так и остается и останется. Звонит он и приглашает к себе в институт.
"Пентюнчик, - говорю, - я-то тебе зачем? Я физик, я к вашим зыбким
материям никакого касательства не имею". - "Это точно, - отвечает. - Но ты
все же загляни и если только захочешь, то будешь иметь касательство,
причем прямое. Учти, что это горячая к тебе просьба".
Раз позвонил, два позвонил, а мне все недосуг. Ну, уж когда в третий
раз позвонил, неудобно стало. Сопряг я две командировки, чтобы в
промежутке денек свободный выдался, и выпал в осадок над Пентиной тихой
рощей. Взял он меня за белу руку, усадил в кресла пуху лебяжьего и повел
речи медовые, вкрадчивые:
- Слушай, Саня. Мы тут, понимаешь, дошли до такой жизни, что имеется
возможность создать копию личности. Само собой, не в осязаемом выражении,
а в форме взаимодействующих программ и алгоритмов автономно оперирующей
группы макропроцессоров. И на первый раз нацеливаемся снять копию не с
кого-нибудь, а именно с тебя. От тебя потребуется напряженная работа дня
на два-три, а потом месяц корректировочного наблюдения, чего ты даже и не
ощутишь. Будь другом, как всегда был, - согласись, пожалуйста.
- На кой мне это ляд, Пентечка? - спрашиваю.
- Потому и прошу, что тебе - ни на кой, - отвечает Пентя. - Мы и сами
не очень хорошо представляем, что из этого выйдет. Это наш первый поиск.
Сам понимаешь, любого с улицы на такое дело не покличешь. Закругленно
говоря, у твоей кандидатуры имеется ряд преимуществ, а твое безотказное
чувство юмора, Саня, из них не последнее. Более того, скажу тебе прямо, я
лично только на него и уповаю.
- Ой, Евграфыч, - говорю. - Чего-то ты не договариваешь.
- Не то слово, - отвечает. - Не то слово, Саня. За последний год
столько просовещался по этому поводу, что язык заплетается и теряю
ориентировку: не могу отличить подлинных проблем от надуманных. И в этом
смысле надеюсь на тебя, как на каменную гору. Выручай.
Было решил я призадуматься. Тык, мык - прорезалось отсутствие базы
данных. Прав Пентя: надо ставить опыт. Все разговоры мира не стоят самого
примитивного опытишки. А где опыты, там всегда Саня был, есть и будет.
Шлепнул я лапой по подлокотничку и согласился.
Что началось! Как повалила на меня вся Пентина нечисть: гномы,
кобольды, черна книга и бела магия, такое бедняге Хоме Бруту над гробом
панночки и не мерещилось. Ему хоть можно было круг очертить и бормотать
"цур меня! цур", а мне и этого нельзя. Ну, это я так, для красного словца.
Всяки там были: и светь, и жуть, - но все, как на подбор, въедливые.
Однако стерпел. Али я не Саня Балаев?
Напор выдержал. Обклеили меня датчиками, и вернулся я к родным пенатам
в сопровождении полутонного контейнера с аппаратурой и трехглавой бригады:
один белый маг, один черный, один в клеточку. Расставили они свои
сенсографы и дома у меня, и на работе и еще целый месяц отходили от меня
только за тем, чтобы посвариться, как покрепче мою особу донять и где бы
еще чего на нее приклеить. Уж на что я оптимист, а и то стал впадать в
тоскливое свирепство.
А уж кто при том повеселился, на мой счет проезжаючись, так это дружок
мой закадычный Оскар Гивич. Но я не только не в претензии, а даже
наоборот, поскольку мы друзья, а святой обязанностью друга в наши трудом
обильные времена считаю снабжение товарища полуфабрикатами веселья, пусть
даже за собственный счет.
Все проходит, пришел конец и моим мучениям. Настал день, сняли с меня
сбрую и стали вежливо прощаться.
- Что вышло-то, хоть бы показали, - взмолился я.
- И-и, дорогой Александр Петрович, - отвечают. - Пока нечем хвастаться,
сырой материал, нам с ним разбираться еще минимум с полгода. Вот приведем
в порядок - тогда пожалуйста. Мы народ суеверный, ничего не обещаем, но
есть шанс, что устроим вам беседу с самим собой, насколько будет в наших
силах соорудить вам цифрового двойника. Заранее просим извинения, если это
придется вам не так по вкусу, как сейчас кажется.
Встрепенулся я при этих словах, почуял подвох, но... Но тут такое
поднавалилось, закрутило меня, задергало. Там тема открывается, там
кончается, ну, да вас ли просвещать на этот счет, сами все знаете. И
клятвой на "Таблицах физических величин" подтвердите, что я не кривлю
душой, когда говорю, что об этом деле и думать перестал, тем более что
Евграфычевы маги никак не отзывались и о себе не напоминали.
Прошло так года три, и вдруг звонят мне из Комитета по изобретениям:
- Уважаемый Александр Петрович, просим вас в такой-то день, в такой-то
час прибыть к нам на предмет вручения свидетельства об открытии.
У меня в ту пору несколько дел об открытиях через Госкомизобр шло. Сами
знаете, каково эти дела даются и сколько тянутся, так что радость моя вам
понятна и комментариев не требует. И за этой радостью не стал я
дознаваться, какое именно дело увенчивается столь удачным образом.
Настанет миг торжества - тут и узнаем.
Прибыл я в указанное место в должный день и час, смотрю, а нас народу -
человек двести. Отмечается юбилей Госкомизобра, и к торжественному
заседанию приурочено вручение множества всяких медалей, знаков и почетных
дипломов. И ради такого случая приглашен пастырь всех наук Акинфиев,
который под бубны и литавры ручки всем пожимает и желает дальнейших
успехов. Все по наивысшему разряду. И тут я вообще размагнитился.
И вот пастырь Акинфиев называет мою фамилию и громогласно объявляет,
что мне вручается свидетельство об открытии номер такой-то "Вязкая
извратимость нейтрона".
У меня отвисает челюсть.
Никогда ничем подобным не занимался, не представляю даже, о чем речь.
Сижу, будто через меня микрофарада разрядилась.
А меня с боков подталкивают, поднимают, поздравляют, прямо-таки
выплескивают к президиуму.
Идиотское положение. Что же мне? Раскланяться и косноязычно объявить на
весь зал, что я ни при чем? Что все это ошибка?
Это я в деле не теряюсь, а здесь, признаюсь, растерялся. А пастырь наш
Акинфиев улыбается мне во всю свою мегапасть, уж он-то здесь вообще ни
сном, ни духом, диплом протягивает, и поясницей соображаю, что не момент
устраивать скандал и портить старику развлечение.
"Ну, - думаю, - какие-то секретарши-барышни чего-то напутали, так
поведем себя с достоинством. Приму - а там разберемся, но я ж этот
курятничек разворошу - век помнить будут". И, не помня себя от ярости,
хватаю диплом, следую на место. А при всем при том, гложет меня детское
любопытство: что же это за извратимость нейтрона такая и почему она
вязкая.
Сел, раскрываю диплом, суюсь в описание - и обомлеваю.
Кое-что в физике я понимаю, и мне достаточно взглянуть, чтобы понять:
ничего подобное мне и не снилось, а речь идет об открытии огромного
практического значения! "Кому ж это так повезло? - думаю. - И кому же это
нынче при моем невольном участии весь вернисаж испортили? И чем я перед
ним оправдаюсь теперь? Тем, что он наверняка получит диплом,
предназначенный мне? Черт знает что! Не потерплю!"
Досада меня ест напополам с яростью, ничего не вижу, не слышу, галстук
меня душит, запускаю два пальца за ворот, с хрустом пуговка от рубашки
отлетает. Ничего не соображается, но тут меня в спину толк - и передают
записку. Разворачиваю, читаю: "Не рыпайся. Все в порядке. Надо поговорить.
Сходимся в перерыве у второй колонны слева". И Пентина подпись.
От этой записки кидает меня совсем в другую сторону, в домыслы, а я
этого не люблю. Скорехонько ввожу себя в элементарную медитацию, унимаюсь
и жду своего часа.
Объявляется перерыв, и уж тут я, аки бомба-шутиха, взмываю пробкой,
искры сыплются, несусь ко второй колонне, а за мной дымный след. А у
колонны стоит Пентя Евграфыч, при нем три мужика, которых я знать не знаю,
и у всех такой вид, что лучшего дня в их жизни не бывало и больше не
будет.
- Поздравляю, Санчо, от всей души поздравляю, - брызжет радостью Пентя,
- а ты поздравь нас и особенно вот товарища Бахметьева Сергея Васильевича!
Поскольку это именно он заведует у нас в институте отделом балалогии, как
он в народе именуется.
- К чертям поздравления! - гаркаю. - Объясни, в какую кашу ты меня
засадил и что все это значит!
- Ну, это не так вдруг, - отвечает Пентя. - Это разговор долгий, но мы
к нему готовы хоть сейчас, а лучше все же не сейчас - чуть попозже и
внизу, где, говорят, чудесный квас с хренком и первостатейная закусь под
это дело. Айда, ребята!
Мы айдаем, а ребята, поскольку видят, в какой я фазе, на ходу начинают
удовлетворять мое законное любопытство, если так можно назвать чувства,
обуревающие вашего покорного слугу.
- Понимаете, Александр Петрович, - говорит этот самый Бахметьев, -
вязкую извратимость нейтрона открыл психоцифровой комплекс, построенный на
основании любезно предоставленной вами базы данных. Имеем право
утверждать, что этот комплекс является не чем иным, как продолжением вашей
личности, а лучше сказать, так ее параллельно действующим рукавом. Посему
вручение диплома об открытии вам - не только вполне справедливо, а и
следует рассматривать как прецедент в правовом отношении. Важнейший
прецедент! И мы надеемся, что вы не будете возражать. Вы очень нас
обяжете, если не будете возражать.
- Буду! - ору. - Еще как буду!
- Милейший Александр Петрович! - берет меня под ручку с другого бока
второй Пентин главный калибр. - Позвольте вам заметить, что наш
достоуважаемый патрон, представив меня в качестве Аркадия Владиславовича и
только, несколько обеднил колорит, если так можно выразиться, хотя эта
краткость и вполне объяснима неизбежной сумбурностью первоначального
включения в предлагаемые обстоятельства.
- Короче! - рычу.
- А короче, - отвечает, - дело новое, правил и норм нет. Что мы с вами,
будучи людьми разумными и не сволочами, сочтем этичным, то этичным и
останется. Может быть, на века. И далеко не последнее, над чем следует
подумать, это простота в обращении. Чем проще, тем ближе к естеству и,
стало быть, к истине. Без бюрократических нагромождений. Я сам отчасти
бюрократ и знаю, что получится, если мы дозволим этой породе развернуться
на юридической почве. Взвоем. Дайте волю воображению, и вы признаете, что
я прав.
- Осторожней! - говорю. - Если я дам волю воображению, от вас тут синя
пороха не останется на развод, - говорю. - Это же надо! Приписать мне
чужую работу, будто у меня своих мало! Кто вас надоумил?
- Вы сами, дражайший Александр Петрович, - медовым голосом загадочную
речь струит отчасти бюрократ Аркадий.
- Саня! Как ты не поймешь - это же не чужая работа, а твоя! Твоя! - с
надрывом взывает Пентя. - Это же ты ее придумал. Ты, помноженный на мощь
процессорной техники.
- Вот и пишите эту мощь в авторы! - говорю.
- Позвольте! - вмешивается Бахметьев. - Значит, если поэт творит
эпопею, пользуясь процессором, вы ему этот процессор в соавторы запишете?
Это же нелепость!
- Хорош процессор, который без моего участия такие идеи рожает! Вы меня
не уговаривайте, я этого на душу не приму. Стыдно!
- Товарищи! Александр Петрович! - входит в дело Пентин резерв. -
Извините, Чекмарев моя фамилия, я вашим интерфейсом ведаю. Ей-богу, мы
пошли по пустякам. Ну, словно принимаем райские сады, остановились при
входе над цветочком и заводимся, белый он должен быть или красный. Смешно!
Уж коли на то пошло, то в этой истории есть еще одна заинтересованная
сторона, не правда ли, товарищ Балаев? Я имею в виду эту вашу копию и ее
мнение на этот счет. Верно?
- Тут что-то есть! - подхватываю.
- Прекрасно! - говорит Чекмарев этот самый. - Вот вы у нее и спросите,
что она сама думает об этом деле.
- Чекмарев-Чекмарев! - укоризненно качает головой Владиславович. -
Нарушаете насчет словаря. Мы же договорились: никаких "она". "Он",
Чекмарев, только "он". Александр Петрович Балаев, в крайнем случае -
"третий модификат".
- Караул! - кричу. - Как это "третий модификат"? Значит, есть еще
первый и второй? Вы что, решили выпускать меня массовым тиражом? Кто вам
позволил?
- Вот! - говорит Пентя, страшно довольный. - Не говорил ли я вам,
друзья дорогие, что технические проблемы это только половина дела. А
вторая половина - это проблемы морально-этические, и вот их-то решать куда
труднее. Это вам не платки паять и не разъемчики дергать. Всей, простите,
мордой впахиваемся. Давайте разбираться.
Короче, базар.
А этот Чекмарев гнет свое:
- Я совершенно серьезно, Александр Петрович. Давайте позвоним по
телефону этому вашему второму "я" и спросим его мнение.
- Интересно у вас получается! - говорю. - Если я это я, то мне никому
звонить не надо, чтобы с собой посоветоваться. А если я с кем-то
советуюсь, значит, имею дело с кем-то другим - не с собой. В данном
случае, с автором открытия, которого готов признать сколь угодно близким
родственником, даже братом-близнецом, если хотите, но только не самим
собой.
- А если он с этим не согласен? - выпаливает Чекмарев.
- Вернее, если параллельный вы с этим не согласны? Даже больше того -
настаивали, чтобы все произошло так, как произошло? Как тогда быть? -
толкует Бахметьев.
- Стоп! - кричу. - Вас много, да еще с параллельным мною. А я один, да
еще траченный тоской. Пентя, ты меня в это дело втравил. Верю, что без
коварства. Но вели своим гвардейцам скопом не кидаться и не делать из меня
дурачка.
- Минуточку, друзья! Не опережайте событий. Слово мне. Александр
Петрович! Все, что вы говорите, было верно, так сказать, "до нашей эры", -
выходит на меня Владиславович. - А теперь трудами присутствующих наступила
другая эра - "наша", когда говорить с самим собой по телефону - это проза
жизни, причем не самая неприятная. Конечно, с непривычки трудно, но
давайте зажмуримся, шагнем - и преодолеем этот барьер. Вы же ученый, вы же
профессионал по преодолению барьеров. Али дрогнете? Шагнем - и станет
легко и просто: часть вас - у нас. Она потребляет электроэнергию, вы ее
оплачиваете плюс обслуживание и накладные расходы и совершенно законным
образом располагаете всем, что эта часть вашей личности напридумала, пока
вы - то есть та часть вас, которую вы по старинке считаете собой - были
заняты другими вопросами. Ну, скажем, спали или находились в отъезде. Я
понятно выражаюсь?
- Ничего себе! - говорю я. - Вы хотите сказать, что теперь некто, ну,
скажем, я, может соорудить себе копию, она будет работать, а он
лентяйничать? Вы во что превратите человечество? В паразитов на
собственных копиях, да?
- Ничего не выйдет, - подает голос Бахметьев. - Если вы, к примеру,
тайный злонамеренный лентяй, то и копия ваша будет тем же тайным
злонамеренным лентяем и фигу вот вы ее работать заставите. А поскольку это
дело будет платным, как Аркадий Владиславович сказал, лентяйничать вам не
придется. Денежки придется зарабатывать на содержание своего двойника.
Считаю, злоупотребление блокируется надежно. Разве не так?
- Ну, если так, - ехидствую, - тогда совсем другое дело! Сколько я вам
должен, дорогие мои, по прейскуранту? Вы мне квитанцию, я вам денежки,
дипломчик об открытии - под мышку, вы - налево, я - направо. Почем с меня?
- Общий расход по теме за три года - миллионов этак десять, если не
мелочиться, - охотно объясняет Пентя. - Но речь о первом экземпляре,
процедура отрабатывалась по ходу дела, и взваливать эти расходы на тебя
было бы несправедливо. Бухгалтерия до копейки бабки подобьет, но, думаю,
Санчо, получить с тебя миллион за это дело будет в самый раз.
Я голоса лишился.
А Владиславович этот, который Аркадий, так это спокойно подцепляет
тартиночку под квас и мирнейшим образом меня в землю втаптывать
продолжает:
- Разумеется, дорогой Александр Петрович, к вам лично у нас никаких
денежных претензий нет и быть не может. Не вы к нам напрашивались, а мы
сами вас пригласили, даже очень просили об одолжении. И цифра, названная
Петром Евграфовичем, ни о чем не говорит. Нынче дорого - завтра дешевле
песка морского, и наоборот. Я бы выразился так: достигнут принципиальный
успех, доказана плодотворность концепций, на конкретном примере
продемонстрированы возможности. Взгляните с этой стороны, Александр
Петрович, и вы не сможете не признать, что так задевшее вас неудобство -
это, не побоюсь такого слова, мелочь, частность, я бы даже сказал,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг