхность и Сережа услышал
спереди дикий хохот, перемешенный с какой-то дикой, совершенно не мыслимой
бранью. Вот в ругани взорвались примитивные эмоция и грохнула бьющаяся
бутылка.
Сережа вылетел из-за деревьев да и замер: на берегу, на траве сидело
существ семь или восемь, грязных; с тупыми, наполненными кровавой мутью
глазками; в перепачканных одеждах по которым можно было определить, что все
они относятся к "строителям"; вокруг валялись бутылки, мятые банки,
содержимое их желудков, просто какие-то обрывки; вокруг чернели несколько
старых кострищ, валялись во множестве потемневшие, проржавленные куски
чего-то; обрывки пакетов, обрывки одежды, еще что-то над чем заунывно
жужжали жирные, откормленные мухи.
Взгляд полетел в озерную поверхность: и там на дне, шрамами, зловещими
ухмылками кривились банки, битые бутылки, колеса, еще какая-то дрянь.
Наконец островок: там, под ветвями берез сидели несколько обнаженных,
мокрых человечков - у них испускал белый дым костерок, громко и уродливо
играла человечья музыка, а сами они громко орали что-то пошлое.
Когда над кронами появился вертолет, а деревьях вокруг озера вздрогнули,
и выбежало с две дюжины затянутых в черное, вооруженных людей - Сережа уже
знал, что Светолии здесь больше нет.
Черные комья, грозно рыча, скручивали пьяных, а те жалобно мычали и
каялись за какие-то грешки.
Сзади к Сереже подбежал отец, схватил за плечо, развернул; метнулся с ним
за деревья. Сережа не сопротивлялся, он только прошептал:
- Их здесь нет больше. Они все ушли, папа. Она говорила про это. Значит
время пришло. Мир меняется, папа. Мы разрастаемся, как гнойные язвы папа, а
они уходят. Уходят навсегда - слышишь папа! - последние слова вылетели из
него отчаянным воплем и от боли душевной, и крики, и брань, и жалобные
стоны, и рев железных исполинов, и стон майских деревьев, и встревоженный
говор птиц - все исчезло, как кошмарное виденье, как призрачный сон...
* * *
Босыми ногами он ступал по мягкой траве; вокруг, в зеленых хоромах, пели
птицы, время от времени неспешно проходили лесные жители. Как мило белели
березки! Как светло пел солнечный ветер в вершинах деревьев! Как мягка, как
приветлива, ласкающая ступни земля-матушка!
Рядом идет Светолия; и голосом нежным, тем самым голосом, который
когда-то в ином, безмерно далеком мире, услышал, стоя в первый день весны у
окна Сережа - тем самым чистым голосом поет, славит этот мир, саму жизнь, и
прекрасно ее пение, непередаваемо словами.
Вот плавно распахнул навстречу бескрайнему полю объятия свои лес! Как оно
злато, как колышутся литые хлеба из земли к ясну небу взошедшие! Как ветры
бегут по ним - волнуют и хлеба, и душу, и сердце огромными, плавными, и
спокойными волнами!
- Светолия! Господи! Жизнь! Земля-матушка! Любовь! Господи-господи! Да
как же мир то прекрасен! Люблю!!! Люблю!!! - закричал, запел в восторге
Сережа и побежал рассекается грудью эти колосья... Он бежал распахнув
объятия, обнимая колосья, воздух, землю, космос, бога - все-все обнимая в
восторженном чувстве любви.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг