останавливаются - бах! - возникает всплеск освобожденной энергии,
загораются лампочки, чайники кипят, троллейбусы бегают и т.д. и т.п.
Отлично! А во что превращаются эти стоячие веретена, что являет собой
электрон без спина? Теперь вы мне это все на пальцах объясните, а тогда -
некому было. Человек достойный этого дела наверняка бы так не оставил,
стал бы книжки читать, размышлять по ночам в супружеской постели. Может,
темку бы открыл. А я бросил. Занялся люмонами, потом на волновые аномалии
перебросился, потом... Потом много всего было.
Лет пять или шесть прошло. А может, и больше. Изредка я вспоминал всю
эту историю, с энергией спина разбирался, картинку рисовал: электрон в
виде веретена, вектор спина а виде копья и две-три школьные формулы: веер
Филиппова, распределение валентных спинов по Джеффрису и преобразованную
мной самим матрицу Бертье-Уиннерсмита.
И вот однажды застал меня за этим занятием Оскарик Джапаридзе.
- Что это у тебя? - спрашивает.
- Да так, - говорю. - Фестончики скудоумия. Шизок.
- Брехня, - говорит Оскарик.
Садится, начинает писать, запинается и смотрит на меня искоса.
- Слушай, - говорит, - а может, и не совсем брехня? Выкладывай.
Ну и выложил я ему всю эту альгамбру.
- Архимед! - говорит Оскарик, головой крутит и удаляется по своим
делам.
Обозлился я. И задумался всерьез, как же все-таки поставить
эксперимент. И вдруг пришла мне в голову ясная, отчетливая мысль. Как
будто в мозгу какая-то перепонка лопнула. И все одно к одному, логично,
очевидно. И выходит чудовищный результат: электрон с тормозящимся спином
дает ориентирующее поле. Грубо говоря, сам по стойке смирно стоит и
соседей заставляет. И начинается спонтанный процесс. И осуществляется
идиотическое видение о каре электронов.
Очумел я от этой мысли. "Наверняка, - думаю, - где-нибудь напорол".
Пускай, думаю, полежит недельки три, угар сойдет, и поглядим.
Хожу, как в полусне, дела не делаю, функционирую через пень-колоду. Как
дьюар: внутри все кипит, а снаружи жестяная банка.
И вот день на третий сижу это я в курилке, и вдруг влетает туда
Оскарик.
- Слышь, Саня, - говорит, - я тебя ищу-ищу. Куда ты подевался? Я тут
сложил балладу. Смотри, что из этого получается.
И прямо на кафельной стенке начинает мне изображать; И так у него,
хитрюги, все ловко выходит. И вдруг - спотык!..
- Брек! - говорю.
И на той же плитке начинаю его сигмы разгибать.
- Ах, вот как! - говорит Оскарик. - Ну, как знаешь, как знаешь.
И сублимирует в неизвестном направлении.
Смотрел я, смотрел на его каракули, ничего не высмотрел и поплелся
домой. Дома еще часа три ковырялся. "Нет, - думаю, - недаром тебя, Саня,
отцы-профессора определили по экспериментальной части. Теоретик из тебя,
как из шагающего экскаватора: за сто метров горы роешь, а под пятой
лягушки спят". Стал я выписывать на лист слева свои закорючки, справа -
Оскариковы. До середины дописал и все понял. И где я вру, и где Оскар
врет, и что должно быть в действительности. Задачка - чистая арифметика,
опыт - что поленья в печку класть. Сижу, смотрю, очами хлопаю, а тут
звонок. Телефон. Оскарик звонит.
- Санечка, - говорит. - А это вот не купишь?
И начинает мне те же выкладки теми же словами.
- У самого есть, - говорю. - А дальше вот что.
- Альгамбра, - отвечает он. - Ты, Саня, голова, и я, Саня, голова! А
что из этого проистекает?
- А проистекает, - говорю, - то, что если ты немедленно ко мне не
проследуешь, то я за себя не ручаюсь. Вплоть до ломки мебели и битья
посуды. Нету никакой моей мочи перед лицом открывшихся перспектив...
По-честному, на этом вся история открытия и кончается. Без всяких там
задумчивых волчков. Ей-богу! Ведь правда же, неинтересно! Ньютону хоть
яблоко на голову упало - предмет эстетичный по форме и аппетитный по
содержанию. А мне что прикажете? Так в веках и оставаться при кафельной
скрижали из курилки? Осатанеть можно от тоски. Чем не юмористическая
трагедия?
Ну ладно, сатанеть мы не будем. У нас для этого других причин
достаточно. Я вам не случайно всю эту историю рассказывал, а в виде
присказки. А сказка-то будет впереди. И не вся. Не вся, отрывочек только.
Кончили мы с Оскариком расчеты в три дня, обоснование эксперимента
написали и вломились к Земченкову, к Виктор Палычу. Да-да, к тому самому.
Он уже членкором был, нашим замом по науке. Так и так, говорим, нужен нам
для эксперимента не больше, не меньше, а куб из золота с ребром в
семьдесят сантиметров.
Он, душа, аж взвился:
- Да вы что, ребята! Вы понимаете, сколько он будет весить?
- Понимаем, - говорит Оскарик. - В исходном виде шесть и шестьдесят
пять сотых тонны. Но это только в исходном, потому что мы его с трех
сторон просверлим через каждые десять сантиметров сквозными каналами,
чтобы обеспечить охлаждение жидким водородом и получить узлы массы. И
штуцера приварим. Тоже золотые, Вот эскиз, посмотрите.
- Ох, люблю я вас, ребята! - говорит Виктор Палыч. - Очень вы хорошие
ребята. А сколько будет стоить этот ваш кубик, вы себе отчетливо
представляете?
- Это как сказать, - говорю. - Если по международному курсу, то шесть с
половиной миллионов рублей без стоимости обработки. Ну, обработка-то
недорогая, тысяч двадцать потянет, спецсверла опять же делать надо.
- А больше вам ничего не надо? - спрашивает он. - Может, еще штук сто
Ко-и-Нуров по углам, а?
- Надо, - хором говорим мы с Оскариком. - Но тут мы подумали: если
немножко разорить у Благовещенского стенд и кое-что переделать - немного,
тысяч на двести пятьдесят - триста, - то мы обойдемся.
- Ах, обойдетесь, - говорит Виктор Палыч. - А что в результате?
- А в результате, - говорю я, - будем иметь электростанцию на сто
восемьдесят мегаватт с собственным потреблением сорок. Итого чистый выход
сто сорок мегаватт. Это с запасом. Три года можно так работать. А потом
еще три года будем иметь сто пятьдесят мегаватт при собственном
потреблении пятьдесят, но уже без запаса. А потом куб надо будет заменять,
потому что он будет уже на треть палладий.
- Палладий, - говорит он. - Две тонны палладия - это тоже неплохо. Ну,
а какова вероятность успеха?
- Нас двое - природа одна, - говорит Оскарик. - Значит, вероятность
успеха шестьдесят шесть и шесть в периоде. Иными словами, две трети.
- Ну, вот и прекрасно, - говорит Виктор Палыч. - А знаете ли вы, какой
годовой бюджет у нашего института?
- Знаем, - говорю. - Что-то около восьми миллионов.
- Вот именно что около. Восемь миллионов сто двадцать шесть с половиной
тысяч рублей. И за каждый рубль я сражался, как Илья Муромец. Так что ваши
семь миллионов плюс столько же на непредвиденные расходы для меня добыть -
ровным счетом никаких трудов не составляет. Да и вероятность какая! Балаев
и Джапаридзе против матери-природы! Еще и половину меня запишите. Выйдет
без малого семьдесят один с половиной процент! Все ясно. Все работы
прекращаем, всех докторов и профессоров увольняем на пенсию, чтобы они
институтское производство не загружали своими мелочами. Кстати, и у
Благовещенского стенд отбираем, нечего ему с ортометронами возиться, когда
нас такие идеи озаряют. И наваливаемся! Золото уже везут в спецвагоне,
тридцать три богатыря его стерегут. Балаев и Джапаридзе у сверлильного
станка на карачках ползают, стружечку золотую в мешочек собирают-для
отчета. И через полгода - от силы через три квартала - членкор Земченков
включает рубильник. Гром и молния! И нас с вами в наступившей тишине
остальными двадцатью восемью с половиной процентами невероятности по шеям,
по шеям! Так, что ли, молодые люди?
- Да нет, - говорю, - не так, конечно. Но делать-то надо, Виктор
Павлович! И меньшие размеры эксперимента ничего не дадут. Критический
конус не развернется. Вы посмотрите расчеты.
- Посмотрю, посмотрю, - говорит Виктор Павлович. - Обязательно
посмотрю. И не только я посмотрю. Все посмотрят. А чего не поймем, молодые
люди, так обязательно у вас спросим. И для начала, будьте любезны, вы
расчетики свои приведите в божеский вид, размножьте экземплярах в
двадцати, как положено... Сколько вам на это надо?
- Четыре дня и один час, - ехидно говорит Оскарик. - День в порядок
приводить, три дня бегать, просить и час печатать.
- Спокойней, - говорит Виктор Павлович. - Спокойней, Оскар Гивич.
Впрочем, я не возражаю, если вместо расчетов вы возьметесь за
реконструкцию нашей копировки и закупку оборудования. Не хотите ли?
- Не хочу, - говорит Оскар.
- Вот и никто не хочет, - говорит Земченков. - Все хотят что-нибудь
этакое открыть. И приходится все Льву Ефимовичу делать, да и мне еще ему
помогать. А он Лев, да не Толстой, и Ефимович, да не Репин. Ни написать,
ни нарисовать действующего оборудования не может. А так бы хорошо было!
Так вот, значит, экземплярчики мне на стол. С визой ваших обоих
руководителей. И Фоменко, и Месропяна. Семинар у нас до февраля расписан,
так мы проведем внеочередной. В отделе у Благовещенского. Тем более что и
стенд его вам подходит. Устраивает?
- Устраивает, - говорим.
- Ну, вот и лады! А экземплярчик без виз, если хотите - можно от руки,
только поаккуратней, - препроводите быстренько Григорий Давыдовичу, - это
помощник был у Земченкова по ученой части, - пусть поколдует.
Вот. И стали нас с Оскариком причесывать. И не в четыре дня мы
Земченкову расчеты на стол положили, а и четырех месяцев нам не хватило.
Месропян, тот сразу сказал, что это не по его части, его другие вещи
занимают. А Фоменко, Оскариков руководитель, так в нас вцепился, что пух и
перья полетели. И нащупал он у нас, злодей, спасибо ему, слабину в
математике. Топтались мы, топтались, только Лайманис выручил. Знаете его?
Сунул он нас носом в узбекский ежегодник, дай бог памяти, года семьдесят
восьмого или девятого. Старина! Но там примерно такое же преобразование
рассматривалось, только не с теми граничными условиями. Очень нам помог
Владик Рубашевич, его нам Григорий Давыдович сосватал. Он - Григорий
Давыдович, конечно, - посмотрел на наши выкладки и сказал, помню: "Да-а.
Это, мальчики, не термоядерный реактор. И даже не ядерный. Именно поэтому
очень было бы хорошо. Но сыро. Очень сыро. И желявы полно". Он четыре вида
человеческой деятельности различал: помимо нормальной еще "велю" - это
когда командуют много, "желяву" - это когда желаемое вперед
действительного вылезает, и "бебшик" - это когда, кроме суеты, вообще
ничего нет. "Так вот, - говорит, - желявы у вас полно. Ну, это ничего.
Есть тут у меня на примете один аспирант. Аскет. Вам в самый раз для
комплекта. Если хотите, познакомлю". Это и был Владик. Он сейчас в Киншасе
преподает. Доктор. Вот человек - танк! Не летает, но где пройдет, там
воевать уже нечего. Если у меня в мозгу и были ребра, то он их сокрушил.
"Вы, - говорит, - Александр Петрович, совершенно правы. Но не в этом
вопросе..."
Что-то я, дорогие товарищи, стал мыслию растекаться. Бебшиком
попахивает, а? Да и время позднее. Ну, чем кончилось, вы сами знаете.
Встала против нас геофизика с экологией. Вы что же это, мол, электрончик
раздели, зарядик черт-те во что превратили, употребили, а чем
компенсировать будете? Ах, от Земли? Раз от Земли, два от Земли, а потом
что? Положительный заряд планете сообщать задумали? Не пойдет. Нарушение
природного равновесия. Космологическая проблема. Вот ее-то Махалайнен и
решил. Казалось бы, проще простого. Он с протонов предложил снимать
положительный заряд. Процесс дороже нашего раза в четыре, но без него
никуда. Так мы втроем Нобелевскую премию и получали: Махалайнен, Оскарик и
я. Помню, встретился я с Махалайненом в Хельсинки в первый раз. Я как-то
привык, что мы все молодые поглядел на него и - как с разбегу в стенку!
Семидесятилетний старец, брови серебряные, борода лопатой. "Здравствуйте,
- говорит, - Александр Петрович, - а меня все Санькой звали, и я сам себя
так звал, - очень рад с вами познакомиться. Давно желал, думал - не успею.
И вот - успел. Рад, сердечно рад". А я стою и соображаю: "Что значит
"успел - не успел"? Как это?" Потом понял, и в краску меня ударило. До
этого я вообще не задумывался, может ли человек чего-то не успеть. А
сейчас уже и сам подумываю; "Вот этого я не успею. Вот это вряд ли увижу.
А то успею - только поднавалиться бы надо". И выходит, что очень многого я
не успею, потому что, если по-настоящему дело делать, в нашей науке за всю
жизнь больше ста метров и не замостить. Так-то, молодые люди. Ведь до
запуска первой полноценной промышленной стоп-спин станции мощностью
девятьсот мегаватт - уж так нам экология определила - не год прошел, не
пять, а двадцать четыре года, как одна копеечка. И все двадцать четыре
года крутились мы с этим делом, как белочки. И стоила эта работа не семь
миллионов рублей на круг, как мы с Оскариком прикинули, не четырнадцать,
как выдал нам Земченков для сбития спеси, а триста двадцать два миллиона
шестьсот семьдесят тысяч карбованцев. И на что ушла каждая тысяча, я,
Балаев, помню. Ох, как помню! А вот профессор Махалайнен красоточки нашей
и не увидал. Не успел.
Так что, молодые люди, вы мне не говорите: "Вот вам, Александр
Петрович, вектор, вот вам сектор, вот вам эйнштейниан первого рода, вот
второго. Дайте нам полтора миллиона, и через год будет у вас - это у меня,
значит! Вон я какой царь Дадон! - антигравитация". Расчетики свои вы
передайте Семену Григорьевичу. Если хотите, сразу. Размножьте, раздайте по
отделам, готовьтесь. Как будете готовы, я внеочередной семинар назначу.
Это я вам твердо обещаю.
А пока, простите, дела. Надо тут с капитальными затратами поколдовать
маленько да хоть часть писем разобрать. Вон их какая папка! Может,
выдумаете машину, чтобы она письма разбирала за меня, а? Нет? Ну, то-то.
К ВОПРОСУ О ГЕНИАЛЬНЫХ ОЗАРЕНИЯХ
Сеня Пустынников, так тот изобрел бесконечный огурец. Растет он в
пластиковом гнезде в горизонтальном положении, по торцу гнезда каждые
шесть часов гильотинный нож проскальзывает и наросшую часть огурца
обрезает. Получается пятиграммовый ломтик - клади его в салат. А
остающийся в гнезде огурец именуется бесконечным безо всяких натяжек,
поскольку конца у него действительно нет: срезан конец.
Вывел Сеня сорт - на одном кусте двадцать пять завязей. С десяти кустов
на общей плите в полтора квадратных метра каждые шесть часов срезается
килограмм огуречного ломтя. Съем за год с квадратного метра - двенадцать
центнеров. Знай, вовремя доставляй воду и питательную смесь. Установка
называется ГОП-1,5, то есть "Гидропонический огурец Пустынникова на
полутора квадратных метрах". Этими ГОПами собираются оснастить рестораны
первой категории.
- Сеня, ты один из всех из нас перепрыгнул и можешь теперь говорить
"гоп!" хоть на весь Союз! - объявил Оскарик Джапаридзе на вечере встречи,
встав с бокалом шампанского и этим самым огуречным ломтиком на вилке.
А Сене мало огурца. Он задумал бесконечный кабачок, бесконечный
баклажан и бесконечный зеленый лук. Спросил я у него, почему бы ему не
заняться проблемой бесконечной бараньей ноги, и он очень серьезно ответил,
что не потянет. На огурец у него ушло пятнадцать лет. На кабачок он с
учетом накопленного опыта кладет десять лет, на баклажан - семь и на лук -
пять. Итого на всю будущую работу - двадцать два года. Сейчас ему сорок
один. Намеченную программу он выполнит к шестидесяти трем, а остающиеся по
демографическому прогнозу лет восемь потратит на то, чтобы на заслуженном
отдыхе вкушать нарезанные плоды трудов своих и радоваться. Поэтому
проблему бесконечной бараньей ноги он уступает потомкам, для чего
присматривает перспективного аспиранта.
При этих его словах мне пришла в голову мысль, а не следует ли
рассматривать Сенины труды как бесконечную научную работу, с которой
каждые N лет гильотинным ножом срезается ломтик пользы для человечества.
Но мысли этой я вслух не высказал: вдруг Сеня сочтет ее ехидной и
обидится. А обижать его не за что. Он методичный, сосредоточенный и
трудолюбивый человек. На таких земля держится. В основном.
Кто, вроде меня или Оскара Гивича, пробавляется озарениями - тоже,
конечно, люди не последние, говорю без ложной скромности. Но в те поры,
когда озарений почему-то нет, мы являем собой незавидное зрелище. Даже для
самих себя. Кроют нас, а я подчас сам внутренне киваю: "Вы правы, добры
молодцы! Что такое в науках Саня Балаев, ежели он сам себя планировать не
может? Перевести его массовиком-затейником в корпус неудачников Дома
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг