- А если он с этим не согласен? - выпаливает Чекмарев.
- Вернее, если параллельный вы с этим не согласны? Даже больше того -
настаивали, чтобы все произошло так, как произошло? Как тогда быть? -
толкует Бахметьев.
- Стоп! - кричу. - Вас много, да еще с параллельным мною. А я один, да
еще траченный тоской. Пентя, ты меня в это втравил. Верю, что без коварства.
Но вели своим гвардейцам скопом не кидаться и не делать из меня дурачка.
- Минуточку, друзья! Не опережайте событий. Слово мне. Александр
Петрович! Все, что вы говорите, было верно, так сказать, "до нашей эры", -
выходит на меня Владиславович. - А теперь трудами присутствующих наступила
другая эра - "наша", когда говорить с самим собой по телефону - это проза
жизни, причем не самая неприятная. Конечно, с непривычки трудно, но давайте
зажмуримся, шагнем - и преодолеем этот барьер. Вы же ученый, вы же
профессионал по преодолению барьеров. Али дрогнете? Шагнем - и станет легко
и просто: часть вас - у нас. Она потребляет электроэнергию, вы ее
оплачиваете плюс обслуживание и накладные расходы и совершенно законным
образом располагаете всем, что эта часть вашей личности напридумала, пока вы
- то есть та часть вас, которую вы по старинке считали собой, - были заняты
другими вопросами. Ну, скажем, спали или находились в отъезде. Я понятно
выражаюсь?
- Ничего себе! - говорю я. - Вы хотите сказать, что теперь некто, ну,
скажем, я, может соорудить себе копию, она будет работать, а он
лентяйничать? Вы во что превратите человечество? В паразитов на собственных
копиях, да?
- Ничего не выйдет, - подает голос Бахметьев. - Если вы, к примеру,
тайный злонамеренный лентяй, то и копия ваша будет тем же тайным
злонамеренным лентяем, и фигу вот вы ее работать заставите. А поскольку это
дело будет платным, как Аркадий Владиславович сказал, лентяйничать вам не
придется. Денежки придется зарабатывать на содержание своего двойника.
Считаю, злоупотребление блокируется надежно. Разве не так?
Ну, если так, - ехидствую, - тогда совсем другое дело! Сколько я вам
должен, дорогие мои, по прейскуранту? Вы мне квитанцию, я вам денежки,
дипломчик об открытии - под
мышку. Почем с меня?
- Общий расход по теме за три года - миллионов этак десять, если не
мелочиться, - охотно объясняет Пентя. - Но речь о первом экземпляре,
процедура отрабатывалась по ходу дела, и взваливать эти расходы на тебя было
бы несправедливо. Бухгалтерия до копейки бабки подобьет, но, думаю, Санчо,
получить с тебя миллион за это дело будет в самый раз.
Я голоса лишился. А Владиславович этот, который Аркадий, так это спокойно
подцепляет тартиночку под квас и мирнейшим образом меня в землю втаптывать
продолжает:
- Разумеется, дорогой Александр Петрович, к вам лично у нас никаких
денежных претензий нет и быть не может. Не вы к нам напрашивались, а мы сами
вас пригласили, даже очень просили об одолжении. И цифра, названная Петром
Евграфовичем, ни о чем не говорит. Нынче дорого - завтра дешевле песка
морского, и наоборот. Я бы выразился так: достигнут принципиальный успех,
доказана плодотворность концепций, на конкретном примере продемонстрированы
возможности. Взгляните с этой стороны, Александр Петрович, и вы не сможете
не признать, что так задевшее вас неудобство - это, не побоюсь такого слова,
мелочь, частность, я бы даже сказал, пережиток. Да, пережиток пещерного
взгляда на личность как на исключительную собственность индивидуума. Ни с
кем и ни с чем неразделимую. До сей поры мы с этим мирились, потому что у
нас не было другого выхода. И мы мирились, хотя понимали, что это не так. В
самом деле, давайте подумаем, откуда она бралась, эта неразделимая личность.
Ну, хотя бы ваша личность, дорогой Александр Петрович. В ее формировании
участвовали сотни людей, и живых, и давно, так сказать, покинувших, вся
природа первая и вся природа вторая. Есть ли на свете сутяга, который взыщет
с вас в их пользу? Утверждаю, что нет. А ваш публичный отказ в их пользу
всяк согласен считать благим порывом, но за кого вас примут, возьмись вы
точно отсчитывать доли, кому что причитается. Абсурд! Феодальное
ростовщичество навыворот! Опомнитесь! Давайте осмотримся, попривыкнем к этой
нашей новой эре, а потом уже решим, стоит ли негодовать и бить посуду. Это
мы всегда успеем.
- Удружили вы мне, мужики! - говорю. - Вот уж над чем я думать не
собирался и не собираюсь. У меня других забот полон рот.
О! - говорит Бахметьев. - Святые слова. Мы натворили - нам и думать.
Поверьте, за всеми прочими заботами мы и об этом печемся. Аркадий
Владиславович заведует у нас сектором морали и этики и хлеб свой ест не
даром. С наскока вы его не переспорите, Александр Петрович.
- Исключительно благодаря вам, - раскланивается этот Владиславович. -
Исключительно благодаря плодотворным беседам с вами. Вернее, предупреждая
ваш вопрос, с той частью вас, которая, будучи занята не менее вас, тем не
менее охотно сотрудничает с сектором морали и этики. Временно - без вашего
ведома, но это по ее желанию, смею вас заверить. А уж вы с собой сами
объясняйтесь. У вас лучше выйдет, честное слово.
- Хотите сказать, что "третий модификат" полностью в курсе дела?
- Именно так, дорогой Александр Петрович. Именно так и в отличие от вас.
По крайней мере, до сего дня.
- Ну что ж, - говорю. - По-моему, самое время нам, двум Александр
Петровичам, друг с дружкой перемолвиться по душам.
- И во благо! - плещет в ладоши Чекмарев. - Чем тесней, повседневней ваш
контакт, тем полноценней результат. А мне, простите, с моей кручиной над
интерфейсом - лямка с плеч долой. Я тут кабинетик выше этажом присмотрел.
Можем позвонить оттуда. Только большая к вам просьба, Александр Петрович,
дозвольте при разговоре присутствовать и записать. Все-таки первый такой
разговор в мире, а? Экспонат!
- Чего уж там! - говорю. Пошли. Только как мне обращаться-то к этому
вашему "модификату"?
- Сами почувствуете, - отвечает Чекмарев. - Образуется.
Ввалились мы всей ордой в чей-то кабинет, написал мне Чекмарев на бумажке
номер - я эту бумажку где-то храню, - и я дрожащим пальцем этот номер
набираю: не вмещается в разумение ситуация. Я сам себе звоню - ну надо же! А
народ уставился на меня, как дикари на бубенчик.
Набираю. Там снимают трубку.
"Можно Александра Петровича?" - говорю. "Я у телефона", - слышу. И мой
голос, и не мой. "С вами говорит Александр Петрович Балаев", - выпаливаю. И
тут телефон как взрывается!
"Санек, привет! - слышу. - Наконец-то! То-то я слышу - вроде голос мой и
вроде не мой! Ты откуда, дорогое ты мое животное?" - "Да из комитета, -
говорю. - Дипломчик на открытие тут мне вручили по твоей милости". - "Это на
какое?" - слышу. "А у тебя что, не одно?" - спрашиваю. "Санек, дорогой! Где
это видано, где это слыхано, чтобы у нас с тобой открытия считали не на
кучки, а на штучки? Заявочки четыре там лежат. Да пять с твоей руки, итого
девять. Не боись, Госкомизобр у нас не соскучится! Не томи! Что прошло?" -
"Вязкая извратимость нейтрона", - говорю. "А! - слышу. - Как тебе? Во нрав?"
- "Как сказать, - говорю. - Штука-то во! Да не слишком ли круто ты мне ее
поднес?" В ответ хохот. Довольный. Мой.
"Поднесено в балаевском стиле, - слышу. - Будет что вспомнить! Разве не
наш принцип?" - "Да я не про стиль. Я про существо вопроса". - "Существо,
Санек, только начинается. Я прикинул: годовой эффект - шестьсот миллионов
рублей. Ты только представь, как будет выглядеть энергетика через десяток
лет, если широко двинуть это дело..." - "И не про то я. Я об авторстве". -
"А что об авторстве? Не понимаю..." - "А то, что диплом на мое имя выписан".
- "А на чье же, Саня? Извини, не доходит". - "Но я же, - кричу, - к этой
вязкой извратимости никакого отношения не имею!" В трубке помолчало, а потом
слышу:
"Слушай, свет ты мой зеркальце, ты глубоко вдохни, поди снов пять-шесть
посмотри, поостынь, а потом на свежую головку подумай и брякни мне -
потолкуем. А тем временем, чтобы я не скучал, скажи, чем у тебя кончилась та
история с несимметричными тетралями? Сдыхаю от любопытства. Имей в виду: я
этого дня ждал, как Ромео Джульетту под балконом, не столько из-за нас с
тобой, сколько из-за тетралей. Так что там?" - "Они макроквантованные
оказались, - говорю. - Во вращающемся поле псиквадрат". -
"Макроквантованные?! Во-он оно что! А ты по Джонсу-Кэрри пощупать не
пробовал?" - "Пробовал, - говорю. - Еще как пробовал. Плотности не хватает".
- "Ах, ты ж, золой по пеплу! - слышу. - А если толкнуться в ЦЕРН на
"Хлопушку?" - "Ты что несешь! - вопию. - "Хлопушка" на десять лет вперед по
часам с минутами расписана. Кто нас туда пустит?" - "А вот это моя забота, -
слышу. - Не печалься, ступай себе с богом. Чекмарев там у тебя?" - "Да.
Здесь Чекмарев". - "Слушай, Саня, великая к тебе просьба. Вразуми ты его
нашей вещественной дланью, да поувесистей. Век тебе обязан буду. Третий
месяц ему талдычу - расширь мне континуум правей горизонта событий, а все
как об стенку горох. Без этого - бьюсь-бьюсь - не справляюсь, а одна
моделька наклевывается - пальчики оближешь. Одно из двух: или пусть он мне
интерфейс реконструирует, или пусть готовится к товарищеским оргвыводам".
- Что? Об что речь? - Чекмарев у меня над пробором шепчет.
А на меня от этих слов таким родным повеяло, таким родным! Вы не
поверите, чувствую - сейчас заплачу от нежности.
- Цыть! - говорю. - Сейчас восчувствуешь, - говорю. - "Санек, - говорю, -
это я не тебе, это Чекмареву. Санек, - говорю, - как смотришь, если мы в
чекмаревские узоры перестанем челом биться, а потолкуем один на один в
минимальном коллективе? Скажем, лебедь и щука, а рака выдвинем в президиум,
пусть там зимует". "Самое то! - слышу. - Только я ж тебя, попрыгунчика, знаю
как облупленного. Наобещаешь, а сам куда-нибудь смоешься, ищи тебя потом,
свищи". - "Клянусь Галилеем! - говорю. - Завтра не выйдет, послезавтра тоже,
а ужо во вторничек после обеда звони - я вся твоя". - "Сам звони, - слышу. -
Но лучше в среду. У меня тут профилактика намечается небольшая. Главное,
чтобы ты понял: не один ты на свете, а имеет место тесное балаевское стадо
повышенной проходимости. Сечешь?" - "Пока не очень, - отвечаю. - Не вмещаю.
Уж ты прости". - "За прощениями ступай к митрополиту, - слышу. - Прощения -
это по его части. А нам с тобой приличней бы поупражняться во
взаимопонимании на базе обоюдной выгоды и процветания той самой
экспериментальной физики, в любви к которой ты, ваша светлость, на каждом
столбе расписываешься". - "Так и быть, - говорю. - Возьму пару уроков у
Владиславовича, который Аркадий", - говорю. "Этот Тарталья тебя научит! -
слышу. - Ты же по этой части безграмотней носорога! Скажи спасибо, что я за
тебя поднатаскался, и без моего посредничества в диспуты не встревай. Говорю
как самому близкому в мире сапиенсу. Кстати, привет ему передавай, он,
поди-ка, тоже там крутится. Общий поклон". Отключился.
Я сижу, тупой-тупой, как синантроп мамонта умявши, слова выдавить не
могу. А Пентина компашка плавает на верху блаженства.
- Как посмотрите, дорогой Александр Петрович, если мы отредактируем
заключительное коммюнике следующим образом? - приступает Владиславович к
победному обволакиванию моей персоны. - Первоначальная чувственная реакция
прототипа носила резко отрицательный характер, но по мере убедительного
представления фактов смягчилась и склоняется в сторону образования взаимно
приемлемой платформы для переговоров.
- Ой, мужики! - отвечаю. - Вы, по-моему, наглейшим образом пользуетесь
моей слабостью к эксперименту - это раз. Примите живейшие поздравления от
невинно пострадавшего - это два. А в-третьих, дорогой Аркадий Владиславович,
некая часть меня, явно лучше вам известная, настойчиво советует не
беседовать с вами без ее участия. И остальная часть склонна признать совет
весьма разумным. Вопрос об авторстве на открытие "Вязкая извратимость
нейтрона" впредь до выяснения всех обстоятельств, считаю, остается открытым.
Вас устраивает?
- Более чем, - отвечает мне Пентя. - Более чем, Санчо дорогой ты мой! Я в
тебе не ошибся. А представляешь, что было бы, если бы на твоем месте
оказался какой-нибудь дондук? Без чувства юмора!
- Ну насчет юмора, - говорю, - вы, по-моему, несколько пережали.
- А мы тут ни при чем, - объясняет Бахметьев. - Понимаете, как бы мы к
вам ни приставали, полного портрета для психоцифрового двойника получить все
равно не удается. А чем дыры латать прикажете? Собственными домыслами? Вот
тогда вы были бы правы, твердя, что имеете дело не с самим собой. Поэтому мы
поступили по-другому. На основании снятой с вас базы данных изготовили две
матрицы: "Балаев-один" и "Балаев-два" - и поручили им совместно составить
модификат "Балаев-три", восполняя недостачу собственными, то есть вашими, а
не нашими, представлениями о вас. "Третий модификат" в этом смысле - при
полном отсутствии нашего произвола - это некоторым образом тот Александр
Петрович Балаев, каким вы хотели бы себя видеть. Это существенная
подробность. А потом, когда "Б-один" и "Б-два" выработали драйвер вашего
образа, мы влили их в образующийся модификат. Простейший технологический
прием, а как действует! Оцените.
Ой, а который час? Уже без двадцати? Я же в совет на защиту опаздываю!..
Доскажу, непременно доскажу. Или лучше вот как сделаем: позвоните вот по
этому номеру, мы там с Саней-3 Саню-4 намозговали именно на случай, когда у
нас затык по времени. Так как? Запишете номерочек?
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 26.12.2001 14:45
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг