- Сейчас я хочу одного - выполнить поручение ОРП и обогатить нашу
промышленность еще одним безмозглым рудокопом.
Методист поморщился.
- Не раз Сонрай тебя не прельщает, можно, освободить тебя от почетной
инкубаторской миссии. Любая женщина за три года продления рада будет
занять твое место.
- Я согласна исполнить поручение и без обещанной награды... Меня
возмущает другое: почему под любое стоящее дело мы подкладываем Сонрай и
только Сонрай? А долг? Где долг сознательного члена ОРП?! Ты прикажешь - я
рожу, если это в интересах государства! И для меня достаточно сознания
того, что я хорошо исполнила свой долг. Вот мой Сонрай!
Методист с непонятной грустью посмотрел на Марию:
- Послушай, а если я прикажу тебе отказаться от этой затеи и
возвращаться домой? Если я скажу, что это твой долг, ты согласишься?
Мария в недоумении выгнула бровь, повела плечами:
- А чем я хуже остальных? Для ОРП я готова на все!
- На все? - вкрадчиво спросил Организатор. - А могла бы ты послать
своего сына в рудники на Орлином плато?! Через полгода там теряют
рассудок... Могла бы? Да, ради высших интересов ОРП!.. Я все оформлю!
Сколько ему лет?
- Скоро семнадцать...
- Годится! Как раз то, что надо! Итак, ты согласна?
Методист подался вперед, сжав угол стола: у него еще оставалась
надежда.
- Согласна! - Мария тряхнула головой, словно отбивалась от его взгляда.
Организатор осел в кресле и долго молчал.
- Ты страшный человек, - устало сказал он. - Какое право ты имеешь
решать судьбу своего сына? Ведь он живой!
- И он пойдет на все ради высших интересов! - защищалась Мария. - Мы
так воспитаны. Очень странно, что тебя не устраивает моя решимость. Тебя,
Главного Организатора!
- Но тебя тоже не устраивает мой Сонрай, - отмахнулся Методист. - Это
подозрительно, когда что-то всем нравится, а одна особа выражает протест.
Может, ты собираешься возглавить еще одно мятежное движение, только в
масштабах всего ОРП?
- Я ожидала другого разговора, - встала Мария.
- Я тоже надеялся... Тебе никто не разрешал вставать... Ладно-ладно, ты
свободна... Кстати, где твоя повязка с перечеркнутым сердцем? Ты сохранила
ее?
- Она помещена в Музей прогресса.
- Сними, наконец, ее с глаз - вот мой совет. И уходи, я устал.
Память обычно не подводила ее, но сейчас, проходя по коридорам, ей
никак не удавалось восстановить весь диалог полностью, в интонациях,
репликах. "Это от волнения, - подумала Мария. - Я волновалась... Что
происходит с ним?.. А со мной разве ничего не происходит?.. Нет, с нами
что-то случилось..."
8
Ждала, казалось, целую вечность.
Старинный углубленный плафон напоминал формой детскую ванночку,
молочный свет выплескивался на потолок, но плохо освещал углы вытянутой
палаты. Мария потуже затянула пояс халата: казенная одежда не согревала, а
за окном долдонил монотонный дождь.
Странно, и в этом деле ей удалось выделиться, начать первой, хотя от
воли ее жребий нисколько не зависел. Напротив, сейчас она с удовольствием
уступила бы первенство любой. Все эти дни и ночи Мария думала о намерении
Методиста избавить ее от участия в предстоящем деле, и только сегодня,
кажется, начала догадываться о причине.
Он проницателен, он понял, что она брезглива, и постарался уберечь ее.
По старой дружбе, так сказать, а может, из жалости. Она терпеливо
доискалась и до мотивов Другого решения Методиста: почему он привлек к
делу именно бывших активисток... Только вот все ли поймут мстительное
коварство его памяти?.. Не очень-то приятно было думать о низком в
характере Главного Организатора. Зря она обольщалась его надуманным
образом, воображаемым идеалом вождя. И здесь иллюзии...
Вошли без стука. Массивная ухватистая сестра указала приведенному место
и напомнила Марии:
- Не забудь о кнопке над изголовьем. Чуть что, сразу звони! Будьте
благоразумны. Этот экземпляр выбран нами специально для начала...
За сестрой закрылась дверь. Мария, опершись о подоконник, взглянула на
доставленного. Он был достаточно крепко сложен, костист и длиннорук.
Только стриженая клиновидная голова напоминала о его неполноценности.
Перехватив его пустой взгляд, Мария спросила:
- Почему тебя остригли наголо?
Мужчина встрепенулся, вник в сказанное и закатил глаза, силясь, видимо,
понять - как же он острижен. Быстро затянув расслабленный было пояс, Мария
отвернулась к черному окну.
"Соберись, - не приказала, а попросила себя. - Только такого позора
тебе не хватало... Всем нужен пример. Это твой долг. Понимаешь, долг!..
Ах, Методист, Методист... - и решилась: - Все, начинаем. Это ведь
быстро..."
А он не церемонился. Быстро насытившись, расположился спать здесь же,
на топчане, где приготовили ложе на двоих.
9
Дождь плакал всю ночь, утром проступило серенькое, какое-то виноватое
небо. Печально никли нищенски оголенные деревья, лишенные последних
листьев.
Марии разрешили принять душ, и хотя боль тупо пульсировала в висках,
она попросилась в холл, где работали женщины, где можно было ощутить
сочувствие.
- Вот это партнеры! На ней же лица нет!
Неуместный возглас кто-то заглушил шипением, вновь стало тихо. Мария
заметила, держа голову прямо:
- Эти ребята не очень уравновешенны. Он чуть не убил меня.
К ней придвинулась Эльза и с усмешкой рассмотрела отечное лицо.
- У тебя была кнопка над головой, надо было звонить! - И пообещала: - Я
своего сразу же свалю апперкотом, пусть только шелохнется. Эльза себя в
обиду не даст! Кстати, зря ты, Мария, надеешься, что твой Молибден, или
как его там, родится первым из всей партии. У меня секрет. И мальчишку, и
девчонку я родила семимесячными! И ничего, разумные особи, давно, правда,
их не видела, дел по горло. Так что мой Молибден получит номер первый и по
праву возглавит всю эту сумасшедшую бригаду, когда вырастет!
Женщины заулыбались, выражая свои симпатии к простоте суждений Эльзы.
Вошла сестра и кивнула Марии: пора лечь.
- Что это за балахоны? - спросила Эльза. - У них нет рукавов.
- Это для ваших новых друзей. Они иногда чересчур подвижны.
- Мария знает, - подмигнула Эльза. - А какой толк от истукана?
Расшевеливай его... Много чести!
- А почему их коротко стригут? - вспомнила Мария. - Волосы для чего-то
нужны?
- Это что, тебе вчерашний так сказал? - удивилась сестра. - Стрижем их
наголо, чтобы реже подстригать.
- Марии нравятся мужчины с пышными прическами, - встряхнула головой
Эльза.
У Марии зашумело в ушах, она не расслышала конца фразы, только увидела,
как все засмеялись. Сестра ввела ее в палату и привычным кивком указала
место.
10
Вернувшись домой, Мария долго держала Роберта в неведении о подлинной
цели вызова в столицу, хотя понимала, объяснений не миновать. Не однажды,
раззадорив себя, она порывалась было открыться, но ей стало знакомо
чувство стыда, замешенное на женской гордости: надо же, ей не нашли иного
применения, кроме как стать наложницей для полоумного!..
Но бывала она и прежней, уверенной в себе, отринувшей всяческие
малодостойные сомнения. Она пеняла себе за слабость и малодушие и была
воинственно готова хоть на площадях оповестить о снизошедшем на нее
государственном доверии. Впрочем, зыбкость ее патетического вдохновения
давала о себе знать, Мария мучилась. И у безотчетно решительных натур
случается такое, когда все подавляющая воля влачится за беспощадно
обнажающим умом.
Роберт присматривался к Марии с каким-то удовольствием, следил, как за
обновленной, неузнанной. Наконец завел разговор, ожидая откровений.
- Удивляюсь, куда подевался твой прагматизм? Рассеянна, блаженная
улыбка... Вчера ты с таким умилением созерцала группы малышей, словно сама
впала в детство. Может быть, навестим наших, ведь так давно не виделись? В
Центре мне всегда вспоминается молодость.
- Ты уверен, что они истосковались? Да им просто некогда думать о нас!
А мне достаточно того, что они здоровы и приготовлены к жизни.
- Но это же твои дети, Мария! - укорил Роберт. - А вдруг у них
неприятности?..
- Тогда позвонили бы... Слушай, что с ними может случиться, какие
неприятности! Они такие же, как все, не хуже и не лучше, не глупее и не
умнее...
- Но это наши дети, и мы обязаны принимать хоть какое-то участие в их
жизни! Иначе можно докатиться до абсурда: рожать и тут же сдавать, как
продукцию, контролерам для выбраковки.
- Перестань! - Мария зло взглянула на него: неужели знает?
- Нет, с тобой что-то происходит, ты теряешь всякий контроль над
собой... Если дети тебе безразличны, то не выказывай этого, соблюдай
приличия. Даже зверь выделяет свое детище из всего стада, сколько бы лет
ни прошло.
- Выходит, я хуже зверя? Но если рассудок выше всяческих чувств,
родительского самодовольства, так что же, ради потомства мне отказаться от
всего разумного?!
- Не впадай в крайности, - поморщился Роберт. - Логика крайних суждений
всегда ущербна и не доводит до добра.
- Странно, что компьютер выбрал мне в мужья именно тебя. - Давно ей
хотелось сказать об этом. - В тебе столько сентиментального,
разжиженного... Я ведь знаю, что ты читаешь беллетристику прошлого.
- Вся литература осталась в прошлом, мы сами отказались от нее.
Ожидала, что Роберт заволнуется, засуетится, раз его тайна открылась,
но он только улыбнулся и продолжал рассматривать свои ногти. Она ощутила
потаенную зависть к его уверенности, хотелось колоть и колоть, увидеть
смятение на этом умном лице.
- Да, компьютер, конечно, ошибся! Ты мягкотел, какой-то рыхлый весь.
Ты, наверное, в мыслях очень похотлив, а?
Он засмеялся, весело глянул на нее, опять с превосходством:
- Нет, я мыслю вполне благопристойно, Мария. О ком мне думать, кого
желать? Вы же все стандартны, как инкубаторские...
- Зато вы - оригиналы! - чуть не задохнулась она от злости. - Один
скрытно упивается литературой, другой злопамятен, как...
- Это кто же другой? - удивился Роберт.
- Главный Организатор! Да, я встречалась с Методистом, мы старые
друзья. Он не может простить, что однажды я уложила его одним ударом.
- И он вызывал тебя, чтобы дать сдачи?
- Пусть бы попробовал! Меня не так-то просто одолеть! - и тут же
вспомнила о том недоумке... - Кстати, он предлагал нашему сыну добывать
молибден на Орлином плато. О-очень большой Сонрай!
Роберт рассеянно смотрел на свои ладони, потом медленно поднял голову:
сейчас он был готов на все.
- Спокойно! - Мария отодвинулась. - Я не хуже тебя знаю, что такое
Орлиное плато и какой там сумасшедший ветер! Я отказала!
Отвести взгляд было нельзя. Надо было что-то говорить.
- Тебе скоро должны сообщить, для чего нас вызывали... Дело в том, что
генетики испытывают... Ну, скажем, такую модель, в которой закодирована
гениальность.
Роберт отвел глаза: кажется, собственный сын занимал его больше, нежели
производство гениев. Она ждала.
- Это что же, Адам и Ева из пробирки?.. Да, разум способен на все. И ты
согласилась?
- Это мои долг! - выпалила Мария. - Не было ни одной отказавшейся! Я
должна выполнять все, что поручит ОРП!
- Хватит-хватит! Я не сомневаюсь в твоей преданности ОРП! Я даже не
спрашиваю, была ли эта модель ходячей или какой иной!..
- Потому что тебе это безразлично!
Он стоял у двери, обернулся:
- Нет, Мария. Просто я уверен, что ты способна на все...
Когда-то подобная фраза льстила ей.
Роберт замкнулся в себе, обменивались только репликами. Ей еще три
месяца надо было ходить на работу, но лишь теперь поняла Мария, как мало
одержимости в ее занятиях глубинами океана, насколько безразличны ей
технические изыскания, гипотезы, проекты. Тяготилась и с тоской думала о
том, что и после всего, что предстоит, надо вновь возвращаться сюда, вновь
изображать деловитость и пытливую находчивость.
А новая жизнь все разрасталась в ней. Пришла легкомысленная способность
грезить о чем-то неосязаемом, аморфном, но столь сладостно-влекущем. То
она мыслями на каком-то острове, где все дико, первобытно, и она
повелевает, и к ней ластятся гладкие звери, а ее дети теребят грудь... То
увлекает Марию странствие по неизвестным дорогам: грязь выдавливается
между пальцами ног, грубое сукно балахона трет колени, кто-то с двух
сторон тянет за подол, но она продолжает идти... Видения серых несчастных
городов, зловоние, кого-то сжигают на площади, и собаки с длинными мордами
смиренно ждут, пока околеет задавленная каретой их соплеменница...
Стоило очнуться, и пробирал страх: откуда, откуда такое помнит Мария?
Как она могла помнить то, чего с ней никогда не было, о чем не думала
прежде и вовсе не знала? Разве уже жила когда-то?..
"Я схожу с ума, - ужасалась она, но страх не преодолевал безразличия,
наоборот, манила бездна, в глубине которой возникали странные видения,
лица, запахи, боль и сладострастие. - Пусть! Пусть! Никто не хочет понять
меня, эти фанатики уже в Сонрае! И дети рвутся туда же, в этот крематорий
наслаждений..."
Словно все ниже и ниже опускалась она в колодец одиночества. Свет
наверху тускнел и отдалялся. И тут внезапно так захотелось увидеть детей,
потрогать их кожу, что она, не мешкая, решилась. Срок свидания, правда,
уже миновал, но она надеялась пробиться: кто может воспрепятствовать
матери?! Уже собралась, блаженно удерживая улыбку, нагнулась бережно,
чтобы, обуваясь, не потревожить этого, нового, и не сдержала стона. Как же
она покажется детям, ведь беременность уже заметна? Как объяснить им? И
зачем? А вдруг будут подозревать, иронизировать?.. Это же такие жестокие
существа, они ни за что не примут своего собрата. Они отторгнут даже
родное.
Одна.
Но по вечерам и ночам, как наваждение, думалось только о нем, а он,
оказывается не терпел печали. Чем настоятельнее повелевала ею новая,
зародившаяся в ней жизнь, тем слабее угнетало одиночество. Разве она одна,
когда он понимает ее, сочувствует и требует спокойствия? Ах, господи...
Она клала руку на живот, надавливала чуть-чуть, тотчас же ответно и
раздраженно толкали. Здесь у него ножка, - умилялась она и утирала ладонью
глаза: какой стала, что он сделал с ней!
Чувство обреченности сменялось холодным цинизмом. Конечно, своей
ненормальностью он влияет и на нее, превратил в киселеобразную плаксивую
самку, парализовал волю. Ничего, ждать осталось недолго. Пусть ворочается,
пусть бьется...
Но циническое не могло устоять перед торжествующе-трагичным таинством
сотворения человека.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг